Она не желала замечать сарказма. - Они пришли к своему роду.
- Есть дикие стада куда ближе твоей гребаной дали.
- Лошади ведьмина табуна не дикие, - ответила она. - Они одичавшие.
- Я ... - Он замолк, глядя на нее. - Все они?
- Смотри.
Он посмотрел. В первый раз. Посмотрел на лошадей, не вокруг или за них. Табун был лишь... да, контекстом. Сценой. Местным колоритом. Он искал лошадиную ведьму и, естественно, решил, что вокруг нее будут лошади. Иначе отчего люди зовут ее лошадиной ведьмой?
Наконец рассмотрев самих лошадей, он увидел шрамы.
В шрамах он кое-что понимал. Знал, как выглядит шрам от кнута. Знал разницу между шрамом от ножа и шрамом от стрелы, и отличия шрамов, оставленных шпорами. Знал приметы шрама от касательного удара круглой головкой палицы, и от прямого удара, когда размозжены глубокие ткани. И знал, как глядят глаза, когда внутренние шрамы страшнее внешних.
Во взорах лошадей читалась память о каждом истязании. Кнутом. Кулаком. Шпорами. Палкой. Они помнили, как добиваются покорности голодом, или держат в стойле без воды. Помнили, как цепи стягивают морды так сильно, что кожа рвется до костей. Помнили, как их вязали, визжащих, пытающихся убежать или отбиться. Сделать хоть что-то, чтобы побои прекратились. Помнили бесконечный кошмар знакомства с людским родом. Ибо этим они и занимались, когда видели людей.
Вспоминали.
Он знал, что они вспоминают, ибо сам вспоминал дурное, видя людей.
И он сказал, очень, очень тихо: - Святая срань...
Поглядел вверх, на лошадиную ведьму. - Я не знал. Клянусь, не знал.
- Они верят тебе.
- Кто, лошади?
Она пожала плечами. - Ты еще жив.
- Ух. Ага. - Он небрежно кивнул грумам. - Вам двоим лучше подождать в деревне.
Убеждать их не потребовалось. Оба вскочили и рванули по склону, наверх, где оставили привязанных коней. Десять миллионов фунтов лошадиной плоти сомкнулись на пути. Плечом к плечу. Не угрожая. Лишь намекая.
Грумы сжались, оглянулись на него. Он посмотрел на ведьму. - Им можно уйти?
Она поглядела над головами табуна. - Не похоже.
- Ладно, это же простые парни. Пусть уйдут, ха?
Она склонила голову набок, глядя карим глазом. - Ты не понимаешь, кто я.
- Ну какое озарение. Черт, мне плевать на...
- Вовсе нет.
- Я лишь хочу окончить день без новых трупов, хорошо? Можем устроить?
Она пожала плечами, извиняясь. - Это вряд ли.
- Что нас выведет отсюда? Давай, брось ключ, а? Что угодно. Я серьезно.
- Они не любят людей. Из-за людей они и приходят в табун.
- Кажется, тебя они любят.
- Я лошадиная ведьма.
- Окей, будь лошадиной ведьмой. Не ведаешь ли ты, как убрать треклятых лошадей с моего пути?
- Так я не делаю.
- Еще одно озарение.
Она чуть подалась к нему, держась рукой за мощную шею жеребца, и взглянула обеими глазами. - Я делаю две вещи. И обе они не позволяют править лошадьми. Посмотри мне в глаза.
Один - карий, как у голубки, теплый и добрый. Второй - молочно-серый, холодный как ледник.
- Две вещи, - повторила она. Коснувшись щеки под карим глазом. - Прощение. - Перевела руку к глазу, что как лед в молоке. - Позволение.
- Прощение и позволение? Прощение - за что? Позволение - чего?
- Это не сложно. Прощение за всё дурное, что с тобой сделали. Позволение быть собой. Всё иное... - Она пожала плечами. - Иное.
Он оскалился. Может, нужно было просто застрелить ее, схватить лошадей и ускакать, прежде чем кровь Кайласси привлечет грифонов. Или кого-то еще хуже. Кто знает, какие хищники могут рыскать по краям ведьмина табуна? Но едва рука сжала автомат, он понял, о чем она говорит. Холодная пустота развернулась в груди, и он оставил ствол торчать в кобуре.
Прощение за всё дурное, что с тобой сделали.
Позволение быть собой.
Ей не пришлось приказывать лошадям убить Кайласси. Ей не нужно было принуждать их к чему-то.
Лишь позволять.
Он снова поглядел на лошадей, потом на грумов, белых, словно выступы мелового камня. - Вам лучше идти тихо.
- А наши кони?
- Они не ваши. Идите.
Они шли, осторожно, скользя мимо стены лошадей, и на этот раз тихий табун раздвигался морским отливом, открывая путь. Он же думал, насколько она была права. Ему есть дело, кто такая лошадиная ведьма. Когда он обернулся сказать это, она пропала.
Ему даже не пришло в голову пойти в иную сторону.
Лошадиная ведьма 2:Профессионалы
"Его враги - не демоны, но человеческие существа, во всем ему подобные".
Следовать за лошадиной ведьмой было легко.
Он подал знак, подняв плечо к обрыву, на котором сидел в засаде Орбек с винтовкой; через секунду юный огриллон показался на линии неба и махнул рукой, указывая, куда помчался мерин Кайласси. Человек кивнул и указал туда же пальцем. Орбек помахал и пропал.
Человек пошел.
Лошади двигались вокруг, давая место и даже не поднимая усердных голов от жесткой травы. Табун таял, словно туман под лучами утреннего солнца. Долинка раскрылась в пологую чашу, низину в несколько миль шириной; дойдя до ее начала, он оказался один на просторе, а табун равнодушно пасся позади. Ветер дышал в лицо сосной, алым клевером и ненастьем. Он не увидел ее и еще раз шевельнул плечом в сторону скал ущелья. Теперь Орбек поднял обе руки, скрестил и указал на северо-восток.
На северо-востоке он мельком заметил нечто человекоподобное с чем-то подобным луку в руке; фигура скользнула в проход между двух холмов.
- Отлично, - буркнул он. - Привет тебе, мой драгоценный друг, и всякое такое дерьмо.
Он удалился назад, в овраг, пройдя под северной бровкой. Двигался как призрак, как полоса тумана на ветру: когда ветер дул сильно, скрывая шум шагов, он быстро шагал среди кустов, уже ставших сплошным покровом зелени; когда ветер затихал, замирал и он.
Впереди была пара лошадей, одна стреноженная, на второй лишь узда и веревка. Он пустился за лучником, пока лошади не учуяли запах.
Ветер дул в лицо. Лучник держался по ветру от добычи, но теперь Кулак оказался по ветру от него самого. Он двигался уверенно. Уже не молодой, он несколько лет как начал специализироваться на выслеживании.
Обогнул бок каменистого холма, он заметил лучника на вершине второго холма, всего в тридцати ярдах: стоит среди сглаженного ливнями щебня. Лук был красиво выгнут, короткий и толстый, явно с серьезной мощью. Лучник уже наложил стрелу и левой рукой натягивал тетиву.
- Не надо.
Он сказал так, чтобы чуть перебить шум бриза. Не хотел напугать негодяя.
Лучник стал совершенно неподвижен. Ответ был не громче, в голосе слышался ленивый акцент южной степи. - Не надо чего?
- Не будь тупой задницей. - Христос, он успел даже у нее набраться гадостей. - Опусти оружие.
Лучник медленно, осторожно ослабил натяжение и нацелил стрелу в почву.
- Теперь выходи.
- Могу обернуться?
- Да, как хочешь.
Лучник попятился от камней, уходя с линии видимости снизу. Человек кивнул себе: профи.
Лучник подошел, узкое лицо обветрено не хуже камней; глаза раскрылись, видя, что человек внизу не вооружен. Он покачал головой: - Клянусь волосами матушки. Если ты так ловок, что меня выследил, почему так глуп, что забыл свой лук?
- Я хреновый стрелок.
Темные глаза сузились. - Кто ты?
- Можешь называть Кулаком. Джонатан Кулак, фримен из Анханы.
- Ты не в Империи, фримен.
- Нет? Тогда где мы?
- В другом месте. Ты один?
Он пожал плечами. - Почти всегда.
- Что делаешь в этих холмах?
- Мешаю тебе застрелить лошадиную ведьму. А ты что делаешь?
- Не твое дело, ходячий труп. - Лук поднялся.
- Не целься в меня.
Лук остановился. Вокруг глаз-щелочек собрались обильные морщины. - Почему бы?
- Мне это не нравится. И тебе не понравится. - Мужчина, назвавшийся Джонатаном Кулаком, склонил голову к плечу, на два градуса, и снова выпрямил. - Будет больно.
- Испытаю удачу. - Он снова натянул тетиву и поднял лук, и с сочным, смачным шлеп незримый кулак послал его кувыркаться по земле. Лук застучал, падая в расщелину. Стрела расщепилась о подвернувшийся камень.
С южной бровки оврага, в тысяче ярдов позади, донесся звонкий кашель - будто здоровый человек прочищает горло.
Джонатан Кулак сказал: - Ты был предупрежден.
И взошел на холм. Кусты уступили место густой степной траве почти по колено, пахло зеленью и смолой. Когда он добрался до вершины, лучник слабо шевелился. Сапоги чертили борозды на песчаной почве. Он пытался заползти между утесов, не вставая. Грубая кожанка была цвета сосновой коры, лишь одинокая дырка окружена черным - аккуратная, влажная, между плечом и грудью. Левая рука тянулась к спине, словно он надеялся заткнуть выходную дырку, что была побольше.
- Что ты... как ты это... - хрипел он. Голос стал тонким, хриплым, потрясенным. Сквозная пуля такое умеет.
- Тебе нужно лишь знать, что это может повториться.
Она была в сотне ярдов вниз по склону, здоровенный жеребец мирно щипал траву, пока она распутывала коня Кайласси. Сняла тяжелое седло с высокой лукой, потянула на себя и швырнула через плечо, будто грязную подушку. Седло поскакало по склону.
Лучник всё пытался уползти. Джонатан Кулак спросил: - Каково?
Все еще стараясь скрыться, стрелок заморгал. - Что?
- Хочешь еще?
- Я, ух, я... - Лучник сглотнул. - Нет.
- Тогда лежи где лежишь.
Барахтанье прекратилось.
Она взяла копыто мерина в обе руки; подняла, согнув ногу, и медленно поводила туда-сюда.
- Что... что ты сделаешь со мной? - Голос лучника стал еще слабее. - Я не хочу... не хочу умирать...
Он следил за лошадиной ведьмой. - Тогда кончай игры и отдай треклятый нож.
- Че... чего?
Джонатан Кулак вздохнул и медленно повернулся, глядя на лучника глазами черными, как вулканическое стекло. - Помнишь, я говорил насчет тупой задницы?