А открытие было такое – нос Люськиного обожаемого Володи Куракина отчего-то торчал из ягуарьей шкуры, в которую был закутан шаман на фотографии более чем двадцатилетней давности. Оторванный, между прочим, недрогнувшей рукой преступника. Как он туда попал, этот нос, меня совершенно не занимало. Меня страшила только близость Люськи к соучастнику преступления. А в том, что ее ненаглядный Володенька – соучастник, у меня не было ни малейших сомнений.
Поэтому, как только меня соединили с отделением милиции, я тут же принялась кричать в трубку: «Позовите следователя Козелка или участкового инспектора Свиридова!» Но бесстрастный и даже, как мне показалось, чуть заспанный голос дежурного по РОВД ответил мне в том смысле, что они люди занятые и каждый находится при исполнении. Участковый, следовательно, мотается по участку, а следователь, выходит, что-то там такое расследует. Короче, лениво было мужику зад от стула отрывать, вот он и отмазался, как смог. Послушав гудки отбоя, последовавшие сразу же за этой остроумной фразой, я решила послать всех куда подальше и действовать на свой страх и риск. Надо немедленно найти Люську! И тут я вспомнила, что сама же отправила ее сидеть в засаде и сторожить, когда старшая по подъезду придет отнимать улику – тыковку у отставного цирюльника. Так что же я как идиотка названиваю ей на мобильник? Ясное дело, подруга выключила телефон, чтобы не спугнуть предполагаемую преступницу. И тут же мне стало совершенно ясно, что делать дальше. Надо хватать тапки в охапку и мчаться в Большой Власьевский переулок.
А с кухни потянуло лучком – это Равшан готовил плов. Он установил на плите здоровенный казан, тот, что висел на стене, и священнодействовал на своем столе, разделывая баранью тушку. Заметив, что я вспугнутой мышью ношусь по квартире туда-сюда, сосед приветливо поинтересовался:
– Ты что, Саша-джан, идти куда собираешься?
– Да, да, собираюсь! – выпалила я, стоя на пороге квартиры и ведя неравный бой с лямками рюкзака.
Почему-то эти хитрые бестии всегда, как только я надеваю их на плечи, в самый неподходящий момент норовят поменяться местами и скрутить мне руки за спиной.
– Ты долго не гуляй, – предостерег меня Равшан. – Пораньше приходи. Плов кушать будем, вино пить будем. Праздник у меня.
– Да, да, будем. И вино пить, и плов кушать, – чтобы только отвязаться, ответила я и, справившись с непокорным рюкзаком, выскочила на улицу.
План действий у меня был простой – заявиться на крышу к престарелому цирюльнику, вызвать из засады Люську и сообщить ей пренеприятнейшее известие, что ее прекрасный принц – притворщик, оборотень, волк в овечьей шкуре и сообщник убийцы Семена Камальбекова. Расталкивая прохожих, я кинулась к Большому Власьевскому переулку, добежала до шестиэтажного дома старой постройки, обогнула строение и стремглав взлетела по пожарной лестнице на крышу. Не особенно таясь, протопала к знакомому домику и заглянула в приоткрытое окно. Картина, открывшаяся моему взору, поражала своей неожиданностью.
Еще в прошлый мой визит обитатель домика жил скромно и, можно сказать, даже бедно. Теперь же вся богатая обстановка из квартиры Камальбековых каким-то загадочным образом перекочевала в конуренку к Будьте Любезны. Конечно, настолько, насколько позволял ограниченный метраж помещения. Журнальный столик, ранее украшавший гостиную известного танцора, теперь стоял перед мягким креслом, полученным из того же источника. На столешнице хозяин расставил сервизную посуду, на которую выложил позаимствованные из холодильника Семена разносолы. Мясные нарезки исходили слезой, запотевшие бутылки с пивом шеренгой выстроились на краю стола. Сам же отошедший от дел цирюльник, закинув ноги на мягкий поручень, восседал в этом самом кресле и, разложив на коленях лэптоп, смотрел кино. На этот раз Роман Варламович отдыхал в слишком просторном для его щуплого тела шелковом халате и в кожаных шлепанцах тоже явно с чужой ноги.
Нормально! Вот это я понимаю – деловой подход. Наследование имущества на соседских началах. И как это пронырливый дедуля не додумался вообще переселиться в фешенебельную квартиру Камальбековых? Хотя нет, тогда бы его повязали и обвинили в мародерстве, а так кто там хватится какого-то ноутбука, пива и прочих мелочей? Зато как преобразился скромный быт московского бомжа! Я нарочно громко распахнула створку оконной рамы и шагнула в комнату. Будьте Любезны вздрогнул всем телом и чуть не уронил с колен разложенный на них компьютер.
– А я гляжу, вы неплохо устроились, – буркнула я. – Люська у вас? – сразу перешла я к делу, не имея времени на предварительные расшаркивания и реверансы.
Старичок осоловело хлопал глазами и не торопился отвечать на мой конкретный, четко сформулированный вопрос. Наконец, немного опомнившись, дед убрал ноги с подлокотника кресла, пристроил офисную технику на край журнального стола, выпрямил сутулую спину и недовольно поинтересовался:
– Какая еще Люська? Вы что, с ума все сегодня посходили? С утра пораньше наш участковый прибежал, теперь тебя вот нелегкая принесла... И всем чего-то от меня надо, все пристают с какими-то дурацкими вопросами!
– И с какими же вопросами приставал к вам майор Свиридов? – прищурилась я.
Дед завозился в кресле и неохотно выдавил из себя:
– Да все выпытывал, кого я в то утро видел входящим и выходящим из подъезда Камальбековых, когда полковницу с мусором стерег. А я что, я как было, так все и рассказал... А майор все по минуточкам выверял, замучил совсем. А мне зачем запираться? Мне скрывать нечего...
Детский лепет Романа Варламовича начал действовать мне на нервы, и я безжалостно оборвала невнятные бредни цирюльника:
– Не пудрите мне мозги, уважаемый! Лучше скажите, где Люська Криворучко? Она должна была под вашей дверью подстерегать старшую по подъезду и задержать злодейку, если госпоже Золотаревой придет фантазия вас убить.
– Нету у меня никаких Люсек, и Золотаревой тоже нету! – неизвестно почему рассердился дед. – Ишь, голову мне морочит. Повадилась сюда шастать. Знаю я вас, на чужое добро небось заритесь. И участковый все на пиво поглядывал. Только зазеваешься, а они уже – будьте любезны – за чужой счет поживиться норовят.
– Короче, дед, кончай ныть, – не выдержала я. – Говори четко и вразумительно – была у тебя сегодня толстая, ярко накрашенная блондинка?
– Никак нет! – вскакивая с кресла и по-военному вытягиваясь в струнку, отрапортовал старикан.
– И Золотарева из больницы не сбегала, чтобы выкрасть у тебя тыковку?
– И про это ничего не знаю.
– Вольно, можно садиться, – разрешила я и вылезла обратно на крышу.
Ясное дело, Золотарева никуда не сбегала, это я так, на всякий случай спросила. Старшая по подъезду до сих пор в больнице, она вообще здесь ни при чем. Это все доцент Куракин, подлый тип, плетет интриги и мутит воду. Не зря же его нос торчит из звериной шкуры на фотографии в журнале «Советское фото».
А Люська, выходит, бесследно исчезла. На вверенном для наблюдения объекте подруга не появлялась, дома ее тоже нет. Сидит небось в лапах своего Володеньки и не знает, как от любимого вырваться. А где же он ее держит? Может, дома у себя? Заклеил рот пластырем, привязал к кровати и, может статься, в эту самую секунду, плотоядно улыбаясь, тянет к нежной девичьей шее свои мускулистые руки... Жуть и ужас! Прямо мороз по коже. Что же делать? Как найти логово маньяка-душителя? Позвоню-ка я Козелку. Может, освободился уже? Но тот же голос с ленцой мне опять проворчал в трубку, что сигнал мой следователю и участковому передаст, но от дела отрывать людей не будет. Не будет, и не надо. Обойдемся своими силами.
Может, смотаться в Институт стран Азии и Африки и у коллег доцента Куракина выведать его адрес или на худой конец хотя бы номер телефона злодея? Нагрянуть к нему домой и взять мерзавца с поличным?
Сказано – сделано. И вот уже через сорок минут я вихрем ворвалась в вестибюль цитадели науки и закричала строгому охраннику, который не хотел меня пускать: «Мне на кафедру африканистики! К доценту Куракину я!» Выслушав в ответ: «Много вас к доценту Куракину тут шастает...», я побежала по лестнице наверх, куда указал проходивший мимо седенький старичок в хорошо выглаженном костюме-тройке.
Кабинет, где заседает доцент Куракин, мне с крайней неохотой показали четыре нахальные девицы, которые как бы невзначай прогуливались в этой части коридора.
Заметив сквозь приоткрытую мной дверь, что стол у окна пустует, студентки тут же утратили к прогулке всякий интерес и стайкой упорхнули куда-то в район женского туалета. Я же прошла в кабинет, прикрыла за собой дверь и обратилась к сосредоточенно работающим на компьютере теткам:
– Могу я видеть Владимира Куракина?
– Нет, не можете, – не отрываясь от клавиатуры, грубо ответила та, что постарше.
– Это почему же не могу? – тоже схамила я.
На этот раз женщина прервала свое занятие и с видом первой христианской мученицы, поджариваемой на костре, терпеливо ответила:
– Да потому, что он здесь больше не работает. Взял расчет – и все. Тю-тю.
– То есть в каком смысле «тю-тю?» – растерялась я.
– Он сегодня уезжает, – тихо ответила молодая коллега Куракина, и только теперь я заметила, что глаза у нее красные, а нос распух.
– Как это уезжает? – окончательно растерялась я, пристраивая пятую точку на единственный в кабинете свободный стул, если не считать куракинского.
Сообщение об отъезде Люськиного красавца так потрясло меня, что ноги, того и гляди, подломились бы и я рухнула бы на пол. Отъезд главного злодея в мои планы как-то не входил. Вот если только...
– А вы не знаете, он один уезжает или, может быть, с женщиной?
Этот невинный на первый взгляд вопрос подействовал на красноносую девицу, как напоминание ребенку о гибели любимой черепашки. Она пронзительно посмотрела на меня полными слез глазами, не в состоянии ответить ни да ни нет, и только сверху вниз качнула головой. А потом разразилась столь бурными рыданиями, что ее подружка тут же оставила работу на компьютере и кинулась отпаивать несчастную водой. При этом добрая самаритянка костерила меня на чем свет стоит.