— Я очень благодарна вам, дядя, — сказала я, — но боюсь, что в настоящее время мне нельзя уехать из Лондона.
— Нельзя уехать из Лондона? Что это значит, мистер Бенджамен?
Бенджамен уклонился от прямого ответа.
— Я буду очень рад, доктор Старкуэзер, если она останется у меня.
— Это не ответ, — возразил дядя со своей грубой прямотой.
Затем он обратился опять ко мне.
— Что удерживает тебя в Лондоне? — спросил он. — Ты когда-то не терпела Лондона.
Мой добрый покровитель и друг имел полное право на мою откровенность. Я обязана была сообщить ему свои планы. Викарий выслушал меня, затаив дух от изумления, и, когда я кончила, обратился с тревогой на лице к Бенджамену.
— Да спасет ее Господь! — воскликнул он. — Ее несчастье отуманило ее рассудок!
— Я предвидел, что вы не одобрите ее замыслов, — сказал Бенджамен со свойственной ему мягкостью и умеренностью. — Признаюсь, я и сам не одобряю их.
— Не одобряю их! — воскликнул викарий. — Не смягчайте дела, сэр, пожалуйста, не смягчайте дела. Ее замыслы — безумие, если она говорит серьезно.
Он повернулся опять ко мне и взглянул на меня так, Как смотрел обыкновенно, когда экзаменовал упрямого ребенка за вечерней службой.
— Но ведь ты шутила, не правда ли? — спросил он.
— Мне жаль лишать себя вашего доброго мнения обо мне, но я должна сознаться, что говорю серьезно, — ответила я.
— Иными словами, — возразил викарий, — ты так самонадеянна, что считаешь себя способной сделать то, чего не могли сделать лучшие шотландские юристы. Они все вместе не могли доказать его невиновность, а ты намерена сделать это одна. Честное слово, ты удивительная женщина! — воскликнул дядя, внезапно переходя от негодования к иронии. — Позволительно ли простому сельскому священнику, не привыкшему к юристам в юбках, спросить, как намерена ты это сделать?
— Я намерена прежде всего прочесть отчет о деле, дядя.
— Прекрасное чтение для молодой женщины. После этого тебе понадобится коллекция французских романов. А что сделаешь ты после того, как прочтешь отчет? Думала ты об этом?
— Да, дядя, я думала и об этом. Прочитав отчет, я постараюсь сначала угадать, кто действительно мог совершить преступление. Затем я составлю список свидетелей, показывавших в пользу моего мужа. Я отправлюсь к этим свидетелям и скажу им, кто я и что мне нужно. Я буду задавать им такие вопросы, до каких не снисходят великие юристы. Таковы мои планы, дядя, насколько они известны мне теперь.
Викарий и Бенджамен переглянулись с таким видом, как будто не верили своим ушам. Викарий заговорил первый.
— Так ты намерена скитаться по стране и обращаться к снисходительности незнакомых людей, рискуя испытать всевозможные грубости? Прекрасно! Молодая женщина! Покинутая мужем! Беззащитная! Слышали вы это, мистер Бенджамен? И верите ли вы своим ушам? Что касается меня, я говорю перед Богом, что я не знаю, во сне я это слышу или наяву. Взгляните на нее, взгляните только на нее! Она сидит, равнодушная и спокойная, как будто не сказала ничего особенного и не замышляет ничего особенного. Что мне делать с ней — вот в чем задача, — что мне делать с ней?
— Дайте мне предпринять опыт, дядя, хотя он и кажется вам безрассудным. Ничто, кроме этого, не может утешить и поддержать меня, а одному Богу известно, как я нуждаюсь в утешении и поддержке. Не считайте меня безрассудной. Я согласна, что на моем пути есть серьезные препятствия.
— О? Так ты с этим согласна? — воскликнул дядя ироническим тоном. — По крайней мере, хоть что-нибудь выиграно.
— Многие женщины, — продолжала я, — боролись с серьезными затруднениями и преодолевали их ради любимого человека.
Доктор Старкуэзер медленно поднялся на ноги с видом человека, терпение которого доведено до последних пределов.
— Должен ли я заключить из твоих слов, что ты все еще влюблена в мистера Юстаса Макаллана? — спросил он.
— Да.
— В героя знаменитого процесса об отравлении? — продолжал дядя. — В человека, обманувшего и бросившего тебя? Ты любишь его?
— Более, чем когда-либо.
— Мистер Бенджамен, — сказал дядя, — если она до девяти часов следующего утра придет в себя, пришлите ее с багажом в гостиницу Локсли, где я остановился. Прощай» Валерия. Я посоветуюсь насчет тебя с твоей теткой. Теперь мне больше нечего сказать тебе.
— Поцелуйте меня на прощанье, дядя.
— О, хорошо! Я готов поцеловать тебя. Все, что тебе угодно, Валерия. Мне будет шестьдесят пять лет в следующий день моего рождения, и я думал, что в мои годы я должен сколько-нибудь знать женщин. Оказывается, что я не знаю ничего. Не забудьте мой адрес, мистер Бенджамен, Гостиница Локсли. Прощайте.
Проводив доктора Старкуэзера до калитки сада, Бенджамен вернулся ко мне с необычайно торжественным видом.
— Послушайтесь добрых советов, душа моя, — сказал он. — Я не прошу вас считать мой взгляд на дело стоящим внимания, но о мнении вашего дяди стоит подумать.
Я не ответила. Продолжать разговор было бы бесполезно. Меня не понимали и обескураживали, и я решила покориться этому. «Доброй ночи, мой милый старый друг», — было все, что я сказала Бенджамену, и, отвернувшись от него со слезами на глазах, ушла в свою спальню.
Оконная штора была поднята, и осенняя луна ярко освещала комнату.
Стоя перед окном, я вспомнила другую лунную ночь, ту ночь, когда мы ходили с Юстасом по саду викария, когда к нашему браку были препятствия и он предлагал освободить меня. Я вспомнила его милое лицо, глядевшее на меня при лунном свете, вспомнила его слова и свои. «Прости мне, — сказал он, мою любовь к тебе, мою страстную, преданную любовь. Прости меня и позволь мне удалиться!»
А я ответила: «О Юстас, я только женщина, не своди меня с ума! Я не могу жить без тебя, я должна быть и буду твоей женой». А теперь, соединенные браком, мы были разлучены. И из-за чего? Из-за того, что он был обвинен в преступлении, которого никогда не совершал, из-за того, что шотландские присяжные не сумели убедиться в его невиновности.
Эти мысли и воспоминания при чудном лунном свете зажгли во мне новую энергию. Нет, сказала я себе, ни родные, ни друзья не заставят меня поколебаться в деле моего мужа. Доказать его невиновность будет задачей моей жизни. Я примусь за нее немедленно.
Я опустила штору и зажгла свечи. В тишине ночи, одна и без всякой помощи, я сделала первый шаг на моем тяжелом пути. С заглавного листа до конца, не останавливаясь для отдыха и не пропуская ничего, я прочла отчет о процессе моего мужа, обвинявшегося в убийстве своей жены.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава XVСУДОПРОИЗВОДСТВО
Я не могу заставить себя переписать вторично ужасную заглавную страницу, подвергающую публичному позору имя моего мужа. На второй странице книги составитель ее заверял читателей в безукоризненной точности отчета. Он сообщил, что председатель сам просматривал отчет о своем обращении к присяжным. Представители обвинения и защиты сами просматривали свои речи. Наконец, составитель употребил все старания, чтобы достать буквальное воспроизведение свидетельских показаний. Мне важно было узнать, что я имела в руках полную и верную историю дела.
Следующая страница была еще интереснее для меня. На ней был перечень лиц, действовавших в юридической драме, лиц, державших в своей власти честь моего мужа и жизнь моего мужа. Вот этот список:
| Лорд-судья, председатель | судьи |
| Лорд Друмфенник | |
| Лорд Ноблкерк |
| Лорд-адвокат (Дэвид Минто) | коронные обвинители |
| Доналд Дрю, эсквайр (товарищ адвоката) |
| Мистер Джеймс Эрлис, агент обвинительной власти |
| Декан факультета[2] (Фармикл) | защитники подсудимого |
| Александр Крокет, эсквайр, адвокат |
| Мистер Торнибанк | агенты защиты |
| Мистер Плеймор |
Далее следовал обвинительный акт. Этот ужасный документ, с его неуклюжим языком, полный ненужных повторений, не будет полностью приведен здесь. В нем говорилось, что Юстас Макаллан «был предан суду и обвинялся по требованию Дэвида Минто, эсквайра, адвоката ее величества, в интересах ее величества», в умерщвлении своей жены ядом в своем имении Гленинге, в графстве Мидлотиан. Яд, по мнению обвинителя, был дан подсудимым его жене Саре в виде мышьяка, положенного в чай или в лекарство, «или в какой-нибудь другой род пищи или питья, или каким-нибудь другим способом, неизвестным обвинителю». Далее объявлялось, что жена подсудимого умерла от яда, данного ей ее мужем в чае, в лекарстве или в том и другом. В следующем параграфе говорилось, что подсудимый Юстас Макаллан, приведенный к Джону Девиоту, эсквайру, адвокату, исправляющему должность шерифа Мидлотиана, дал показания, в которых уверял в своей невиновности, и что эти показания представлены в суд вместе с другими бумагами, документами и вещественными доказательствами, которые все поименованы в описи улик против подсудимого. Обвинительный акт заканчивался объявлением, что в случае, если виновность подсудимого будет подтверждена вердиктом присяжных, он «должен быть подвергнут установленному законом наказанию, дабы его пример мог удержать других на все грядущие времена от подобных преступлений».
Довольно об обвинительном акте! Я покончила с ним, и слава Богу, что покончила.
На трех следующих страницах находилась подробная опись бумаг, документов и вещественных доказательств. Далее следовал список свидетелей и имена пятнадцати присяжных и, наконец, начинался отчет о судопроизводстве. Дело подразделялось на три главных вопроса. В таком виде я передам его и здесь.