– На основании того, что вам лень даже выкинуть мусор в мусорную машину, – негромко ответил американец, – и вы гадите прямо около своих дворов.
– Вы решили нас осчастливить? – хмыкнул Верещаев. – Ну что ж… Я принимаю упрек… Лоутон, вас ждет семья. Что вы скажете, когда вашу жену и детей убьют в собственном доме? Вы когда-нибудь заглядывали за фасад собственной страны, полковник?
– О чем вы говорите? – Полковник посмотрел исподлобья.
– Я спросил, нравится ли вам президент-негр. – Верещаев положил руку на колено. – Я спросил, нравятся ли вам миллионные орды существ, живущих на пособие. Они гадят не только возле своих домов, они гадят в своих квартирах, которые за них оплачивает ваше государство из вашего кармана. А по вечерам они выползают на улицы и смотрят в сторону огней благополучных районов, Лоутон. И ждут только малейшей возможности, чтобы… Впрочем, – Верещаев встал; полковник наблюдал за ним неотрывно, – вы сами знаете, о ком я и чего они ждут. И знаете, что нам, русским, не достать до Америки. А эти существа – рядом с вашей семьей. Вот сейчас. Именно в этот момент, когда вы сидите в этом чертовом русском подвале и пытаетесь убедить себя – нет-нет, полковник, не меня – СЕБЯ – в справедливости вашей Великой Миссии в России. А я могу и не успеть спасти вашу семью. Мы, русские, часто спасаем других, но иногда и мы опаздываем…
– Честное слово, вы сумасшедший! – крикнул полковник, вскакивая.
– Тише, не надо кричать, – сказал Верещаев. – Любой психиатр вам скажет, что с сумасшедшими надо разговаривать тихо и увещевающе. А криком – сколько бы вы ни орали – вам не заглушить своих мыслей, полковник. Пока – только о семье. Вы, американцы, редкостно несообразительны… Сядьте.
Лоутон сел – тяжело. Покрутил головой. Усмехнулся. Верещаев благожелательно произнес:
– У вас будут прогулки. С завтрашнего дня по полчаса. Правда, погода уже начинает портиться – осень. Но пока еще отличные вечера.
И вышел, тихонько насвистывая. Посмотрел на часы – ого, до «выездного совещания» у князя оставалось всего десять минут.
Надо поторопиться.
Дмитрий, Иван, Алексей и Ольгерд стояли вокруг нелепого, во все стороны выпирающего какими-то стержнями и плоскостями аппарата, около которого суетился – не подобострастно, а просто взволнованно – тощий длинный мужчина неясных лет и размытого облика. Казалось, что четверых других мужчин он не замечает.
– Он собирается начинать? – буркнул Ментило. Ярцевский спокойно ответил:
– Лично я в этом ничего не понимаю. Ждем-с…
– Похоже, что и он тоже ничего в этом не понимает, – заметил бывший мент. Между тем длинный вытащил из выдвижного ящика стола полуметровую довольно тонкую ленту золота шириной в два пальца. Что-то бормоча, он заправил ленту в щель сбоку аппарата, дернул рубильник. Аппарат низким тоном загудел-запел. Тощий склонился над компьютерной клавиатурой, присобаченной с другого бока, защелкал кнопками. Аппарат издал харкающий звук, даже качнулся… и в никелированный лоток с коротким ясным звоном начали равномерно – с промежутком в три секунды – падать золотые монеты. Ольгерд быстро нагнулся, взял одну и поднял на уровень глаз. Остальные придвинулись ближе.
Увесистый золотой диск – ровный и мерцающий особенным, характерным для золота сиянием – оказался тонко отчеканенной монетой. По чуть выпуклому ребру шла надпись: «Княжье золото. Русь. Один рубль. 20… год». На аверсе вздымались под стилизованным солнцем-вайгой[20] хлебные колосья. На реверсе – надпись ОДИН РУБЛЬ и вздыбивший коня над скорчившимся рогатым и хвостатым демоном воин с копьем.
– Пятнадцать граммов золота 999-й пробы… – пояснил Ярцевский. – Спасибо, Николай Данилович, – обратился он к худому человеку, – это отличная демонстрация.
Тот молча кивнул. Осенил себя крестом на икону в углу и опять завозился с аппаратом, словно бы перестав замечать остальных.
– Это и есть твой инженер? – спросил Ментило.
– Он и живет здесь, – спокойно ответил Ярцевский. – Его привез из Москвы Алексей. – Пешкалев чуть заметно кивнул, глядя в сторону, не на монету. – Обычное дело. Работал главным инженером на монетном. А в начале всей этой истории черные убили у него всю семью. Он подвинулся головой, а вот навыков не утратил. Считает, что работает по личному распоряжению Господа Бога на одоление супостатов. Я не против.
Слова Дмитрия были холодны, взвешенны и циничны. И холодны были его глаза за стеклами очков, и улыбка на тонких губах под ровными усиками была холодной.
Мужчины гуськом вышли наружу из небольшого цеха. Построенный на краю леса и полностью скрытый кустами, термопленкой и масксетью, он тут же превратился в обычный холмик. Над окрестностями начинался осенний закат – сентябрьский, тихий, теплый, золотой и алый.
– Должен сказать, что наш план с губернаторами провалился. – Сцепив пальцы за спиной, Ярцевский покачивался с пятки на носок, глядя, как золотые полосы бегут по водной глади. – Василий Григорьевич был прав, когда предупреждал о чем-то подобном, более не стоит и время тратить на рассаживание своих людей в эти опереточные кресла… Впереди страшная зима, товарищи… Не для нас конкретно – для России в целом. Самая страшная со времен Гражданской. Я думаю, речь пойдет о миллионах погибших…
– Что делать с золотом? – спросил Ментило. – Оно в таком виде мертвый груз.
– Не совсем, – Ярцевский не поворачивался. – Но дело не в этом… Василий Григорьевич выходит в отставку по состоянию здоровья, на его место уже давно рвутся несколько… дебильчиков. А он вместе с семьей уезжает в Германию… – Князь помолчал и продолжал: – Шукаевы погибнут в аварии где-нибудь в Баварии… Стихи получаются – авария-Бавария… Ну а дальше в славной офшорной стране остров Мэн возникнет фирмочка… ээээ… скажем… «Дрэгонз Лэнд». А управлять ею будет с солнечных островов Тихого океана бизнесмен Шукевич. Природный хохол… – Ярцевский резко развернулся и грубо сказал: – Ну, что примолкли, граждане соратники? Василий Григорьевич сам предложил мне этот план. И мы еще увидим, что будет дальше. А сейчас прошу в правление на большой и страшно важный совет – судя по всему, нашим колхозом наконец-то заинтересовались те, кому интересоваться нами совсем не следует… и с этим надо что-то быстро делать.
Ярослав Найменов. Республика Тюркских Народов
Я так и не узнал, кем был тот мужик, которому я отдал батончик. Не надо думать, что не пытался, – что мог, я сделал. Но не получилось ровным счетом ничего. Только уточнилось, что этот тип один из тех, кто участвовал в срыве «проверки» Амадрилос.
Конечно, особого обнародования не было. Многие знали, что эту инспекторшу закололи, но чрезмерного ажиотажа не поднимал никто – «джедаи» умели завязывать язычки особо рьяным трепачам. Им совсем не нужен был подрыв репутации, поэтому эта новость быстро перешла в разряд легенд. Вроде убили – а вроде и нет. А даже если и убили, то исключительно из злости и дикости, а ребенка нашли съеденным и изнасилованным. Что значит не верю?!
Жизнь продолжалась. Многие из моих друзей поразъехались кто куда, еще больше просто перестали со мной общаться. «Амерский подстилок!» – это был один из самых мягких эпитетов. Надо сказать, я не понимал, за что. На этой базе работали многие… Хотя, может, и остальным так же несладко? Но в конце концов я понял причину этого. Так, слабый швыряет камнями в… наверное, в сильного, который не сидит на месте. Опять же строки Высоцкого про «водку» и «не хватает» подойдут и тут. Очень легко прозябать, оправдывая себя тем, что ты, дескать, не хочешь трудиться на оккупантов, хотя на самом-то деле тебе просто лень. Тебе просто страшно. Кроме того, многого я сумел добиться, ни к кому не подлизываясь. Я просто работал, просто получал зарплату и некоторые льготы. Гораздо больше меня в дом приносила мама – врачей ценили, и платили им хорошо.
Близилась осень – и свободного времени у меня оставался почти год. Если бы не работа, я бы сдох от скуки. Хотя с работы мне все больше и больше хотелось уйти. Если раньше туда просто возили детей и они оттуда драпали, как только выдавался шанс, то теперь база стала уже не перевалочным пунктом, а чем-то большим. Все чаще я видел, как в уединенные бараки вводят уже гораздо большее количество девочек и мальчиков. Еще чаще я видел, что им дают какие-то колеса… это был риталин. Последствия – ходящие, подобно зомби из ужастика, пацаны и девчонки. Прием не был обязательным, но часто амеры делали так, что у них не было выбора, кроме как выпить эту гадость. Некоторые индивидуумы скапливали по сто, двести таблеток и сжирали их сразу. Кому-то удавалось умереть – однако гораздо чаще этим «героям» профессионально и быстро промывали желудок. И все сначала.
Конечно, были и бунты, и побеги. Не могли не быть. Как я уже сказал, не все жрали риталин. Но побеги легко ликвидировались браслетами с жучками, правильно снять которые было невозможно. Бунты же подавлялись быстро и беспощадно.
Конечно, мне хотелось помочь. И иногда я помогал. Передавал нечто более питательное, чем обычный паек, иногда сигареты или еще что. Многие уже знали меня в лицо. Как из детей, так и из контингента базы. Однако относились они к этому вполне доброжелательно. Как я узнал позже, на меня пытались стучать, но офицер, к которому пришел некий стукач, ответил:
– Вы сошли с ума? Вы хотите настроить против нас всех и вся? Человек помогает тем, кого считает слабыми. Это его природа. Пусть он помогает им так, чем станет продолжать неизвестным нам способом, если мы запретим ему.
И я пытался. К сожалению, на большее у меня не было возможностей.
Мог ли я подумать, что вскорости у меня появится такая возможность?
Тот день ничем выдающимся не отличался. Я встал рано утром, как водится, уже один – мамы не было. Поставил себе что-то из имевшихся супов, взял пару пресных галет. Поев, я вышел во двор, проверить, что там и как, с недавних пор я частенько обнаруживал то измазанный краской забор, то разбитую об ворота бутылку с чем-нибудь вонючим, то еще какую пакость….