Она дернула плечом, стряхивая его руку. - Итак, моя низость сочеталась с трусостью. Вести людей в битву, когда сама я неуязвима...
- Тебя можно сразить. Я могу. Еще парочка моих знакомых смогла бы.
- Но не оружием, с которыми я встречаюсь в битве или на турнире. Трусость. Хуже чем трусость: сокрытие греха под маской добродетели.
- Ох, ради всего дрянного, Ангвасса. Возьми себя в руки.
Голова вздернулась. Лицо обратилось к нему, глаза были полны злости. - Вы смеете?!
- Еще бы. Люди меня любят именно за это. - Он встал на колени, чтобы прямо встречать ее налитый кровью взор. - Знаю, ты самой себе противна. От презрения к себе не страдают лишь те, кому оно требуется. Одно гнусное дело не превращает тебя в подлеца, как и одно хорошее дело не превращает в героя.
Она снова опустила голову. - Герой - слово не для нас.
- Не заходя слишком далеко в мистические дебри, скажу - все ваши учения и молитвы и так далее, даже Закон Хрила и Рыцарский Кодекс и прочая дрянь - есть так называемая теофаническая настройка. Она приближает вас к идеалу Хрила. Он выбрал тебя. Нужна мощь бога, чтобы создать живого двойника. Значит, ты ближе к Его видению Поборника - Его образу Себя Самого - чем любой из живущих. Может, во все времена.
- Это комплимент мне или оскорбление Хрилу?
- Если не способна сказать о себе ничего хорошего - просто заткнись. - Он вскочил. - Я знаком с многими рыцарями. И не презираю лишь двоих, - сказал он резко. Откровенно и грубо. - Одной была Марада.
Он протянул руку: - Вторая - ты.
Она отпрянула. - Теперь насмешки.
- Обычно. Но не теперь.
Она не хотела поднимать взор.
- Марада была героиней. Настоящей героиней. Я заботился о ней. Даже любил, насколько мог кого-то любить в те дни. До сих пор не могу себе простить, как плохо с ней обошелся. Она была настоящим рыцарем и чертовски великолепным человеком, но она не стоила и десятой доли тебя.
- Как вы можете говорить...
- О, знаешь, губами и языком. Как все.
Она опустила голову еще ниже. - Да какое вам дело?
- Ну, это не от широты моего гребаного сердца. Ты мне нужна.
Теперь она подняла голову. - Нужна вам..?
- Не то чтобы... Не то, чтобы я желал тебя, - ответил он торопливо. - Знаешь, я мог бы. Так и есть. Сама видела. Не могу отрицать. Но я с другой.
- С женщиной? Женщиной-человеком?
Он решил, что это не было оскорблением. - Тебе бы следовало с ней встретиться. Серьезно. Она могла бы тебе помочь. Тебе нужна она. Мне нужна ты.
- Но зачем? И почему? Чего ты хочешь?
- Мне нужна героиня, - сказал он просто. - Ты единственная, кого я знаю.
- И... и чем могла бы героиня... помочь вам?
Губы растянулись, пока не показались зубы. Множество зубов. - Что, если бы ты могла отменить самое худшее, что сделала?
Она уставилась на него. Смотрела долго. Без выражения. И наконец моргнула. Набрала много воздуха, вздымая грудь, расправляя плечи. И взяла его руку.
- Круто. - Он дернул ее, поднимая, и прижал ладонь к сердцу. - Знаю, чувство истины на мне не сработает. Значит, мы как бы обычные люди. Можешь решиться и поверить мне, или нет. Я же могу лишь попросить: погляди мне в глаза и поверь, что я никогда сознательно не причиню тебя вреда.
Она смотрела ему в глаза. Долго. Потом коснулась щеки. - Ради памяти леди Тартелл. Ради чести Марады Яркой-как-Солнце.
Лучше, чем он заслуживал. - Теперь тебя надо почистить.
- Что ты надеешься совершить?
- Мы.
- Ладно. Мы.
- Мы, - ответил он, и глаза зажглись улыбкой, - можем изменить историю.
Ныне во Всегда 5:Любовь абсолютна
"Мы вели войну, Кейн. И каждый сражался за то, что любил сильней всего"
Снова падает снег, но только не на лошадиную ведьму.
На остальных снег спускается сказочными снежинками, легкими и прекрасными и холодными ровно настолько, чтобы освежать. День перетек в ночь, и костер не зажгли, но вокруг них и на некое расстояние в шепчущую белизну светит мягкая, туманная, не дающая теней иллюминация. Когда он спросил насчет нее человека, похожего на его сына, Кейн лишь пожал плечами, кивая на Хрила. - Бог солнца.
- О, конечно. Верно. И как я забыл?
- Нет настоящего мрака, когда Он рядом.
- Наверное, трудно бывает подкрадываться.
- Даже не представляешь.
Через недолгое время Кейн начинает возиться, стискивая зубы и хмурясь сильнее обычного. Затем встает и бредет в темноту. Сейчас он лишь тень, густеющая и пропадающая и показывающаяся вновь по пути к границе видимого.
Дункан глядит на лошадиную ведьму. - Похоже, он озабочен.
- Озабочен. Всегда тревожится, если есть время тревожиться. Таков уж он. Тревожиться стоит, когда он перестает тревожиться.
- Думаю, я это уже понял. Но что не так? Казалось, он контролирует всё.
- Это игра. Он актер.
- Был.
- Не контролирует. Это против его природы. Когда пытается, всё идет на слом. Люди истекают кровью. Обычно он сам, но иногда и другие. Почти все умирают.
- Ах.
- Он не хочет, чтобы ты оказался в этом числе.
- Я думал, у него есть план.
- Есть. Но он знает, что планы его никогда не работают так, как планировалось. Чаще всего возникает дерьмо. Море дерьма. Но он превосходный пловец.
- Припоминаю. Почему на тебя не падает снег?
- Не люблю снег.
- А я люблю снег, - говорит Дункан. - Всегда любил.
- Вероятно, потому и снежит.
- Он делает это для меня?
Она качает плечами. - Трудно сказать наверняка, кто что и для кого делает. Особенно здесь. Может, это ты.
- Как я могу контролировать погоду?
- Еще труднее. Если ты делаешь снег, ты делал его и когда-то еще, не сейчас. Можешь подумать и сказать, как тебе удается?
Он позволяет голову упасть обратно, на холодную подушку сказочного снега. Текут слезы.
- А. - Лошадиная ведьма кивает. - Он напоминает тебе о жене.
Закрытые глаза Дункана движутся. - Всё напоминает мне о жене.
- Как грустно.
- Иногда. Обычно. Снег шел в тот день, когда мы признались во взаимной любви.
- Грустно и счастливо вместе.
- Писатель Земли сказал: нет большего горя, чем вспоминать в дни бедствий времена счастья.
- Данте Алигьери.
Удивление открывает его глаза, поднимает голову. - Откуда ты знаешь?
- Когда-то сказал человек, похожий на тебя. Я не забываю.
- Кто-то, похожий на меня?
- Мы встретились до того, как родился их сын. Я встречала и его спутницу, женщину, на которой он хотел жениться. Она была красива.
- Да, - произносит он слабо. - Была. Очень красива. Хорошо, что Хэри уродился скорее в нее. Я удивлялся, видя его карьеру.
- Твой сын, должно быть, был красив.
- Был. И есть. Наверно. Кем бы он ни был.
- Ты гордишься им.
- Очень. Но не могу сказать в лицо.
- Он не выносит восхищения.
- Ты хорошо его узнала.
- Очень.
- И я тоже, гм... я в восхищении. Он убивал людей и спасал. Сражался с чудовищами и с людьми, что стали чудовищами. Он спасал королевства и рушил империи. А сейчас он ополчился против богов, чтобы спасти вселенную... а я привык менять ему подгузники. Привык кричать "пора в постель".
- Ты привык лупить его так сильно, что он мог лишь лежать и терять кровь.
Несколько мгновений проходит, прежде чем он может дать ответ.
- Он сказал, ты умеешь видеть, где больнее, - произносил он медленно, низким голосом. - Нужно было верить.
- Как-то раз он сказал: когда ты глядишь на него, видишь лишь следы ударов. Правда?
Он закрывает глаза рукой. - Зачем ты спрашиваешь меня? И зачем мне отвечать?
- Это то, что я делаю. Ответь или нет, ради любой причины, тебе приятной. Или без всякой причины.
- Тогда нет. Я не могу говорить об этом.
- Тебе следует знать: ты здесь не потому, что бил его.
- Он здесь, потому что я бил его.
- Для меня это тема слишком глубокая. Он привел тебя сюда, потому что хотел видеть тебя здесь. Считает, что ты понадобишься.
- Не могу вообразить, на что я ему нужен.
- В вашей семье все мужчины тупые? Ты здесь потому же, что я. И Ангвасса или Хрил, кем там она хочет быть.
- Думает, что я могу помочь?
- Ты здесь потому, что он любит тебя.
И эта рана, почему-то, оказывается больнее прежней.
- Я даже не его отец. А если и отец, не знаю его. Не по-настоящему.
- Думаешь, потому и он не знает тебя?
Дункан не находит ответа.
- Не так просто, - продолжает она. - С вами ничего не просто. Не знаю, насколько он тебя знает или думает, что знает. Но знаю, что он тебя любит. И верю, что ты любишь его.
- Это... непросто.
- И мне непросто. Он непростой человек. Как хорошо, что я могу позволить себе терпение.
- Воображаю.
Она тянет руку, берет его ладонь. - Я не всегда права, Дункан. Но если говорю неправильно, это по ошибке, не по лжи. Я не говорю с тобой, потому что это часть его плана или чьего-то плана. Я говорю, потому что считаю это правильным, и хочу, чтобы ты знал.
- Какая тебе забота?
- Потому что озабочен он.
Дункан снова умолкает.
- Он заботится обо всём, - светло говорит лошадиная ведьма. - Многое вокруг куда хуже тебя. Он любит всё, одинаково. Любит так, как делает всё другое. Если он отступает от края обрыва, то лишь чтобы разбежаться.
- Многие считают, что он не любит ничего, кроме себя.
- И полностью неправы. Вся жизнь его посвящена тем и тому, что он любит. Всегда так было. Для него любовь - абсолют.
- До встречи с Шенной не похоже было, что он любит что-то, кроме карьеры.
- То, что он любит, не всегда мило на вид. Наоборот. Но он любит то, что любит.
- Я извинялся... пытался извиниться. Будь я хорошим отцом - даже лучшим - ему не пришлось бы становиться Кейном...