Когда гроб открыли и они увидели ее в синей парадной форме и белых перчатках, то не могли поверить, что кто-то способен сделать столь ужасное с другим человеком.
«Мое сердце и душа рыдали. Крик изнутри разрывал меня», – вспоминал Джек.
В следующем месяце они поехали в Миллингтон и побывали там, где обнаружили убитую Сюзанну. Они настаивали на доступе к чтению отчета о вскрытии с просмотром фотографий ее тела, крупных планов каждой раны. Когда они прибыли в офис шерифа округа Шелби, сержант Гордон Нейборс представился им и неожиданно для себя обнял Труди.
Я не думаю, что в любом цивилизованном обществе есть что-либо хуже, чем смерть ребенка для живых родителей. Такой удар переворачивает естественный порядок жизни с ног на голову, требует больше сил и эмоциональных ресурсов, чем любой нормальный человек способен выдержать. Этот опыт может объединить членов семьи или разлучить их; испытать их веру на прочность или разрушить ее. Однако не остается ничего из того, что было раньше, такое горе полностью меняет людей и их отношения. И в этой страшной категории смертей не может быть смерти ужасней, чем убийство ребенка. Сложно представить более разрушительное событие во всем мире для семьи.
Хотя это событие стало самым тяжким переживанием в их жизни, желание Джека и Труди получить последнее свидетельство – не редкость среди родителей убитых детей.
В нашей книге «Одержимость» (Obsession) рассказана история женщины по имени Кэти Соуза, чью прекрасную восьмилетнюю дочь Дестини, или просто «Ди», зверски избил до смерти бойфренд сестры Кэти, Роберт Миллер. Кэти великодушно позволила своей сестре и Миллеру жить в ее доме, пока они сами не встали на ноги. После убийства Кэти настояла, чтобы ей показали все: досье убийства, отчет судебно-медицинской экспертизы, фотографии вскрытия. Затем, когда Кэти пришла в похоронное бюро устраивать похороны Ди, она настояла, чтобы ей принесли тело дочери для осмотра.
Директор похоронного бюро и друг, ее сопровождавший, умоляли ее отказаться от этой идеи. Труп девочки только что привезли, им не хватило времени подготовить его к показу.
Но Кэти хотела видеть своего ребенка именно в таком состоянии. «Вынесите мне ее!» – приказала она.
Кэти отправили в смотровую комнату и принесли тело Ди, застывшее в холоде рефрижератора, накрытое простыней. Ей было недостаточно видеть избитое лицо дочери и колотую рану на коже в волосах. Там пластиковая заколка девочки буквально вонзилась в череп, когда Миллер разбил ей голову тяжелой деревянной шкатулкой якобы за то, что малышка его «оскорбила».
Кэти рассказала нам, как велела убрать простыню. Она хотела исследовать обнаженное тело Ди, сантиметр за сантиметром, от макушки до подошв ног. Она потратила на это около сорока пяти минут. Она хотела понять – испытать – все, что было сделано с ее невинным ребенком. Ей нужно было взять страдание и боль на себя, «присвоить» их. Когда ее маленькая девочка умерла, для нее это был единственный способ продолжать жить.
Кэрролл Эллис, в то время директор Отделения по оказанию помощи жертвам округа Фэрфакс, которое относится к полицейскому управлению штата Вирджиния, сравнил это с образом Пьеты[12]. «Я до сих пор вижу перед собой Мадонну с младенцем в этот неуловимый момент, гляжу на детские раны ее собственными глазами».
Это именно то, что испытали Джек, Труди и Стивен Коллинз, когда впились глазами в неузнаваемое лицо Сюзанны. Хотя гробовщики приложили все усилия, она не походила на ту красивую, любимую ими девушку.
Такое тихое и настойчивое стремление противостоять убийству во всей его жестокости говорит о любви, мужестве и страсти многих родителей убитых детей, о которых мы знали. Когда я думаю о людях, в последний раз рассматривающих своих любимых детей, от имени всех сотрудников правоохранительных органов я цитирую простой риторический вопрос Кэрролла: «Во имя Бога, как они посмели?»
Младшего капрала Сюзанну Мари Коллинз, погибшую на действительной военной службе Соединенных Штатов, похоронили со всеми полагающимися армейскими почестями на Арлингтонском национальном кладбище 18 июля 1985 года. Это был теплый солнечный день. Слишком много скорбящих собралось на панихиду в старой капелле Форт-Майер. Многим приходилось слушать снаружи.
В течение нескольких недель после похорон дочери Джека и Труди ошеломил нескончаемый поток писем, телефонных звонков, подарков и других знаков внимания, они получали их от людей, в большинстве своем незнакомых, с ними они никогда прежде не встречались. Это запечатлело то, как повлияла судьба Сюзанны на жизнь людей, мало с ней связанных. Видимо, другие знали ту же чудесную девушку с такой же волшебной индивидуальностью, что и они. Но у каждого была своя личная история о том, что Сюзанна значила для них.
Вот какой девушкой… вот какой женщиной была Сюзанна.
Глава 9. Защита человека, которому нет оправдания
Тем временем у Седли Элли оказалось несколько собственных историй. Но, конечно, не о Сюзанне Коллинз. Такой человек, как Элли, может беспокоиться только о себе и о том, как вся эта ситуация повлияет на его жизнь.
После первого признания в том, что он убил Сюзанну (хотя и случайно, как он уверял), и походов с полицией по местам преступления, он вдруг заявил, что совершенно ничего не помнит. Эту историю он рассказал двум своим адвокатам, назначенных ему судом, по имени Роберт Джонс и Эд Томпсон, известным и уважаемым членам адвокатуры Мемфиса. После того, как они пригласили психолога и тот обследовал и проверил под гипнозом их клиента, Элли опустился (или поднялся, в зависимости от того, как это воспринимать) до диссоциативного расстройства личности (ДРЛ). Похоже, в этом неповоротливом теле жили три враждующие личности: обычный Седли, персонаж женского пола по имени Билли и Смерть. Позже он сказал государственному психологу по имени Сэмюэль Крэддок, что Сюзанну убила Смерть, хотя Крэддок свидетельствовал на суде об отсутствии раскаяния из-за гибели жертвы у так называемой нормальной личности Седли. Ничего из этого не присутствовало в первоначальном заявлении Элли в полицию, тогда оно было записано полностью и еще больше опровергает версию о внезапном развитии ДРЛ.
Доктор Крэддок не обнаружил доказательств наличия ДРЛ, но поставил довольно обоснованный диагноз пограничного расстройства личности (ПРЛ). Это расстройство названо так, поскольку считалось, что оно балансирует на границе между неврозом и психозом. Для него характерны тяжелая эмоциональная нестабильность, гневливость, ригидное мышление, нарциссизм, паранойя и, кроме прочего, полное отсутствие сочувствия. Другие члены исследовательской группы поставили аналогичный диагноз.
Сторона защиты сказала, что ей нужно больше времени, чтобы оценить состояние Элли, и получила шестимесячную отсрочку от судебного разбирательства, которое Хэнк Уильямс очень торопился начать.
Исходя из моего опыта во всех расследованиях и судебных процессах, ДРЛ – одно из классических средств бессмысленной защиты. Если вы серьезно связаны с совершенным преступлением, а вещественные доказательства говорят сами за себя, то это одна из немногих остающихся стратегий, способных, по крайней мере, позволить вам отрицать вину или даже уменьшить ее. Традиционное заявление о невменяемости – это весьма тяжелый подъем в гору: «Вы имеете в виду, что в тот период вы не могли осознать, правильно ли будет похитить молодую женщину, избить ее до бесчувствия, а затем затолкать ветку ей между ног и проткнуть тело насквозь?» Вряд ли с этим согласится здраво и реально мыслящее жюри.
Но ДРЛ? Что ж, у этого диагноза, может, и есть некоторый потенциал. Во-первых, никто до конца не поймет, что это такое; это загадочно и жутко. И такой диагноз поддерживает логику о том, что ты «настоящий» – вполне нормальный парень, просто это демоны забрались в твой разум и творят за тебя плохие вещи.
Я не хочу сказать, что диссоциативного расстройства личности не существует, потому что оно наверняка случается. Но защищаться с помощью такого диагноза от обвинения в тяжком насильственном преступлении крайне проблематично. Оно встречается крайне редко, чаще у женщин, чем у мужчин, и почти всегда проявляется в раннем и среднем детстве. Все случаи ДРЛ, что мы видели, являются реакцией на серьезное сексуальное и физическое насилие, механизмом выживания, который позволяет ребенку-жертве разделить свое «я» на более защищенных или более сильных личностей и в итоге отделиться от окружающей его мрачной реальности. Иногда одна из таких личностей – это мститель, он может отомстить обидчику, но это всего лишь вымысел больного. Случаи ДРЛ не всегда легко диагностировать, но любой компетентный специалист в области здравоохранения или образования сможет понять, что здесь что-то не так и что надо обратиться за помощью для ребенка.
Ни один из экспертов, с которыми мы консультировались, не знает случая, когда ДРЛ превращает не склонного к насилию человека в жестокого. Я особенно скептически отношусь к случаям, когда диагноз ДРЛ возникает не в детстве, а в зрелом возрасте и уже после ареста.
Психиатры Элли пришли к выводу, что его ДРЛ возникло в результате сочетания эмоционального насилия со стороны отца и детской инфекции мочевыводящих путей, побудившей его создать женский образ.
После четырех отсрочек, мучительно пережитых Коллинзами, в марте 1987 года началось судебное разбирательство по делу Седли Элли. Опасаясь, что присяжные не смогут увидеть другого мотива такого ужасного и не имеющего видимых причин преступления, помимо невменяемости, Хэнк Уильямс связался с представительством ФБР в Мемфисе. Оттуда мне передали запрос, чтобы я помог с разработкой прокурорской стратегии. Я надеялся, что смогу вместе с прокурорами вывести Элли из придуманного образа, если он начнет настаивать на своем, и покажу присяжным, каков он на самом деле. Такой подход неплохо сработал в судебном процессе по делу Уэйна Уильямса об убийствах детей в Атланте. Тогда мои наставления помогли прокурору вынудить Уильямса взорваться и выдать себя. Я сидел за столом прокурора, наблюдал и высказывал свою точку зрения.