Я все же не вор.
С прикрывающей спину Ангвассой отхожу к выходу. Может, хоть один что-нибудь предпримет. Или просто скажет.
Что угодно. Только дайте повод.
Но они лишь скучиваются, тихие, и знаете, было бы неплохо остаться на ночь в этой говенной дыре, ведь они наверняка перешептываются, строя козни, и их план даст мне искомый повод.
Ага, да ладно.
Делианн как-то спросил: хоть одно мое дело окончилось без кровавого насилия? Может, в следующий раз смогу ответить.
Полная ночь. Луна гладит вершины гор серебряной кистью. Мерин даже не поднимает головы, пока я снимаю удила и ремни. Режу подпругу, позволяя седлу свалиться в грязь.
Ангвасса выходит из двери. - Любовь Хрила восстановила ему руку, как и ожоги другого человека.
- Ага, спасибо. - Я бросаю быстрый взгляд. Она взяла одну из бочек с элем, обвязав веревкой и подвесив на плечо. - Вижу, Любовь Хрила также восстановила запас пойла.
Она ставит бочку в грязь. - Еще не оценила качество. К лучшему. Алкоголь мешает мне видеть несовершенства окружающих.
- Что это, оскорбление? В следующий раз получится лучше.
- Ты провоцировал, - говорит она. Мягко. Без обвинительной гримасы. - Не появись я, он был бы мертв. Возможно, ты тоже.
- Если бы не было тебя, я подкрался бы незаметно.
- Ты решил его убить прежде, чем вошел внутрь. И атаковал, когда мог бы ретироваться.
- Его никто не заставлял вытаскивать нож.
- Больше никаких отрицаний?
- Нечего отрицать. Он жив. И временно здоров. Кому какое дело, кто первый начал?
Отрезаю переметную суму и вытряхиваю ее. Набор инструментов и пакет сушеного мяса валятся наземь рядом с седлом. - Если не против, проверь другие, ищи зерно или сухофрукты. Думаю, мой коник голоден.
Пока она ищет, я набираю воды из ближайшей поилки в суму. Треть успевает вытечь через швы, пока я несу ее мерину, но это неплохо. С водой нужно быть осторожным, я не знаток и не понимаю, насколько он обезвожен, но нельзя давать слишком много.
- И что это за лошадь, если ты готов за нее убить?
- За него. - Я несу еще воды. - Не в нем дело. В той, что поступает с лошадьми вот так. С любыми.
- Не похоже, что он страдает.
Я держу суму, конь снова пьет. - Ты не знаешь, как смотреть.
- Простишь, надеюсь, мои слова? Лошади, в конце концов, всего лишь живность. Скот.
- Так их видим мы. Но они не такие. - Я пожимаю плечами. - Если я сочту тебя двухгрошовой шлюхой, сосущей прямо за стойкой бара - чем это делает тебя?
Лампа дает мало света, но я вижу сведенные брови.
- Это делает тебя, - говорю я серьезно, чтобы не приходилось гадать, - Легендарной Леди Ордена Хрила.
- Да, - отвечает она легко. - Понимаю. Я та, кто я.
- Верно. А что будет со мной за подобные оценки?
След улыбки. - Потеря сознания. Или смерть.
- Вот почему так удачно, что большинство лошадей добрее тебя. - Я смотрю искоса. - Почему-то вспомнилось, как хриллианцы относятся к огриллонам.
Она каменеет. - Огриллоны не милашки.
- Зависит от смысла этого слова.
- И их вовсе не угнетают на Бранном Поле.
- Нет? Останови одного из ваших драных рикш посреди ночи, потом приходи и расскажешь.
- Если огриллоны правили там, где ныне правит Хрил...
- Рабовладение портит обе стороны. Ты видишь так, они - совсем иначе. Не знаю, ранит ли тебя это или ты лишь прикрываешь дерьмо, да и плевать мне. Так и так, это уродливо.
- Если тебе все равно, зачем говоришь?
- Потому что тебе не все равно. - Бросаю пустую суму. - Тут ты не вольна. Такая, какая есть.
- Урок твоей лошадиной ведьмы?
- Она не моя. Скорее я - ее. Ну, не совсем. Обычно она всего лишь не убегает.
- Должно быть, необычайно терпелива.
- Ты не поймешь, что такое терпение, пока не встретишь ее. - Я снимаю поводок с одного из крюков и завязываю у мерина на шее. - Пойдем.
- И куда нам идти?
- Вверх по реке. Недалеко. - Кладу на плечо свой мешок. - Нужно отойти от города.
- А его снаряжение?
- Оставим. Бери свой тюк. И бочку.
- Что будешь делать без седла и удил? Отпустишь коня?
Я улыбаюсь. - Увидишь.
Мерин бредет впереди; похоже, он движется слишком медленно и осторожно потому, что ожидает кнута вне зависимости от избранного поведения. Слишком пугливый, чтобы дать мне приласкать себя, он даже не смотрит в глаза, и всё, что могу - тихонько гудеть: - Хорошо, большой парень. Идем. Еще немного. Иди. Всё хорошо.
Я бурчу почти неразборчиво, ведь слова не важны, важен звук голоса, спокойного человеческого голоса, без гнева и угроз. Голоса, который не похож на крик того мерзавца, у которого я его забрал.
Нам не приходится уходить далеко. В сотне ярдов от последних домов натыкаемся на широкий пустырь, сорняки и кусты вдоль ручья, что вьется к реке. Я снимаю веревку и отступаю, и бедная затраханная скотинка даже не опускает голову к траве. Следит за мной белым краем левого глаза, соображая, как именно я ему сделаю больно.
Я обхожу его, почти на расстоянии руки, и подмигиваю, продолжая говорить. - Не бойся. Не обещаю, что тебе не будет больно, лишь что я никогда тебя не ударю. А если смогу облегчить боль, сделаю что нужно. Я не привык быть таким, но всё меняется. Не бойся.
- Говоришь с ним, как с личностью, - тихо произносит Ангвасса. - Как будто он поймет.
- Он понимает. Не так как ты, осознавая смысл слов. Ну, я так не думаю. Хотя кто знает? Лошади глубоки.
- Но откуда ты знаешь, что он вообще понимает?
Пожимаю плечами: - Я видел. Когда говоришь им правду, они понимают.
- Так чего он сейчас боится?
- Возможно, что я передумаю.
Медленно и осторожно Ангвасса садится на землю. - Начинаю понимать, почему ты хотел убить того человека.
- Видишь, каков его конь?
- Вижу, что этот конь значит для тебя. Этого довольно.
Мерин чуть-чуть расслабился: похоже, Ангвасса придумала верно. Я делаю два шага назад и сажусь на камень. - Тот, кого я побил ради тебя, назвал тебя Пивасиком. Это лишь слово. Можешь помнить его или нет. Это не ты. Ты не должен быть другим, не самим собой. Можешь остаться с нами или убегай - хотя, думаю, лучше быть поблизости, тут волки и медведи, и кугуары в холмах, а мы можем тебя защитить. Но ты не обязан оставаться. Ты свободен.
- Не понимаю, - бормочет Ангвасса. - Тебя могли убить за коня - и ты гонишь его?
- Вовсе не так. - Я гляжу в полные лунных теней озера глаз. - Итак, мы здесь. Знаю, в это время годы ты обычно оказываешься южнее и западнее, но ты нам нужна. Нас трое, и всем нужна ты. Прошу, приди, когда сможешь.
Долгое мгновение никто не движется. Единственный звук - бормотание ручья и треск мелких насекомых в кустах. Затем, впервые, мерин делает движение, к которому его не вынудил я: поворачивает голову так, что видит меня двумя глазами, и увиденное его явно ободряет, потому что голова опускается к копытам и он начинает щипать траву.
Ну, все путем.
- Что тут происходило? - Ангвасса говорит едва слышным шепотом. - Ты набросил заклятие очарования? Давно ли занялся магией?
- Не моя магия, - отвечаю я столь же тихо. - Работает лучше всего на закате или рассвете. В полутьме. Если не выгадаешь время, лучше выйти в поле ночью, туда, где тихо и мало людей. Как здесь.
- Чтобы сделать что?
Я открываю ладони, будто извиняясь за нелепость следующих слов. - Когда говоришь с лошадью из ведьмина табуна, она может тебя слышать.
- Ведьмин табун? - Она озирается с преувеличенным удивлением. - Табун из одного? Через которого ты сможешь говорить с женщиной, которую не встретишь еще полвека?
- Сложное дело.
- Уж точно. И долго ли нам ждать, пока ты решишь, что она не придет?
- Нам не придется ждать. Если она идет, то...
Черный мерин поднимает голову и тихо ржет. Где-то в беззвездной тьме откликаются лошади.
- Вот, я говорил.
Едва верхний краешек луны выползает над восточными пиками, он выходит из мрака, будто сделан из ночи. Конь огромный, могучий, в темноте я даже не могу определить масть. Он идет медленно, спокойно, копыта лишь изредка бряцают о камни. Она - еще одна очерченная луной тень, абрис, лицо невидимо в нимбе волос.
Кроме ведовского глаза. Ведовской глаз блестит, будто ледяной кинжал.
- Вижу, я опять тебя недооценила. - Ангвасса встает и поворачивается к ней. - Привет тебе, добрая...
- Ангвасса. Не надо.
Она замолкает и хмурится мне.
Я киваю на мерина. - Сначала дело.
- Но...
- Представления не обязательны. Просто жди.
Могучий конь останавливается у ручья, она спрыгивает. Входит в воду и стоит посредине. Стоит, глядя на мерина. Тот фыркает и мотает головой. Прядает влево, и вправо, делает несколько шагов назад, снова мотает головой и ржет.
Она стоит.
Он начинает двигаться вперед, почти боком, все смелее, он почти пляшет, неловко и скованно - словно старый дед решил поучить танцам внуков - и шея его эдак выгибается дугой и он два раза встает на дыбы, будто сердитый молодой жеребец, и топочет копытами.
Она стоит. Наблюдает. Ничего больше.
Ангвасса подходит ближе. - Ты уже видел такое, но следишь. Она смотрит на коня. Ты на нее. Словно стараешься оставить в памяти малейшие подробности.
- Всё так очевидно?
- Твоя улыбка, - бормочет она. - Никогда не видела, чтобы ты улыбался. Ни разу. Видела оскал. Ты показываешь зубы, будто кусачий пес...
- Предпочитаю думать, что похож на волка.
- И видела ту фальшивую усмешку, когда кто-то тебя ранит. Но сейчас...
- Шш. Это моя любимая часть.
Мерин подходит к краю ручья. Снова фыркает, бьет копытом и отпрыгивает, будто хочет бежать, но какая-то гравитация, какой-то магнетизм, что-то тянет его ближе и ближе, и чем ближе подходит, тем меньше ему хочется убегать. Наконец, он входит к ней в воду.
Она поднимает руку к морде.
Он пляшет в сторону, мотая головой, боязливый и не любящий рук. Она не шевелится. Просто стоит в воде по колено, рука вперед и вверх, и следит за ним, и для ничего нет важнее. Она простоит так, пока не выгорят звезды или еще дольше, сколько нужно, но - разумеется - так долго стоять не придется.