Так и наше общество. Демократия есть смерть человечества. Уже не надо быть лучшим, ведь все равны. Лучшую женщину может получить недоумок, родившийся сыном богача или правителя. Итог - профуканный генетический потенциал. Эволюция остановилась, так как единственный двигатель ее, естественный отбор, прекратился. И потому Вацлав Основатель это исправил.
Маркус сел обратно на свое место.
- Вы умеете подбирать аргументы, и мне, солдату, вас, политика, не переспорить. Я одного не пойму, зачем вы все это мне объясняете? Вы просили меня оценить ваш прогресс? Я заключил, что это регресс, шаг назад. Вы получили мою оценку, независимо от того, нравится она вам или нет. Зачем пытаться меня убеждать? Не слишком ли много для меня чести?
Виттман тоже вернулся к столу и спокойно заметил:
- В споре рождается истина, капитан. Вы говорите с человеком, обладающим наивысшей властью на планете. Если сумеете указать на слабые места в нашем обществе - я могу пересмотреть свои взгляды. Да, я идейный человек, но в первую очередь мой долг - быть рациональным и трезвомыслящим. Я не глух к доводам разума - но пока что вы их не предоставили. Только эмоции.
Астронавт тяжело вздохнул:
- Так в том и дело, что человек - существо эмоциональное. Без них мы были бы биороботами. Вы спросили, в чем тот дворник равен вам? Я вас скажу, в чем. Он точно так же хочет жить, есть, отдыхать, развлекаться и быть счастливым, как и вы. Мой отец учил меня, что сила дается человеку для того, чтобы помогать слабым, а не ущемлять их. Эволюция, говорите вы? А как же человечность? Вы выбрали путь физического совершенствования, забыв о моральных качествах. Мне безумно жаль тех несчастных, которым не повезло родиться сильными. Первый же мой знакомый человек, помимо вас и Янека, оказался несчастным, выросшим в ущербной семье, его, точнее, ее мать была взята замуж насильно, итог - девочка с несчастным детством, сирота при живом биологическом отце...
- Зато физически здоровая, красивая, с отличным вестибулярным аппаратом и интеллектом в сто шестьдесят единиц, почти как у вас. Уж ей-то грех жаловаться.
- Значит, вы все же следили за мной? - мрачно осведомился Маркус.
Виттман весело расхохотался:
- Не смешите меня! Ее статья о свидании с вами в утреннем выпуске трех журналов и десятка газет. Любые упоминания о вас в инфосети отслеживаются, на случай, если вы влипнете по незнанию. Но слежки не было. У меня вообще нет человека, умеющего осуществлять подобное, наша полиция разучилась делать это. В общем, капитан, я знал, что вы выдвинете довод насчет счастья и прочего. Я хочу прочитать вам кусочек из одного произведения, написанного еще до вашего рождения.
Он вышел из комнаты и вскоре вернулся с книгой в руках.
- Начну немного издалека. Есть традиция, по которой библиотека правителя переходит от предыдущего к следующему. На данный момент в ней около пяти тысяч книг по психологии, политике, военному делу, экономике, философии, истории... И только вот эта книга, что я держу, уникальна. Это художественный фантастический роман, написанный еще в двадцатом веке парой братьев-фантастов. Называется книга - "Трудно быть богом". Может быть, читали?
- Нет, - признался Маркус.
- Собственно, у меня - копия на английском языке, подлиннику пятьсот лет почти, и он на русском. Я все думал, почему эта книга попала в библиотеку? Зачем она? А потом прочитал, нашел там один диалог - и все понял. И сейчас прочту его вам. Чтобы вы знали, о чем речь: в этой книге высокоразвитые земляне наблюдают за развитием внеземной цивилизации, погрязшей в вечном средневековье. И вот какой между ними произошел разговор, между землянином и местным жителем.
Виттман принялся читать, выразительно и с интонацией, и Маркус по интонациям легко определил, кому - аборигену или землянину - принадлежат реплики.
"- А что, если бы можно было изменить высшие предначертания?
- На это способны только высшие силы...
- Но все-таки, представьте себе, что вы бог...
- Если бы я мог представить себя богом, я бы стал им!
- Ну, а если бы вы имели возможность посоветовать богу? Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогущему, чтобы вы сказали: вот теперь мир добр и хорош?..
- Что ж, извольте. Я сказал бы всемогущему: "Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей".
- И это все?
- Вам кажется, что этого мало?
- Бог ответил бы вам: "Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими".
- Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей", сказал бы я.
- Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.
- Накажи жестоких, чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.
- Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого.
- Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.
- И это не пойдет людям на пользу, ибо когда получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.
- Не давай им всего сразу! Давай понемногу, постепенно!
- Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.
- Да, я вижу, это не так просто. Я как-то не думал раньше о таких вещах... Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем, есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!
- Я мог бы сделать и это. Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?
- Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными... или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
- Сердце мое полно жалости. Я не могу этого сделать."
Виттман закончил чтение и закрыл книгу.
- Так вот, капитан. Книга находится в библиотеке именно из-за этого отрывка. Каждый правитель должен понимать, что нельзя сделать счастливыми всех. Как ни крути, но кто-то будет счастлив, а кто-то не очень. Не может быть, чтобы всем было хорошо.
Маркус покачал головой:
- Раньше говорили, что летать невозможно. А мы летаем. Да, безусловно, нельзя все дать всем, потому что всех много, а всего мало. Но всегда можно найти компромисс.
Рейхсминистр наклонился вперед, и его глаза мрачно блеснули:
- Вы уверены в этом, капитан? Что, если я докажу вам, что бывают случаи, когда только один из двух может быть относительно счастлив? Когда никакие компромиссы в принципе невозможны? Когда ни равенство, ни неравенство не решает проблемы? Когда при любом раскладе я, как правитель, вынужден сознательно пожертвовать интересами одного человека, чтобы соблюсти интересы другого? Что ж, внимание на экран.
Он нажал на свой ПЦП, на настенном экране появилась фотография молодого парня, и Маркус непроизвольно вздрогнул. Левая сторона лица совершенно нормальная, принадлежащая явно сильной личности, и только в левом глазу застыло что-то странное. Но правая... Искривленные челюсть и щека, кривое ухо, на коже видны следы швов, в правой глазнице поблескивает линза объектива.
- Господи... где это его так?!
- Младший лейтенант Энджи Франчи, оператор ударных беспилотников. Во время вспышки жестокой братоубийственной бойни на Ближнем Востоке тридцать лет назад был выдвинут в числе первых на помощь городу, населенному мусульманами. У них до сих пор идет кровавая вражда между двумя течениями... Почти как католики и протестанты в Варфоломееву ночь. Он ехал на автомобиле, мобильном центре управления ударными беспилотниками. Дела сложились совсем плохо, наша колонна не успевала, в городе с минуты на минуту должно было разыграться кровавое избиение мирных жителей, в основном, женщин и детей. Потому лейтенант Франчи остановился и направил к городу свои БПЛА, а колонна уехала дальше без него. В этот момент на него наткнулся патруль противника, наблюдавший за шоссе. Франчи опомнился только тогда, когда колеса автомобилю продырявили, чтобы он уже не смог удрать. Если бы контроль за беспилотниками достался врагу, они нанесли б удар хоть по городу, хоть по нашей же колонне, и лейтенант сделал единственное, что мог: за миг до того, как его выволокли из кабины, он навел удар беспилотников на себя, уничтожив и противника, и центр управления.
Тут надо сказать одну вещь. Наших миротворцев обычно стараются не убивать, потому что за погибших у нас принято жестоко мстить, а за живого можно получить выкуп, медицинскую аппаратуру, медикаменты, импланты и множество других, иным способом недоступных вещей. Более того, по той же причине удар вряд ли грозил нашей колонне, но вот город... Наша бронетехника нашла бы только пылающие руины. И, что еще хуже, город, уничтоженный нашими ракетами, мог бы очень сильно повредить нашему международному имиджу. Франчи, конечно, мог бы не делать того, что он сделал. Его бы скрутили, потребовали выкуп - и через несколько дней он был бы дома. Но Энджи поступил так, как поступают только самые благородные из людей.
Виттман отпил из чашки, промочив горло, и нажал еще одну кнопку. Фотография сменилась, на ней лейтенант был запечатлен в полный рост, в майке и шортах, которые не скрывали его металлические ноги и руку, и Маркусу внезапно показалось, что он сумел прочесть мысль калеки, застывшую в его единственном глазу: "Почему вы не дали мне умереть?"