С этими словами нахальный визитер развернулся и пошел на выход. Он конечно же понимал вопиющую жесть нарушенных традиций и законов. Псковитяне сейчас оценивали его поступок как откровенное хамство. Бледный Нил стоял у входа с отвисшей челюстью, да и местная прислуга с дьяками выглядела не лучше. Ну да ладно, сами виноваты, пришли бы по-людски, с уважением, были бы приняты с лаской и почетом.
Вытолкнув остолбеневшего Нила из шатра, Норманн зловредно улыбнулся столпившимся у входа стражникам. Разговор-то велся не шепотком, а почти что криком, тут бы и спящий всполошился от подобного действа.
– Ты что творишь, Андрей Федорович? – запричитал Нил, когда отошли от псковского лагеря.
– Не волнуйся, жди послов и речей хвалебных, а сейчас дуй в Ругодив и приведи моих бояр. Вели одеться получше и сотню княжескую выряди.
– Гости твои обидятся, нельзя приглашенных людей в одиночестве оставлять.
– Их тоже зови, пусть с нами посидят.
Отдав необходимые распоряжения, Норманн приступил к утренней тренировке, причем специально подобрал место, чтобы его хорошо видели со всех сторон. До лагеря псковитян было метров пятьдесят, не больше, любопытствующая толпа собралась достаточно быстро. Люди сначала молча глазели на сольное выступление карельского князя, но во время спарринга раззадорились и принялись подбадривать бойцов. В завершение, желая покрасоваться, Норманн сделал серию эффектных прыжков и кульбитов. Затем за неимением досок покрошил несколько еловых стволов в мелкие кусочки для костра.
– Раньше не верил молве, нельзя в одиночку крепость взять. Сейчас посмотрел на тебя и согласился, лучшего воина земля не знала. – Воин со шрамом через все лицо снял с головы отделанную горностаем мурмолку и поклонился до земли: – Я псковский воевода Ефим Стрига, сочту за честь стоять с тобой плечом к плечу.
– Спасибо за доброе слово! – Норманн обнял воеводу. – Приходи вечером на чарку славного вина.
– Благодарю за честь, княже, обязательно приду.
После полудня из Ругодива потянулись ушкуи с французами, последним приехал Речан с гостями. Все настороженно смотрели в сторону псковского лагеря и втихаря косились на Норманна. Предположение, что Нил уже растрезвонил об утренней выходке в шатре посадников, подтвердил Речан.
– Андрей Федорович! Ты в своем уме? Разве можно так рисковать? – Старшина корабелов набросился чуть ли не с кулаками.
– Какой тут может быть риск? Так, позлил немного для острастки.
– Твое счастье, что приехали рассудительные люди! Другие давно скрутили бы тебя и увезли в темницу. Помаялся бы твой батюшка с уговорами и выкупом.
– Да я бы их потом…
– Все! Угомонись! – отрезал Речан. – Ты свое дело сделал, осталось ждать-дожидаться.
Однако долго ждать не пришлось, не успело прибывшее подкрепление обустроиться, как в шатер торжественно вошла делегация послов, низко поклонились на три стороны, и главный из них заговорил гулким басом:
– Бог наш Троица, иже прежде век сый, ныне есть, Отец и Сын, и Святый Дух, ниже начала имать, ниже конца, о немже живем и движемся есмы, и имже царие царьствуют и сильнии говорят правду…
Норманн слушал преамбулу с серьезным выражением лица, а в душе ликовал. Сработало! Псковские правители, как и ожидалось, ради предстоящих барышей готовы были забыть любые обиды. Наконец долгий монолог завершился ожидаемым приглашением:
– …храброго князя Андрея, иже над безбожными агаряны велику победу показавшаго, иже лифлянтов окаянных поработившаго, посадский боярин Захарий Костромич, степенный и старые посадники Илия Борисович с Яковом Григорьевичем в гости зовут.
Сейчас Норманн уже не ерепенился и ответил по правилам, с перечислением всех почитаемых в Пскове святых. Общий лейтмотив можно было свести в одну строчку: «Как я рад, как я рад, обязательно приду!»
Речан несколько ошарашенно выслушал обмен любезностями, но как правая рука князя проводил делегацию до псковского лагеря, не забыв добавить для солидности отряд из княжеской сотни.
– Нил ничего не соврал? – сразу по возвращении спросил Речан. – Ты бояр оплевал, а они в ответ к тебе с лаской.
– Я не слышал сказок Нила, – отмахнулся Норманн. – Давай одеваться-собираться, прихвати де Оньяна с немцем и Михаилом Всеволодовичем.
– Без княжеской дружины нельзя идти, они должны подарки поднести. А сами подарки где? Неужто забыл?
– Шкатулка на столе, – ответил Норманн, поворачиваясь в разные стороны для удобства слуг, которые расправляли цепи с подвесками.
– Разве это шкатулка? Не позорься! Дар должен быть княжеским!
Речан был полностью прав в своем возмущении, в это время подарки никак не зависели от дружбы или вражды встречающихся сторон. Весь «цивилизованный» мир от Китая до Англии следовал одному правилу, по которому подарком показывали свое богатство. Первым преподносил подарок гость, принимающая сторона отдаривалась при расставании.
– Ты крышечку-то открой, – засмеялся Норманн.
Речан последовал совету и на некоторое время затих, затем прокашлялся и сипло спросил:
– Сколько здесь?
– Пятьдесят марок[17].
– Пятьдесят марок «ангелочков» в простеньком ящичке! – Речан покрутил на ладони французскую золотую монетку с ангелом на реверсе. – Умеешь ты пошутить!
– Ты давай одевайся! И цепь у меня возьми.
– Своя есть! – буркнул Речан и вышел из шатра.
Что верно, то верно. Одаривая своих приближенных, Норманн никогда не скупился. Поэтому делегация князя Андрея Федоровича Вянгинского выглядела более чем богато. Все в шелках и бархате, у каждого на золотом или серебряном поясе пристегнут меч в сверкающих стеклом ножнах. К тому же для подобных представительских случаев Норманн придумал для княжеской сотни отличительный знак в виде белого шарфа с брошью. Китайской бижутерии у него было просто завались, почему бы не порадовать людей, заодно не пустить соседям пыль в глаза. Псковитяне прониклись, встречающие суетливо затолкались, некоторые начали стряхивать с одежды несуществующие пылинки. Лишь троица главарей с гневными лицами смотрела на самый обычный ящичек. Но вот де Оньян буквально всучил его в руки тому дядьке, который стоял в центре, немного придержал, дал человеку осознать почти что пудовый вес и откинул крышку. Блеск золотых монет привлек к себе всеобщее внимание, в шатре на несколько минут воцарилось молчание.
– Ай да князь! Ай да удалец! – со смехом воскликнул посадский боярин Захарий Костромич. – Меня никто ни разу не смог разыграть, а ты это сделал дважды за день!
Глава Пскова обнял и троекратно расцеловал Норманна, следом подошли Илия Борисович с Яковом Григорьевичем. Началось взаимное знакомство, причем Михаил Всеволодович Телятьинский и Конрад фон Вейсенштейн оказались известны большинству псковитян. Собственно, на это и был расчет, Норманн с первого момента хотел показать свои возможности и намерения. Обе делегации степенно расселись на длинных лавках друг напротив друга. Это тоже была традиция, призванная показать равенство обеих сторон. Норманн как гость начал представлять свою сторону:
– Князь Лифляндских земель Михаил Всеволодович Телятьинский! – Переждав суетливый шумок в рядах псковитян, продолжил: – Его воевода барон Конрад фон Вейсенштейн!
После этих слов встрепенулись уже обе стороны. Норманн ни с кем не обсуждал эту кандидатуру, даже с самим бароном, тем не менее был уверен в согласии немца перейти к нему на службу. Приоритет денег и благополучия актуален во все времена, фон Вейсенштейн согласится, а денег на выкуп земель Норманн даст. Де Оньяна представил как воеводу дворянского ополчения, Нил при словах: «Сотник княжеской сотни», – гордо выпятил грудь, а корабельный сотник Речан всего лишь разгладил на груди тяжелую золотую цепь.
– Я рад за Федора Даниловича Вянгинского! – после представления псковской делегации серьезно сказал Захарий Костромич. – Славный у него вырос сын, быстро на ноги встал и великокняжеский стол завоевал!
– Яблоко от яблони недалеко падает! – поддакнул Яков Григорьевич.
– Не все понятно с передачей нам Ругодива, – продолжил посадский боярин. – Город вроде нам отдаешь и себе оставляешь. Как бы споров не вышло.
– Я подробно расписал городское право, – несколько удивленно ответил Норманн. – Мытник мой, посадский боярин ваш, воевода мой, Судная грамота Пскова.
– В том-то и дело, на какие деньги станет посадский боярин жить?
– Причальный сбор идет в его казну, городские склады тоже за ним. Денег ему хватит, еще излишки для Пскова останутся.
– Почему ты не хочешь с горожан и мастеровых подати собирать? – тихим голосом спросил Илия Борисович.
Вот это уже был особый прикол под названием «свободная экономическая зона». Действительно, никто из горожан или мастеровых, включая мануфактуры, ничего не платил в городскую казну. Даже торговля на рынке и ввоз сырья оставались беспошлинными. На первый взгляд подобный шаг выглядел как нонсенс, но только на первый взгляд. Жители обязаны были обеспечивать чистоту улиц, как и соблюдение порядка. Они оставались вольны платить за это коменданту или посадскому боярину, или самостоятельно нанимать людей. Кажущаяся халява должна была привлечь в город множество людей, а значит, породить к жизни новые улицы, мануфактуры и кузницы. Следом потянется разбойный люд, значит, возникнет необходимость оградить город стеной. Это закон жизни, и Вече поневоле примет решение собирать деньги для стены, а стена потребует ночного патрулирования. Последним пунктом обсудили устав городского отделения Ганзы. Псковитяне никак не могли поверить в необременительные условия вступления в торговый союз. Всего-то необходимо было иметь в городе собственную контору и одно торговое судно. И поборы с купцов сделали совсем мизерные, на них возлагалась обязанность оплачивать содержание служащих городской конторы. Через два часа обе договаривающиеся стороны ударили по рукам и подписали договор. Ближе к вечеру закатили пир горой, и Норманн снова порадовал народ игрой на тальянке.