— Хорошо, — смилостивилась Аннушка, — но помни — с тебя ресторан.
— Не вопрос.
Положив трубку, я вдруг поняла, что не могу ехать в офис — не могу, и все тут. Придется огорчить Кукушкина, хорошо еще, что у меня на сегодня не назначено никаких встреч. Однако тенденция мне и самой не нравилась — два прогула на неделе — это как-то чересчур.
Но Димка оказался понятливее, чем я о нем думала, и, услышав мой голос, сразу сказал:
— Ну, сегодня вроде ничего важного, пятница же, вы отдохните, а в понедельник увидимся.
Я положила трубку и поняла, куда сейчас поеду, чтобы не оставаться в квартире — должна была прийти Юлия. Через час я уже катила на Патриаршие к бабушке.
Она меня, разумеется, не ждала, а потому, наверное, выдала искреннюю эмоцию удивления. Руки ее чуть дрогнули — руки профессиональной пианистки с тонкими пальцами, на которых не было колец, она никогда их не носила. Я кинулась к ней, обхватила обеими руками, вжалась лицом в накинутую на плечи белую ажурную шаль и заплакала. Бабушка обняла меня, прижалась щекой к макушке — она была выше меня — и пробормотала:
— Варенька, девочка…
— Бабуля… бабулечка, прости меня, — прорыдала я, не в силах справиться с собой.
— Ну-ну, все, хватит, возьми себя в руки, — и в голосе я услышала прежние нотки. Моя бабушка всегда порицала такие бурные проявления эмоций… — Идем пить чай, у меня сегодня как раз пирожки.
Вот так… словно не было трех лет отсутствия, молчания и взаимной обиды. «Идем, у меня сегодня пирожки» — и только секундная слабость в виде объятий в коридоре, и то скорее от неожиданности.
Я рассматривала бабушку, сидя за столом в гостиной. Она стала какой-то хрупкой, словно невесомой, истончившейся. Седые волосы по-прежнему собраны в прическу, но уже видно, как сильно они поредели. Спина по-прежнему прямая, но походка стала куда медленнее. Только выражение лица ничуть не изменилось — строгое, чуть высокомерное, и губы сжаты в нитку.
Бабушка села напротив меня и привычным жестом взяла с подноса чайник, налила чай и протянула мне тонкую фарфоровую чашку на блюдце.
— Как твои дела, Варвара? Слышала, что ты вернулась в Москву.
— Да, надоела Франция.
Бабушка слегка улыбнулась:
— Кто бы мог подумать… в наше время подобное заявление было невозможно.
— В ваше время и выезд во Францию был невозможен.
— Ты ведь не об этом пришла поговорить, верно?
— Верно. Я… не поверишь, но я очень соскучилась по тебе, — призналась я, сжимая чашку пальцами.
— Как твоя мать? — игнорируя мое признание, спросила бабушка. — Вы не встречались?
— Ты ведь знаешь, что мы даже не перезваниваемся. У нее давно своя жизнь, мне нет в ней места.
— А оно тебе и не нужно, Варвара. Тебе вообще никто не нужен.
Ну вот — опять начинается! Ничего не изменилось, ничего… я по-прежнему бесчувственная, бездушная, холодная и расчетливая Щука, а не единственная внучка, которую вырастили так, как считали правильным. Нет, она никогда не изменит своего отношения ко мне, было глупо надеяться на это. В ее годы уже ничего изменить нельзя. Но и в мои — тоже, увы…
— Я приехала к тебе не ссориться.
— Да? А зачем же ты приехала? Святослав сказал, что увозит Макара, и ты решила проявить жалость к одинокой старухе?
— Зачем ты так? — Я отставила чашку и дотянулась до ее руки, лежавшей на белой накрахмаленной до хруста скатерти. — У нас с тобой действительно больше никого нет.
— С каких пор ты стала бояться одиночества?
— А ты? Ты его не боишься?
— Нет. Я всю жизнь одна — после того, как умер твой дед. Только ему я была по-настоящему нужна. Ну, и еще, может быть, Валерию. Он был наивным и совершенно беззлобным человеком, именно потому моя дочь и его брат так с ним и обошлись.
Я не была готова к тому, что речь зайдет о моем отце и так надежно охранявшейся много лет истории моего появления на свет, это было мне неприятно. Да и кому понравилось бы вспоминать о том, что твой родной отец — бандит, аферист и жулик, обманувший даже собственного брата, безгранично ему доверявшего? Человек, не посчитавшийся с тем, что его действия угрожают жизни его дочери, поставивший на кон мою жизнь против денег. Это был как раз тот эпизод, который мне очень хотелось вычеркнуть из памяти.
— Зачем ты говоришь об этом? — чуть сжав бабушкины пальцы, спросила я. — Почему ты стараешься любыми способами сделать мне больно? Ты знала, что папа мне не родной, знала, что дядя Витя — мой настоящий отец, как знала все об изменах моего мужа и его внебрачном ребенке. И ничего, никогда, ни разу не сказала мне. Почему? Что такого я сделала тебе?
— А ты уверена, что смогла бы пережить всю эту так называемую правду? — пристально глядя мне в лицо почти прозрачными глазами, спросила бабушка.
— То есть ты же еще и спасительницей выглядеть хочешь? Столько лет водить меня за нос — и теперь стараться выглядеть святой? Бабушка, это низко.
— Ты сломала жизнь Святославу. В этом есть и моя вина тоже, я не смогла отговорить его от женитьбы на тебе, как ни старалась.
Это было уже слишком… Наверное, я действительно не готова жить со всей той «правдой», которую она обрушивала на меня всякий раз, едва я появлялась на пороге ее квартиры. Значит, она отговаривала Светика от женитьбы? Отлично. Чего же еще я не знаю о своей бабушке?
— Ну, давай, выкладывай все, что у тебя еще припасено, — шумно выдохнув, сказала я и, выпустив бабушкину руку из своей, откинулась на спинку стула и закурила. — Я так понимаю, что больше аудиенции меня не удостоят, да и сегодня вряд ли бы, если б сама не приехала. Так что выскажи все, и я уйду. Пусть тебе станет легче.
Бабушка сложила руки в замок, помолчала, а потом вздохнула:
— Не понимаю, где я ошиблась. Я старалась вложить в тебя все лучшее, что только возможно, дать тебе все, что необходимо человеку. Но что-то пошло не так, и ты выросла чудовищем…
— А может, вместо ежевоскресных прогулок по Третьяковке мне иногда нужно было дать немножко любви, а? — перебила я, выпуская дым ноздрями. — Просто сесть рядом со мной, обнять и спросить, что происходит у меня в душе, например? Какую книгу я сейчас читаю тайком от тебя под одеялом? Просто потому, что мне осточертела та стопка тщательно подобранных произведений, что ты водрузила на тумбочку около моей кровати, а? Ты никогда не думала об этом?
Бабушка вдруг опустила голову, и я испугалась, что ей станет плохо — все-таки возраст и не совсем здоровое сердце, но она быстро выпрямилась и сказала абсолютно нормальным голосом:
— Я совершила эту ошибку с твоей матерью. Я любила ее, баловала, старалась ничего не запрещать — и что вышло из этого? С тобой я решила действовать иначе, но тоже ничего не получилось. Наверное, я не такой уж выдающийся педагог, раз с чужими мне куда проще, чем с родными.
— Зато я, как видишь, учла все твои ошибки и просто не завела детей, — усмехнулась я. — Решила не экспериментировать.
— Наверное, ты в этом была права, — вдруг сказала бабушка. — Я никогда этого не понимала и не поддерживала, но сейчас думаю, что это, пожалуй, единственное правильное решение, принятое тобой, Варвара.
— Ну, спасибо и на этом. Знаешь, сегодня все пошло как-то не так… наверное, мне пора, — я попыталась встать, но бабушка легонько хлопнула по столу ладонью:
— Нет. Мы не виделись больше трех лет, ты не должна уходить от меня вот так, с тяжелым сердцем и обидой. Мы будем пить чай, есть пирожки и разговаривать — все, что принято между бабушкой и внучкой. В конце концов, никто не может знать, когда мы увидимся в следующий раз. И будет ли он вообще.
— Бабушка, я останусь только в том случае, если ты не будешь произносить эту фразу. Очень тебя прошу.
Она улыбнулась, но ничего не ответила, перевела разговор на погоду и состояние дачи, которую собиралась продавать.
— Но ты ведь не можешь постоянно сидеть в городе, сейчас начнется лето, будет душно — зачем тебе эта кирпичная коробка, когда есть отличный дом за городом? — попробовала переубедить я, но бабушка, конечно же, все уже давно решила:
— Нет, Варвара, я уже не смогу жить там одна. Какой смысл содержать дом, куда никто не приезжает? Ведь тебе он тоже не нужен.
— Ты меня не спрашивала, — вдруг сказала я, понимая, что не могу позволить ей продать дом в Загорянке — единственное мое светлое детское воспоминание. — И я не хочу, чтобы ты его продавала. Если нужны деньги — скажи.
— Деньги мне не нужны, — с легким презрением ответила она. — Не все в этой жизни можно измерить их количеством, если ты понимаешь, о чем я говорю. Но я хотела передать все средства от продажи дома в одну музыкальную школу на окраине, там давно не было ремонта и инструменты уже пришли в ужасное состояние.
— Это поправимо. Скажи, в какую, и я все сделаю, но дом не трогай.
— С чего вдруг?
— Я не могу тебе объяснить. Но, пожалуйста, послушай меня и не продавай его.
Бабушка смерила меня пристальным взглядом, покачала головой и изрекла:
— Кажется, я понимаю, в чем дело. Хорошо, мы договорились. Я дам тебе телефон директора школы, ты позвонишь и узнаешь, что конкретно они хотят сделать, а уже, исходя из этого, сама решишь, сколько денег ты готова вложить.
— Это не имеет никакого значения. Мне некуда их тратить.
— Да, я слышала, что ты теперь богатая вдова. Что ж — правильно выбранный мужчина всегда решает какие-то проблемы.
— Зачем ты так? Я любила Руслана, — тихо сказала я, опустив глаза, и бабушка сжалилась:
— Ну, прости меня, я не была с ним знакома.
— Он бы тебе понравился.
Мы проговорили о каких-то ничего не значащих мелочах около двух часов, я не заметила, как объелась пирожками с капустой и имбирным печеньем, которое бабушка тоже до сих пор пекла сама. Мне вдруг стало так легко и спокойно, совсем как в детстве, я расслабилась и перестала думать о том, что ждет меня вне стен бабушкиной квартиры.
— Ты не сыграешь мне что-нибудь? — попросила я вдруг, вспомнив, как раньше бабушка частенько садилась за рояль и исполняла что-то из своих любимых композиторов. — Если, конечно, не устала?