Когда Прайс спросил его мнение о показаниях Дейла Гриффиса, он ответил: «Отчасти это верно, но он не остановился, чтобы различить разные группы. Он просто соединил их всех в одну большую группу и назвал „культами“».
Дэмиен вел себя как обычно, а не защищался по тем вопросам, которые обвинение сочло главными для осуждения. По поводу ножа, найденного в озере, заметил: «У меня такой был, но без черной рукоятки. Рукоятка моего ножа в чехле под камуфляж. Лезвие черное, а не серебряное».
Когда его спросили, читал ли он когда-нибудь книги Алистера Кроули, часто писавшего о черном колдовстве, чье имя записано в его блокноте, Дэмиен ответил: «Нет, но я бы прочел их, если бы увидел [!]».
Что касается того, будет ли убийца получать удовольствие от преступлений, он думал, что, если человек совершает преступление добровольно, ему, наверное, становится хорошо. Дэмиен просто проявлял здравый смысл, а не пытался продемонстрировать особое понимание разума убийцы.
Он также сказал о детективе Ридже: «Если он не получал ответа, то пытался заставить меня вернуться к вопросу и сказать что-нибудь еще».
«Расскажите судье, как вас допрашивали в этот период времени», – проинструктировал его Прайс.
«Во время первых вопросов [исходные стандартные вопросы] они вели себя нормально. Но потом, боже мой! После того, как я пробыл там некоторое время, они начали ругать меня, говоря, что знают, будто это сделал я. Они собирались поджарить мою задницу. С таким же успехом я мог пойти и признаться в тот же миг».
Чуть позже Прайс спросил: «В то время вы просили адвоката?»
«Трижды», – ответил Дэмиен, уточняя, что Ридж «сказал мне, что это не поможет, будет стоить больших денег и, в конце концов, адвокат все равно откажется».
Позже Дэмиен заметил, что не относился к суду слишком серьезно, поскольку не верил, что кто-то сможет доказать, будто он совершил убийство, когда он точно знал, что никого не убивал. Его рассуждения были похожи на более сложный, но столь же наивный образ мыслей Джесси.
После показаний Дэмиена защита попыталась вызвать к трибуне Кристофера Моргана, 20-летнего парня из Мемфиса с проблемами из-за наркотиков, который раньше признавался полиции в Калифорнии, что мог убить трех мальчиков в период наркотической ломки. Во время слушания в отсутствие присяжных он объяснил, что находился в этом же районе во время убийства, но теперь отрицал свою причастность и отрекся от того сделанного признания в полиции. Он описал ситуацию примерно как Джесси Мискелли – младший в своем признании в отчаянии после семнадцати часов допроса. Прокуроры Брент Дэвис и Джон Фоглман утверждали, что полиция Уэст-Мемфиса решила, что он ненадежен, и исключила его из числа подозреваемых. Пол Форд ответил, что Джесси тоже сразу отказался от своих слов и был так же ненадежен, поэтому показания Кристофера наверняка вызовут обоснованные сомнения.
В конце концов назначенный судом адвокат Кристофера сказал, что его клиент не давал показаний. Если его вынудили это сделать, то он мог сослаться на Пятую поправку по каждому вопросу из предъявленных ему обвинений. Судья Бернетт согласился, и это не только освободило Моргана от выступления на суде, но и заткнуло рот всем адвокатам, теперь они не могли даже упомянуть Кристофера Моргана перед присяжными, чтобы предоставить им еще одно весьма сомнительное признание.
В качестве последнего свидетеля группа защиты Дэмиена вызвала Роберта Хикса, полицейского из Вирджинии, который изучал связь сатанинских культов с насильственными преступлениями. Как и мой коллега из ФБР Кен Лэннинг, он не нашел эмпирических доказательств того, что такой феномен действительно существовал или что слушание хеви-метала или ношение черной одежды как-то связано со склонностью к ритуальному насилию. Пункт за пунктом он опровергал идеи Гриффиса и говорил, что даже его фраза «атрибуты оккультизма» абсолютно бессмысленна при рассмотрении любого вида насильственного преступления.
Команда Джейсона была убеждена, что в протоколах нет ничего, способного повредить их клиенту, и поэтому расслабилась, не вызывая свидетелей. Джейсон вошел в суд, твердо веря в американскую систему правосудия. Несмотря на свой арест и тюремное заключение, он не верил, что его могут осудить. Когда прокуроры пришли к нему перед судом и предложили облегчить ему обвинение, если он выскажется против Дэмиена, то Джейсон отказался. Он еще раз отказался, когда ему предложили сократить срок с сорока до двадцати лет. Джейсон сказал, что даже если бы ему позволили уйти от наказания в обмен на свидетельские показания против Дэмиена, он не сделал бы этого, потому что они оба невиновны.
В своем заключительном заявлении прокурор Брент Дэвис указал на фотографии трех мертвых восьмилетних детей и сказал: «Обычные мотивы человеческого поведения здесь неприменимы. Нечто странное заставляет людей делать это».
Затем он процитировал высказывания Дэмиена в зале суда: «Вы можете судить о нем с места для свидетелей. Этот парень спокоен, как удав. Он почти лишен эмоций, и то, что он сделал с позиций сатанизма – это намного больше, чем просто баловство или поиск цели для интеллектуального упражнения.
Каким бы странным это ни казалось, здесь налицо оккультный набор верований Дэмиена, и его лучший друг, Джейсон, постоянно подвергался его влиянию – это набор убеждений, ставших мотивом или основанием для совершения этого безумного убийства».
Заключительные аргументы Джона Фоглмана выглядели одновременно странно и спорно. Он начал с признания того, что ничего конкретного не связывает подсудимых с преступлением. Однако, если присяжные оценивали все доказательства, то все они указывали в одном направлении и указывали на отсутствие обоснованных сомнений.
Он взял грейпфрут, а затем взял два ножа: тот, что был найден в озере, и тот, что принадлежал Марку Байерсу. Пол Форд возразил: это не научный эксперимент, и исследуемый грейпфрут не использовался в качестве доказательства. По своему обыкновению, повторявшемуся на протяжении обоих судебных процессов, судья Бернетт встал на сторону обвинения.
Фоглман ударил по грейпфруту каждым из ножей. Признавая, что это не решающий аргумент в отношении конкретного ножа, использованного в убийстве, он указал, что следы на кожице грейпфрута, оставленные ножом из озера, совпали с ранами на паху Кристофера Байерса. Другими словами, имелись небольшие порезы примерно на одинаковом расстоянии друг от друга, соответствующие зубчатости ножа. Нож Марка Байерса орудию убийства не соответствовал.
Однако при просмотре записи аргументов Фоглмана я испытал удивление. По моему опыту, ни один преступник не прижимает нож к поверхности кожи жертвы. Нож используют, чтобы колоть или резать им. Таким образом, эта демонстрация не прибавила – и до сих пор не прибавляет – никакого смысла для меня. Это не имело отношения к реальной ситуации – просто стало еще больше странных предложений и намеков, которые ярко характеризовали весь этот процесс.
Когда подошла его очередь, адвокат Дэмиена Вэл Прайс взял фотографию, изъятую из спальни подзащитного. Фигура с козлиной головой держит два факела. Он признал, что это «странно, очень странно выглядящая картина, ну так и что? В Америке все еще нормально держать странные вещи у себя в комнате, это не значит, что вы виновны в убийстве, и это не создает никакого мотива.
Это не наша работа – доказывать то, что произошло 5 мая. Это работа государства, а оно этого не сделало».
Дело передали присяжным в пять часов дня 17 марта 1994 года. Они размышляли до 21:40, а затем вернулись на следующее утро в 9:30. Они вынесли свой вердикт в 15:30.
Мы спросили Дэмиена, ожидает ли он обвинительного или оправдательного приговора.
«Ты мечешься, – ответил он. – Вроде они всегда говорят: „Ты должен быть невиновным, пока твоя вина не будет доказана“. Что ж, на мой взгляд, невозможно, физически невозможно, чтобы кто-то доказал, что ты сделал то, чего не делал. В сознании подростка это нарушает законы физики. Но также люди, никогда не попадавшие в такую ситуацию, не могут понять состояние шока, в котором ты находишься, оценить твою травму. Как будто они взорвали бомбу на каждом уровне твоего существования. Они уничтожили тебя – психологически, эмоционально. Я имею в виду, во всех отношениях тебя только что опустошили, весь твой мир разрушен. Ты не можешь думать так, как обычно думаешь».
Когда присяжные вошли в зал суда, все, что запомнил Дэмиен, это то, что они «смотрели на меня так, будто во мне зияли дыры».
Когда все собрались в зале суда, пристав передал бланки присяжных судье Бернетту, он зачитал их вслух. Дэмиена Эколса и Джейсона Болдуина признали виновными в убийстве, которое карается смертной казнью.
Как позже выяснилось, присяжные действительно приняли во внимание признание Мискелли в своих обсуждениях и использовали его в качестве доказательства для осуждения двух подсудимых.
На следующий день присяжные вернулись и, выслушав мнение адвокатов с каждой стороны, потратили чуть больше двух часов на обсуждение рекомендаций по наказанию. Они обнаружили, что преступление совершено, говоря юридическим языком, «особо жестоким и извращенным способом». Нет ничего, что могло бы смягчить виновность подсудимых. Для Дэмиена Эколса, признанного главарем, рекомендована смерть от инъекции. Для Чарльза Джейсона Болдуина, не имевшего ранее конфликтов с законом или эпизодов плохого поведения, рекомендовано пожизненное заключение без права на досрочное освобождение.
Когда судья Бернетт сформулировал формальный вопрос – «Кто-нибудь из вас может указать суду законную причину, почему такой приговор не обоснован?» – Дэмиен ответил на это отрицательно.
Джейсон своим как всегда мягким и робким голосом сказал: «Потому что я невиновен».
«Что ж, – заявил судья, – жюри выслушало доказательства и пришло к иному выводу».
Судебный процесс и его результаты подтвердили худшие опасения жителей города. Об этом свидетельствует заголовок в