— Ладно. — Я вышла из-под арки, огляделась, увидела длинный ряд испещренных надписями камней и пошла высматривать что-то понятное, но прочитать смогла только несколько имен типа Пафнутий и кто-то там еще.
Ясно было, что одним Пафнутием приставучий Селим не удовлетворится.
Наконец я уверенно расшифровала короткую надпись в одно слово: ΔΙΟΣ — Бог. И этого оказалось достаточно!
Юноша разволновался, начал озираться в поисках статуи, которая могла стоять на этом постаменте. Ему, оказывается, очень хотелось увидеть, как тот выглядел — бог, просто бог. Не Зевс там какой-нибудь или еще кто-то из олимпийского пантеона, а вот просто: БОГ.
Увы, почти все статуи из Перге давно перекочевали в музеи, так что визуализации помочь не могли. А любознательный пухлик расстроился. И тогда я на ломаном английском предложила ему считать, что это правильно. Мол, для современного человека пустой постамент с надписью — самое то, что нужно. Каждый ставит на него того, кого сам считает богом!
Ошеломленный великой мудростью этой мысли студент остался созерцать пустой постамент, а мы с Трошкиной быстренько убежали, от души надеясь, что больше приставучий пухлик за нами не увяжется.
— Вау, Кузнецова! Такая глубокая философия — я от тебя даже не ожидала, — похвалила меня Алка. — Смотри, а вот и наши!
Наши в античном городе — мамуля и бабуля — рассматривали наиболее хорошо сохранившуюся мозаику. На ней были изображены Агамемнон, Одиссей, Ахиллес и Аякс.
— Вот вам закон подлости в действии. — Мамуля с сокрушенным вздохом указала на изображение. — С античной мозаики с героями Троянской войны напрочь стерся самый интересный персонаж — Ахиллес!
— А так хотелось посмотреть, был ли он хоть сколько-то похож на Брэда Питта, да? — съязвила я, подумав, что, вообще-то, это свойство самых интересных персонажей — напрочь стираться.
Взять, к примеру, хотя бы нашего соседа Роберта…
— Осталась от Ахиллеса одна только пятка, — отметила Трошкина. — Ирония судьбы, не находите?
— Кстати, мы же вас еле нашли! — ухватилась за слово бабуля. — Где вы были? Уже начали волноваться!
Мы в красках расписали им историю студента-богоискателя Селима, умолчав о том, что познакомились с ним при весьма драматических обстоятельствах.
Не стоило рассказывать мамуле и бабуле об обнаруженной слежке и опасениях, которые она у нас вызвала. Я видела: Трошкина шутит и посмеивается, но все еще опасливо озирается. Значит, ее страхи не улеглись.
Мы бродили по Перге до самого закрытия. Античный город даже в нынешнем его виде вызывал восхищение тем, как разумно, добротно и красиво все в нем было устроено тысячи лет назад.
Уходили мы переполненные впечатлениями, а некоторые из нас — еще и нагруженные кое-чем материальным: бабуля натолкала в сумку кактусовых плодов, а мамуля утащила небольшой обломок резной капители. А ведь знала, что вывоз любых древних камней из Турции запрещен!
— Да не буду я его вывозить! — заявила она, устав слушать нотацию законопослушной Трошкиной — та позабыла о прежних страхах перед лицом реальной опасности потерять одного из членов нашей команды на пограндосмотре в аэропорту, а потом еще носить любимой свекрови передачки в турецкий заиндан. — Подарю тому, кто прислал нам билеты. В знак благодарности! Если, конечно, ты, мама, расскажешь нам, кто он.
Она с любопытством посмотрела на бабулю, но та сделала вид, что ничего не услышала, и самым натуральным образом увильнула от ответа, нырнув в магазин, мимо которого мы как раз проходили.
Пока мы пополняли израсходованные запасы прохладительных напитков и снеков, неспешно и с удовольствием перекусывали в уютном тенистом сквере, а потом шли к трамвайной линии, — уже стало темнеть.
Сумерки в летней Анталье — это пятьдесят оттенков синего в легкой розовой позолоте. Это время стоять над морем, смотреть, впитывать, таять, теряться в пространстве и времени…
А мы летели сквозь сгущающуюся синь в скоростном трамвае, не в силах отрешиться от насущных забот. Алка вдруг вспомнила:
— Ой, мы же еще не сделали ультрафиолетовый фонарик!
Нам с ней пришлось выскочить на полпути, чтобы забежать в торговый центр за скотчем и маркерами, необходимыми для превращения в упомянутый прибор обычного смартфона.
— Мы будем ждать вас у дома! — уже в закрывающиеся двери трамвая сказала нам мамуля.
— Только в квартиру не заходите, а то затопчете следы! — успела ответить ей Алка.
А когда трамвай быстро и плавно утек за поворот, я вдруг вспомнила:
— Между прочим, тут же совсем рядом знаменитый Дюденский водопад. Давай сгоняем, посмотрим?
— Я бы предпочла поужинать, — призналась Трошкина. — Достопримечательностями уже сыта.
— Тогда слушай новый план: сейчас идем в торговый центр, покупаем скотч и маркеры, потом берем что-нибудь на фуд-корте, идем к водопаду и там устраиваем пикник! — предложила я.
— А твоя мама и бабушка будут нас ждать…
— В ближайшем к дому ресторанчике. Они тоже пойдут ужинать, не сомневайся.
— Ну, тогда ладно, действуем по новой программе, — сдалась подруга.
Знали бы мы тогда, какой увлекательной она будет!
Глава восьмая,в которой прекрасные девы попадают в беду
Сложностей с покупкой всего необходимого для превращения средства связи в источник ультрафиолетового света не возникло, и знайка Трошкина прямо за столиком на фуд-корте организовала нам соответствующий мастер-класс.
Следуя инструкциям из интернета, мы закрасили маркерами полоски скотча, залепили ими фонарики в смартфонах — и вуаля!
Тут же, рассовав по карманам прошедшие апгрейд мобильники, съели по паре бургеров и побежали любоваться знаменитым водопадом.
Я боялась, что в жару он пересох — был у меня такой печальный опыт в Сочи. Поехали мы с Денисом смотреть на тамошние водопады в количестве аж тридцати трех штук, как обещали туристические проспекты, а увидели всего лишь гладкие скалы над пересохшим ручьем и ничего более влажного, чем следы улиток.
Нижний Дюденский водопад наших ожиданий не обманул. Он был на месте, добросовестно низвергался с пятидесятиметровой высоты, выбивая из моря искристую водяную пыль.
— Надо будет прийти сюда днем, когда видна радуга, — сказала романтичная Трошкина.
— И когда можно сделать удачные фотки, — добавила прагматичная я.
Уже стемнело, водопад был подсвечен, но хорошо сняться с ним не получалось, видно было что-то одно: или водяной поток, или позирующих на его фоне людей.
Помедитировать у водопада совестливая подруга мне не дала — не хотела, чтобы мамуля с бабулей ждали нас слишком долго. Но мы все же не стали возвращаться прямиком к остановке, решили дойти до следующей, потому что этот путь пролегал вдоль живописного обрыва.
Мощенная камнем тропинка тянулась по травянистым газонам над крутым откосом, петляла в обход высоких пальм и столиков, сплошь занятых местными жителями с их традиционными чайниками, чашками и прочим скарбом.
Турки очень любят трапезничать на свежем воздухе и не ленятся тащить на свои пикники кучи разнообразного добра. Правда, в данном случае нести его было недалеко, столики располагались на узкой полосе травы между обрывом и улицей с оживленным движением. Подъезжай и выгружай барахло прямо на газон!
И кто-то подъезжал, а кто-то, наоборот, уже удалялся, так что какая-то деловитая возня не прекращалась.
Мне было непонятно, как можно сосредоточенно любоваться видом и со вкусом попивать чаек, когда в метре от тебя непрестанно елозят рычащие автомобили?
Задумавшись и засмотревшись на любителей пикников в клубах свежего СО2, я потеряла из виду Трошкину, хотя мы с ней шли по узкой тропке гуськом, и Алка шагала первой. Спохватившись, я завертела головой и вроде бы ничего нового не увидела: из одних машин что-то вытаскивали, в другие что-то засовывали…
И вдруг я услышала:
— Инка, беги!
Голос был Алкин, да и кто еще назвал бы меня по имени в чужой стране, но самой подруги я не видела!
— Алка, ты где?!
Запаниковав, я прямо по газону метнулась к проезжей части, пробежалась сначала назад, потом вперед, споткнулась обо что-то мягкое, но небольшое. Успела ужаснуться, подумав, что это насмерть сбитый машиной котик или песик, но тут мне в глаза бросилась узнаваемая надпись белым по красному: «100 лет любимой школе» — и я узнала бабулину матерчатую сумку.
Ее наш матриарх постоянно носит в своем ридикюле, поскольку не может изжить совковую привычку всегда быть в полной пионерской готовности затовариться каким-нибудь дефицитом, а пользоваться обычным пакетом считает ниже своего достоинства. Эту кумачовую сумку бабуля и в Турцию притащила, и в античный город взяла, а там набила халявными кактусами, после чего перевесила на безропотную Трошкину.
Я-то отягощаться этой ношей отказалась наотрез, потому что ткань сумки не могла стать серьезной преградой для легендарных кактусовых колючек, они пробивались сквозь нее с легкостью, при этом оставаясь совершенно невидимыми, вот подлость-то! По мне, бабуля, раз она такая любительница плодов опунции, должна была на собственной шкуре (буквально!) ощутить, как зла такая любовь. Но добрая Алка приняла удар на себя…
Теперь заметно похудевшая сумка с кактусами валялась у дороги, а от нее тянулся прерывистый след в виде помятых и раздавленных плодов.
Я рефлексивно подхватила сумку и с ускорением пошла по кактусовому следу, пригнувшись, чтобы лучше видеть, и вынужденно огибая то и дело возникающие на моем пути препятствия: припаркованные у бордюра машины, их распахнутые дверцы, людей со стопками тарелок и снедью в охапке. Они мне очень мешали, один автомобиль даже будто специально сдал назад, и я чуть не легла на его багажник. Отпрыгнула и снова услышала:
— Инка, беги!
Ринулась на голос, донесшийся из темного автомобильного нутра.
Отшатнулась от жадно потянувшихся ко мне рук.
Крест-накрест, как саблей, с плеча врезала по наглым лапам сумкой с остатками кактусов, неудержимо пробивающихся наружу. Услышала болезненный вскрик и не забросила свое оружие пролетариата — колючую кумачовую сумку — в салон, как гранату, лишь потому, что не хотела травмир