Быстрее, чем можно поверить - а ведь я видел это сотню, тысячу раз! - мерин подходит к ней, глубоко дыша, собирая остатки мужества, а потом почти склоняется ей под руку.
Они стоят вместе, не шевелясь, лишь дыша, словно ему нужно лишь ощущать тепло руки, а ей нужно лишь дарить ему это ощущение; затем он выскальзывает из-под руки, опускает голову ниже и касается мордой плеча. Она трется щекой о шею, и они стоят в лунном сиянии, и отсеки мне Иисус драную руку, если это не самое прекрасное зрелище, которое я надеюсь видеть и впредь.
- Это... - Ангвасса словно подавилась. - Это всегда срабатывает?
- Нет. Иногда они слишком изранены. Тогда ты можешь лишь оставить их в покое.
- Но обычно. Обычно срабатывает.
Я слышу нужду в голосе. И даю лучший из ответов.
- На мне сработало.
Вскоре мерин успокаивается, щиплет траву рядом с ее скакуном, а она выходит к нам. Молча смотрит.
Ангвасса набирает воздух, будто хочет произнести речь. Я поднимаю руку - погоди - и она слушается.
Наконец лошадиная ведьма вздыхает и кивает себе под нос. Подходит к Ангвассе. - Мне жаль, - говорит она. - Знаю, это больно.
- Что больно?
- Возможно, я смогу тебе помочь. Но не сегодня. Ты не готова.
- Я благодарю за заботу, - отвечает она. - Я Ангвасса, леди Хлейлок из ...
Голос затихает, потому что лошадиная ведьма уже отошла. - Ты, - произносит она. - Знаю тебя.
- Узнаешь. Мы встретимся через пятьдесят лет.
- Знаю тебя, - повторяет она. - Ты ходячий нож. Эхо оборотня. Тень, отброшенная тьмой и шрамами.
Я кручу слова в голове, несколько секунд, и понимаю, что это лишь звуки. - Я привык.
- Сейчас. Но так будет не всегда.
- Ага, ну, от этого ты меня и спасешь.
- Рада узнать. А от чего ты спасешь меня?
Я ухитряюсь проглотить, не подавившись. Едва-едва.
Она посылает эту улыбку, только-между-нами. - Должно быть, я уже намекала, что мы можем спасти друг друга.
- Как-то мелькнуло в светской беседе.
- Итак, хорошо и еще лучше. Зачем ты здесь?
- Судьба всего мира лежит на нас, и мы... - начинает Ангвасса.
- Да, разумеется, - отвечает ведьма вежливо. - Вот только "судьба" значит не то, что ты думаешь. Прошу не обижаться, но я спросила его.
Я глубоко вздыхаю. - Прошу об одолжении.
- Да?
- Нужно, чтобы ты кое за чем проследила.
Вчера для Завтра 3:Проблемы отца
"... и человека... человека можно простить... за то, что он смеет гордиться своим единственным сыном".
Чистая вода искрится, выбегая из трещины в скале и заполняя широкую гранитную чашу, прежде чем обрушиться вниз на пятнадцать футов. Луг зарос высокой травой. Дыхание становится паром в утренней прохладе. Лошадиная ведьма касается моей руки. - Как прекрасно.
Я выкашливаю мокроту. - Ага.
- Прекрасно каждый раз, когда ты меня приводишь.
В ее прошлое. Или - в одно из ее прошлых. В одно из моих будущих. Потенциально. В расколотом временном потоке наших отношений полезнее всего держаться за настоящее время.
- Когда я здесь без тебя, тут не прекрасно. Совсем.
Когда одержимый демоном труп Берна сбросит меня в этот поток, вода будет отравлена машинным маслом и человеческим дерьмом и хрен знает какими токсичными отходами из шахт. Вереск пропадет, как и дикие цветы, и большая осиновая роща внизу станет черными пеньками, оставленным за собой лесорубами "Палатин Камп".
Но нет смысла рассказывать ей. К тому же уверен, что не смогу выговорить эти слова. И она, возможно, сама знает.
- Я грущу из-за тебя.
Снимаю ее руку с плеча и сплетаюсь с ней пальцами. - Я в порядке.
- Знаю. Но это место всегда наводит на тебя грусть. Знаю, ты сильно ее любишь.
- Любил.
Она прижимается ко мне, кладет мои руки себе на плечи. - Не притворяйся.
Волосы пахнут вереском и соснами. - Это... это было и будет... плохо. Для меня. Для Веры - еще хуже.
- Твоей дочери.
- Ты встретишь ее спустя пятьдесят лет. В тебе и в ней... много общего. Она обожает тебя.
- Рада слышать, - отвечает она. - Мы идем к воде?
Я качаю головой. - Просто хотел взглянуть. На... не знаю, на что. Ради иного воспоминания о месте.
Она закатывает голубиный глаз и окатывает меня улыбкой, будто летним дождем. - Со мной.
Мне становится плохо. - Похоже, не надо было.
Она вздыхает на плече. - Мне жаль, что не была там.
- Ты не можешь ее спасти.
- А тебя и спасать не нужно. И всё же жаль.
- И мне.
Миг спустя она оживляется, ускользая из объятий. Кивает вверх, в сторону тенистых гор, где терпеливая Ангвасса ждет над с лошадьми, под перевалом Хрилова Седла. - Долгий путь...
- ... не станет короче, пока не сделаешь шаг. Да уж.
Медленно едем вниз, к Терновому Ущелью. Солнце движется навстречу, уходит назад, тени Седла густеют, окутывая нас влажным полумраком задолго до заката. Ангвасса огибает город вместе с лошадиной ведьмой и крошечным табуном, а я захожу в город, проверяя, не найдется ли след.
Терновое Ущелье похоже на городок, который я узнаю позже; еще меньше, улицы уже и кривее, пахнет мусором и конским навозом вместо дыма и смазки привычной мне эпохи. Нет и газовых фонарей, тени улиц разбавлены лишь слабым светом луны.
Я читал неопубликованные дневники, основу "Сказаний Первого Народа", и помню, что примерно в это время он будет нанимать проводников для экспедиции. Трачу пару часов, покупая пиво и бренди в череде пабов, теряя шкурку терпения. Плохие новости. Прерываю вечерний отдых ради полутора часов монашьего шага по восточной дороге, пока лошадь не зовет меня из черного мрака среди осин. Я останавливаюсь, тяжело дыша, потная рубаха холодеет на спине. Машу рукой, указываю на лес. - Мы пропустили их. Они на полдня впереди, и у них проблемы.
- Проблемы? - Ангвасса выходит в лунный свет, позади нее лошадиная ведьма на толстой кобыле. Остальные лошади нервно выбегают на открытое место. - Уверен?
- Суть в том, что они лишь академики с ружьями. Разворошили все бары, ища проводников к Алмазному Колодцу. Провели ночь и утро, разбрасывая слишком много серебра, и к ним пристала пара тертых ребят, заявив, будто знают короткие пути к Мерцающей Пропасти.
Лошадиная ведьма мрачно кивает, взор становится далеким - догадываюсь, что наши тертые ребята плохо заботятся о своих лошадях. Ангвасса недоумевает. - Большая ли это проблема?
- Здесь нет коротких путей, - бормочет ведьма. - Резкий грохот и красные молнии и кровь и человеческое дерьмо...
Кулаки Ангвассы сжимаются. - Бандиты.
Лошадиная ведьма кивает в сторону северо-восточного плеча Резной Горы: рваные ущелья, идущие вниз и вдаль. Далеко внизу к луне тянется призрачная полоска дыма. - Они недалеко. Жгут сырые сучья, не таятся. Два часа верхом.
Она смотрит ведовским глазом. - Ногами еще короче.
Стоянка расположилась в уютном местечке у вершины холма. Он сидит спиной к стволу невысокого горного дуба. Чертовски трудно заметить, а ему хорошо видна дорога к лагерю приятелей, стоит облакам уйти с лика луны. Будь он получше обучен или имей природную склонность сидеть неподвижно, мог бы выжить.
Но, знаете, мальчишки и игрушки... Он играется с краденым ножом, ведь это образчик новых технологий: складной тактический клинок, такие здесь увидят очень не скоро. Лишь когда подобные ему снимут с тел социков после дня Успения. "Шшик" - он складывает нож, "ччик" - выбрасывает лезвие, и опять складывает, и ему так весело, что он не узнает обо мне, пока мой нож - длинный обоюдоострый кинжал более традиционного стиля, ведь я парень старомодный - не вонзается в горло, выходя с другой стороны шеи. Удобный рычаг, чтобы сломать позвонки.
Закрываю его нож и прячу в карман, ведь это и точно отличная вещица, скользит как шелковый, зачернен нитридом титана, острый как керамический скальпель - и к тому же, если всё пойдет хорошо, я получу шанс вернуть его тому, у кого нож был украден.
Вдруг оказываюсь плашмя, и мозг не сразу понимает, что меня повалило: резкое и удивительно громкое "бух" слишком поблизости. Дробовик или винтовка. И еще "бух", чуть менее громкое - хорошо - через несколько секунд третий "бух". Еще лучше. Возможно, кто-то играется с совсем новой забавой. Огнестрельное оружие покажется весьма впечатляющим парню, для которого арбалет - предел технологического совершенства. Или кто-то казнит пленников, что было бы худо. Хотя это еще не хуже некуда.
Хотя бы расстреливают не меня.
В пятидесяти или шестидесяти ярдах огонь костра озаряет пещерку в склоне холма. Я пою, не подбираясь слишком близко: - Хэй, пусти к огню!
Какой-то шорох, лязг железа. - Хэй, руби дрова!
- Идите сюда. У меня только ножи.
- Сколько вас?
- Подошел лишь я. Есть еще двое, но они предпочтут темноту. Пока я не позову.
- И что вы тут делаете?
- Одни мои знакомые выехали из Ущелья сюда. Если вы встретили их живыми, могу дать награду.
Треск, свист ветра. Долго.
Наконец: - Что, типа выкуп?
Чертовы любители. - Если хотите.
Снова треск и тихий ветер.
Затем: - Иди сюда сам. Медленно. Руки вверх, и чтобы мы видели.
Повинуюсь.
Любители тоже могут быть опасны. Но лишь тогда, когда вы ждете от них профессионального поведения.
Подтаскиваю последний труп к остальным. Еще семеро парней, без которых миру будет только лучше: грязные и небритые, одежда когда-то была роскошной, и ее носители явно умерли в ней. Ну, прежние носители, не нынешние. Ставлю пистолеты на предохранитель, кладу рядом с винтовкой и дробовиком. В ухе еще дьявольски звенит, воняют горелые волосы на виске, но обожженная порохом щека не тянет на серьезную рану. К тому же девочки заняты.
Лошадиная ведьма хлопочет в веревочном загоне с их добычей. Пара дюжин нервных, перепуганных лошадок, они фыркают и топочут копытами на нее, друг на дружку, при любом свисте ветра. Я слоняюсь рядом, потому что он в лагере и я еще не готов к встрече лицом к лицу.