– Много, – сказал куривший старший, тоже бросая окурок. – Построили всех и заявили: по домам, ребятки. Офицеры больше государству не нужны. Ну и разошлись все.
– Все? – уточнил Юрка.
– Григорий Павлович в кабинете застрелился, – тихо произнес младший мальчишка. – Наш начальник училища…
Глаза опустились. Все семь пар.
– Во дурак! – засмеялся Юрка.
– А в рыло? – поднял голову нерусский. Юрка сунул руки в карманы.
– Да бей. А только раньше что? Тут-то вы смелые – семеро на одного, чуть постарше вас, оружия нет… А как этому Тимке, слабо? Будущие офицеры плюс воспитатели в погонах… Два мужика на весь корпус оказалось. И оба дураки вдобавок.
Они молчали. И опять все смотрели на асфальт под ногами.
– Форму-то куда дели? – с насмешкой спросил Юрка. – Тоже… на помойку?
– Мы потом знамена и портреты… – начал младший. Его опять толкнули.
– Подобрали и спрятали до лучших времен? – голос Юрки был издевательским. – Вон оно, ваше лучшее время, – он кивнул на вывеску. – Там ваших девчонок как – в трусиках фоткают или без? Или вы сами туда ходите?
– А что мы… можем… – еле слышно прошептал старший. Совсем детским голосом.
А потом Юрка увидел, что на светло-сером асфальте у ног двоих – младшего и еще одного, постарше, который тоже курил, – черными звездочками разбиваются капли. Еще и еще…
– А автоматы из оружейки расхватать слабо было? – не щадил их Юрка, понимая, что нашел тех, кого нужно. – Что, это не на плацу сапогами бухать и песенки про Россию орать?
– Я же говорил!.. – вскинулся рыжий. Но старший тоже поднял голову:
– В Рязани, в кадетском, некоторые расхватали. И что? Сожгли всех ракетой. А кто выжил – вывезли куда-то. Даже мальков совсем, с первого курса. А училище десантное и вовсе без шума разошлось… взрослые парни…
– Тогда валите отсюда, – презрительно произнес Юрка.
И они – все семеро – повернулись и покорно побрели прочь.
Этого Юрка не ожидал.
Но не ожидал он и того, что произошло потом. Младший из мальчишек вдруг развернулся и горько заявил:
– Если бы мы знали… как это будет… как вот тут будет… – он мучился словами, как раскаленными отливками, мазнул себя по груди. – Пусть бы и нас сожгли! Мы бы не ушли! Но мы же не знали! Мы не знали!!!
И Юрка увидел вдруг, какое тоскливое горе в глазах у всех семерых.
– Есть два «макара», шесть полных обойм и три эргэдэхи, – сказал он. – Бесплатно. Поговорим дальше? Или пойдете знаменами слезки утирать?
Они – семеро – качнулись к нему.
Никитка и Илюха купили себе мороженое на углу – напротив здания, возле которого группками и поодиночке толпилось человек сто, не меньше, ребятни в возрасте от 7–8 до 13–14 лет. Оба они бывали в Воронеже раньше, кроме того, Земсков-старший их обоих подробно проинструктировал, когда «подрастающая смена» высыплется из фермерского пикапчика на Московском, около забранного лесами и закрытого строительной сеткой Мемориала. Поэтому мальчишки хорошо знали, куда идти, и сейчас наблюдали, лениво облизывая мороженки, как пацаны и девчонки нет-нет да и заходят внутрь. Остальные в такие моменты притихали. Среди стоящих около здания было много явных беспризорников и вообще неухоженных детей. Они как-то очень резко контрастировали с плакатом над входом: ооновский флажок, ниже – на зеленой лужайке перед домом стоят и дебильно улыбаются Мужчина, Женщина, Мальчик, Девочка и Собака, навстречу которым двое дебильно улыбающихся существ среднего пола ведут дебильно улыбающегося русского ребенка. «ОБРЕТИ ДОМ!» – гласила подпись ниже.
Мимо ребят прошли двое пацанов немного постраше их самих и девчонка – примерно ровесница. Остановились на краю тротуара.
– Ема, сколько-о-о… – протянул один из пацанов. Второй вздохнул:
– Ну это… говорят, всех возьмут. Постоим, чего, привыкать, что ли?
– Мальчишки, – нервно проговорила девчонка, – пойдемте отсюда, мальчишки. Не нравится мне тут.
– Не ной, – грубовато, но ласково сказал первый из пацанов и, обернувшись, чтобы утешить – подружку? сестру? – увидел флегматично лижущих мороженое Никиту и Илью. – А вас чего, не взяли? – кивнул он. – Или вы еще не ходили? – Видно было, что и он нервничает, поэтому и заговорил с младшими ребятами.
Пацаны переглянулись. И захихикали (отрепетировали).
– А мы там уже были, – хрюкнул Никитка. – Нас аж до бывшей хохляцкой границы довезли.
– И чего? – Все трое подошли к мальчишкам, девочка держалась за спинами своих спутников.
– И ничего, сбежали, – пожал плечами Илюха и ткнул ей мороженое. – Хочешь? Держи.
– Сбежали? – недоверчиво спросил второй пацан. – На хрен, ой, зачем, то есть?
– Совсем лошки, что ли? – усмехнулся Никитка, и старшие, ошарашенные таким обращением, не двинули наглому мелкому по шее, а продолжали слушать. – Вы хоть знаете, что это, – он кивнул на плакат, – за контора?
– Ну это, – пожал плечами первый. – Переселять детей. Беспризорных. В семьи там, в Америку… На усыновление.
– Лошкииии… – протянул Никитка, и Илья толкнул его локтем:
– Да ладно. Мы сами-то… – И повернулся к троим: – Никакое это не усновление, я вам говорю! Ни в какие семьи никто и не попадает. Прямо сразу вывозят поездами в Италию, оттуда морем в Бразилию – и там кого куда. Кого на плантации, кого е…ться заставляют, а кого на эти – на органы кромсают. Да уже в поезде все ясно было, уже там все делали. Нам повезло, охранник клювом прощелкал, мы под вагоны…
– Мальчишки, я же говорила! – вскрикнула девчонка, хватая своих старших спутников за запястья и роняя мороженое. – Пошли отсюда скорее!
– Да врешь, – пробормотал второй пацан.
– Да поезжай, я чего, мешаю, что ли? – пожал плечами Никитка и облизал пальцы. – Все равно всем пипец, что тут, что там. Я просто не хочу, чтобы мне очко порвали. Лучше как-нибудь тут…
– Ага, тут… – вздохнул первый мальчишка. – Тут и раньше… а сейчас вообще… менты озверели, тащат прямо в зону, а оттуда, говорят, как раз на такие дела точно отправляют…
– А ты лохом не будь, – посоветовал Никитка. – Валите из города подальше. Места много. Проживете.
– Мальчишки, пойдемте! – умоляла девчонка, оглядываясь на очередь, как будто оттуда сейчас мог появиться людоед и схватить ее.
– Да, валим, – решился первый пацан. – Верней… это… – Он посмотрел на своего спутника. – Дим, ты уходи на наше место, а я сейчас с ребятами перетру… – он тоже оглянулся на очередь. – Вон же Семыч стоит… и Артурка со своими мелкими…
И он решительно зашагал к очереди. Второй мальчишка – Димка – удержал рыпнувшуюся следом девчонку и посмотрел на Никитку и Илью.
– А вы чего делать будете? – спросил он.
– А не знаем пока, – ответил Никитка. – Может, тоже куда, в какую деревню, уйдем. А может, еще чего придумаем…
– Чего тут придумаешь? – вздохнул Димка. – Вон как все… плохо. Я, по правде, и не думал, что в семью возьмут, – признался он. – Вон я уже какой лось здоровый… Думал, может, хоть работать где в поле или еще где…
– Е-мое! – фыркнул Никитка лихо (девчонка укоризненно на него посмотрела). – А что, у тебя руки и голова только в Америке работают? Из-под палки на пиндоса ты работать будешь, а на себя – обломись?.. Ну ладно, мы пошли, давайте…
…Когда Никитка и Илья уже прошли полквартала, Илья толкнул приятеля локтем:
– Глянь.
Они обернулись.
От очереди тут и там отрывались одиночки и группки – и исчезали в улицах.
Их было немного.
Но они – были.
К Союзу казаков России Верещаев добрался сильно за полдень.
Он помотался по городу, заглянул в пару книжных магазинов, где спрашивал, есть ли последний сборник речей Обамы, и один раз поднял скандал, когда ему сказали, что пока не завезли; попел возле «Спартака», с энтузиазмом размахивая выданной бесплатной банкой пива – «Овиплакосс – бухай во имя добра!» (присутствующие пели «шагай во имя добра», но за общим ревом и разжигалкой полуголых тинейджерок с импровизированной сцены его разночтения никто не услышал…). Потом полез фотографироваться с двумя попавшимися навстречу наемниками из охраны газопровода, рассыпаясь в похвалах демократии на отвратительном английском и призывая всех вокруг быть свидетелями того, как он рад наступившей эре порядка. Наемники терпеливо улыбались – народу вокруг было слишком много, русский глуп и назойлив… Они даже согласились сфотографироваться в обнимку с этим идиотом. Мальчишка, которому Верещаев сунул свой цифровик, не дрогнул, когда увидел, как придурковатый мужик пристроил над головами наемников «рога» из пальцев. Остальная собравшаяся публика тоже лишь прятала улыбки.
Верещаев любил издеваться над дураками и в мирное время, а сейчас это взбадривало нервы. Это было особенно нужно перед предстоящим визитом.
В холле Союза сидели пятеро донцов в полной форме, двое – с пистолетами в кобурах. На вошедшего они уставились совершенно без выражения на лицах. Один пожилой, двое – молодые мужики (с пистолетами), двое – пацаны лет по 16–17. Роднили казаков похмельные глаза.
– Здоров дневали, казаки! – бодро поприветствовал дежурных Верещаев. Те ответили вяловатым «Здоров дневали». – А как бы мне атамана Щупака повидать?
– Сняли Юрия Сергеевича, – сказал тот, что постарше.
Это был удар. Но Верещаев лишь поднял брови:
– О как. За что ж?
– За русский фашизм, – объяснил тот же. Верещаев хмыкнул:
– А, ну да, это правильно. А вы чего сидите?
– А чего нам делать? – буркнул один из «пистолетчиков».
– А-а-а-а… – с непередаваемой интонацией протянул Верещаев. – Ну тогда я пойду, бывайте… МУЖИКИ, – и, кивнув, вышел наружу.
На улице самообладание ему несколько изменило – он залепил шепотом такую матерную тираду, что сидевший сбоку от входа бомж удивленно поднял брови и явно передумал клянчить денег. Но внимания мат и злость не притупили – через сотню шагов Верещаев обнаружил, что за ним «по своим делам» идут те двое казачат.