Попав так неожиданно во Францию, миссионер воспользовался случаем, чтобы навестить свою семью, которую он уже не рассчитывал когда-нибудь увидеть. Родные приняли его с тем большей радостью, что точно так же, как и он сам, потеряли надежду на его возвращение на родину.
Трудно представить себе, как тяжела жизнь миссионеров. Только тот, кто видел их во время несения ими своей службы, может оценить, сколько святого самоотречения и истинного мужества таится в этих простых и действительно добрых людях, которые целиком посвящают свою жизнь, без надежды на награду, святому делу просвещения индейцев. Почти всегда они в конце концов падают жертвами своего долга в каком-нибудь глухом уголке прерии. А те немногие, которым удается выдержать эту жизнь в течение пяти или шести лет, возвращаются на родину преждевременно состарившимися, бессильными, зачастую почти ослепшими, и вынуждены бывают влачить жалкое существование среди людей, которые их не признают и чаще всего на них попросту клевещут.
Время отца Серафима было рассчитано поминутно. Он упрекал себя, как за воровство, за каждый час, проведенный им вдали от дорогих ему индейцев. Поэтому он не долго пробыл в кругу своих родных и поспешил возвратиться в Гавр, чтобы воспользоваться первым удобным случаем и отплыть за океан.
Однажды вечером отец Серафим сидел один на берегу и смотрел на море, которое отделяло его от цели всей его жизни. Он думал об оставленных им в Америке неофитах 8 и скорбел при мысли, что, покинутые им на время, они снова погрузятся в свои прежние заблуждения. Вдруг он услышал рядом с собой чьи-то вздохи. Он поднял голову и увидел в нескольких шагах от себя женщину, стоявшую на коленях на песке и плакавшую горькими слезами. Время от времени с ее уст срывались отрывистые слова. Отец Серафим был тронут ее горем. Приблизившись к ней, он услышал следующие слова:
— Мой сын! Мой бедный сын! Боже, возврати мне моего сына!
Лицо женщины было орошено слезами, взор ее был обращен к небу, и вся она являла собой олицетворенное отчаяние.
Отец Серафим инстинктивно понял, что эта женщина глубоко несчастна и нуждается в утешении. Поэтому он обратился к ней с вопросом:
— Бедная женщина, кого вы ищите здесь? О чем вы плачете?
— Увы, отец мой, — отвечала она, — я потеряла всякую надежду на счастье в этом мире.
— Кто знает, сударыня? Расскажите мне о своем горе. Господь Бог велик и, может быть, даст мне возможность утешить вас.
— Вы правы, отец мой. Бог никогда не покидает несчастных и почти всегда посылает им помощь именно в ту минуту, когда они теряют всякую надежду.
— Расскажите же мне все откровенно.
Незнакомка начала свой рассказ голосом, прерывающимся от волнения и душевных страданий.
— Вот уже более десяти лет, — сказала она, — как я не видела своего сына. Увы! С тех пор как он, несмотря на все мои старания удержать его, отправился в Америку, я не получала от него вестей и не знаю, что с ним сталось, жив он или умер.
— Итак, за все это время вы ровным счетом ничего о нем не слышали?
— Увы! Ничего, отец мой. С тех пор как мой сын, это милое дитя, захотел сопровождать в Чили своего молочного брата, я не получила от него ни одной весточки…
— Что же, — перебил священник, — в Чили ведь можно навести справки.
— Я делала это, мой отец.
— И что же?
— Молочный брат моего сына женат и владеет в Чили большим имением. К нему-то я и обратилась. Но мой сын расстался с ним через год после того, как они покинули Францию, не объяснив причин, и с тех пор, несмотря на все поиски, ему ничего не удалось узнать о моем сыне, кроме того, что он углубился в девственные леса в сопровождении двух индейцев.
— Это действительно странно, — в задумчивости проговорил священник.
— Молочный брат моего сына мне часто пишет. Благодаря ему я ни в чем не нуждаюсь, привыкнув довольствоваться малым. В каждом письме он приглашает меня переселиться к нему, но я хочу снова увидеть моего сына, моего бедного ребенка, на его руках я хочу закрыть глаза. Увы! Мне не будет дано этого утешения. О, мой отец, вы не можете себе представить, как горько и тяжело для матери жить одной, всегда одной, вдали от единственного существа, которое могло бы озарить радостью ее последние дни! Хотя теперь прошло уже десять лет, как я не видела своего сына, но я представляю его себе таким, каким видела в день расставания, когда он обнял меня в последний раз!
Проговорив это, несчастная женщина не могла удержать слез и разразилась рыданиями.
— Будьте мужественны! Жизнь — это долгое испытание. Вы так много страдали, что, может быть, Господь Бог, милосердие Которого не имеет границ, пошлет вам на склоне дней величайшую радость.
— Увы, отец мой! Вы знаете, что ничто не может утешить мать, которая потеряла своего сына. Сын — это ее плоть, ее сердце! Я бегу на пристань при появлении каждого корабля, я расспрашиваю всех прибывающих пассажиров, и всегда ответом мне служит молчание! И все-таки, должна признаться вам, что-то подсказывает мне, что он жив и что я его снова увижу. Это как будто тайное предчувствие, в котором я не могу дать себе отчет. Мне кажется, что если бы мой сын умер, что-нибудь оборвалось бы в моем сердце и я сама давно перестала бы дышать. Эта надежда поддерживает меня и дает мне силы жить.
— Вы истинная мать, сударыня, и я восхищаюсь вами.
— Вы ошибаетесь, отец мой! Я всего лишь бедное существо, очень простое и глубоко несчастное. У меня в сердце одно только чувство, но оно заполняет его целиком — это любовь к моему ребенку. О, если бы мне его увидеть, хотя бы на одну минуту, мне кажется, я умерла бы счастливой! Временами один банкир приглашает меня к себе и передает мне деньги — иногда небольшую сумму, иногда побольше. На мой вопрос, откуда эти деньги и кто мне их посылает, банкир неизменно отвечает, что он сам не знает этого и что неизвестный корреспондент поручает ему выдать деньги мне. И каждый раз, как я получаю эти деньги, я воображаю, что их посылает мне сын, что он думает обо мне, и я бываю счастлива.
— И не сомневайтесь в этом, сударыня, конечно, это сын посылает их вам.
— Не так ли?! — воскликнула женщина вне себя от радости. — Да, я настолько уверена в этом, что не трогаю этих денег, а откладываю их. Все полученные мною суммы лежат у меня нетронутыми в том порядке, как я их получила. Очень часто, когда мне бывает особенно тяжело и я изнемогаю от горя, я вынимаю эти деньги, перекладываю их и разговариваю с ними, — и мне кажется, что мой сын отвечает мне и велит надеяться, что я еще увижу его, и я чувствую, как надежда возвращается ко мне. Я знаю, что должна казаться вам сумасшедшей. Но о ком же еще может говорить мать, как не о своем собственном сыне? О ком может она думать, как не о нем?
Отец Серафим с уважением смотрел на незнакомку. Такое величие и благородство в простой, по-видимому, женщине, удивляло его и умиляло. Он чувствовал, что слезы текут у него по щекам, и не старался скрыть их.
— О, надейтесь, надейтесь! — воскликнул он. — Бог не оставит вас!
— Вы так думаете, отец мой? О, благодарю! Вот вы еще ничего не сообщили мне о моем сыне, а между тем я чувствую, что надежда моя возросла после того, как я излила перед вами свое горе. Это от того, что вы добры, что вы поняли мое горе, ибо и вы сами, без сомнения, немало страдали.
— Увы, сударыня, каждый должен нести свой крест. Счастлив тот, для кого его крест не слишком тяжел.
— Простите мне, мой отец, что я досаждала вам рассказом о моем горе, — произнесла незнакомка, собираясь уходить. — Благодарю вас за ваши добрые слова.
— Мне нечего прощать вам. Но позвольте мне задать вам один вопрос.
— Говорите, отец мой, я слушаю вас.
— Я миссионер. Несколько лет тому назад я был послан в Америку, бескрайние прерии которой я и исходил во всех направлениях. Я многое видел во время своих путешествий и встречал множество людей. Кто знает, может быть, не зная того, я встречался с вашим сыном и могу дать вам сведения, которые вы давно ожидаете.
При этих словах миссионера женщина бросила на него непередаваемый взгляд и положила руку на сердце, чтобы удержать его биение.
— Сударыня, Бог руководит всеми нашими поступками и действиями. Ему угодно было устроить нашу встречу здесь, на берегу. Может быть, я могу подать вам надежду на встречу с сыном. Скажите мне, как его зовут.
— О, мой отец! Неужели возможно, что вы видели моего сына?
— Скажите же мне, как его зовут? — повторил отец Серафим.
— Валентин Гилуа, — прошептала несчастная женщина и почти без чувств опустилась на обрубок дерева, валявшийся на берегу.
— В таком случае, станьте на колени и благодарите Бога! — восторженно воскликнул священник. — Утешьтесь, бедная мать, ваш сын жив!
Это было уже слишком для бедной матери. Она твердо держалась в своем горе, но не перенесла внезапной радости и лишилась чувств.
Отец Серафим бросился к ней и привел ее в себя.
Мы не будем описывать последовавшей за этим сцены.
Через неделю миссионер и мать охотника отплыли в Америку.
Во время плавания отец Серафим рассказывал своей спутнице о важнейших событиях, произошедших в жизни ее сына в течение его долгого отсутствия, о причине его молчания, а также о том, что сын свято хранит воспоминание о матери.
Мадам Гилуа слушала его, сияя от счастья, и беспрестанно заставляла повторять рассказы о своем сыне, которые она готова была слушать без конца.
Наконец они прибыли в Гальвестон.
Миссионер справедливо опасался, что путешествие по прерии будет слишком затруднительным для его спутницы, а потому предложил ей остановиться в этом городе и там ожидать сына. Но она не согласилась на это.
— Нет, — возразила она решительно, — не для того я явилась сюда, чтобы останавливаться. Я хочу провести около сына те немногие дни, которые мне еще осталось прожить. Я достаточно страдала, не видя его, и теперь не хочу пропустить ни одной минуты. Отправимся, отец мой, отвезите меня к сыну.