Я осознавал, что в целом псины бегают быстрее людей, а потому должен был использовать какие-то другие преимущества. На мозг у меня надежды давно не было, на ловкость рук и силу убеждения — тоже, оставалась только импровизация. Добежав до ржавых платформ, стоящих на запасном пути, я вспомнил один из своих физкультурных ужасов из детства: гимнастического коня. На всем скаку опершись о борт этого недовагона я влетел наверх, с ужасом услышал треск рвущейся… Плоти? Слава КПСС, это была всего лишь рубашка! Черт с ней! Я сумел быстро встать на ноги и приготовиться.
Зубастая рожа коричневого Дамсика уже мелькала за бортом, брызгая слюной и надрываясь рычащим лаем. Собаченция была капитальная, страшная как смертный грех, огромная — не меньше кавказской овчарки. Когда оскаленная пасть появилась в пределах досягаемости, я выдохнул:
— Н-на!!! — и отвесил хорошего пинка прямо по зубам мохнатому стражу фруктовых складов.
Клацнуло громко!
— И-и-и-и-и-и!!! — раздался леденящий душу скулеж и коричневая молния метнулась прочь — туда, где продолжал выкрикивать агрессивные лозунги ее хозяин.
Видимо, по роже псине прилетело крепко. Собачку, наверное, было жалко. Но себя мне было еще жальче, и потому я устремился прочь, вдоль железнодорожных путей, пытаясь держаться поближе к зарослям чтобы меня не заметили. Однако — остановился, и, повинуясь журналистскому инстинкту, выдернул фотоаппарат из сумки и заснял вагоны: так, чтобы было видно надписи, номера и другие пометки.
А потом снова припустил вдоль путей, хрупая по гравию — за мной в погоню устремились уже люди! Те самые небритые охранники, которые разлагались у железных ворот присоединились к собачнику и бежали за мной, потрясая какими-то здоровенными бамбуковыми (!) дрынами. Хорошо хоть — без винтовок! Мне и двустволки с солью вполне хватило для серьезного огорчения…
Огромными прыжками я устремился по лесу к машине такси, и, увидев курящего у водительской двери Тимура замахал ему руками:
— Ходу, ходу!
Не говоря ни слова, апсарец выбросил сигарету, сиганул за руль и завел автомобиль. Я как раз успел нырнуть в салон. Завертелись колеса, выбросив целые потоки грязи, рыкнул мотор и машина помчалась прочь, сначала вырулив на дорогу из плохого асфальта, а потом уже набрав крейсерскую скорость.
— Что, украл что-то?
— Фотографировал…
— Фотографировал? А дрался с кем?
— С Дамсиком? — неуверенно проговорил я, стараясь при этом не садануться головой, учитывая тряскую дорогу.
Тимур хрюкнул и засмеялся, продолжая крутить баранку и свирепо орудовать рычагом коробки передач:
— Наши Дамсики они да… Они хе-хе-хе! А про гранатовый сок ты ему сказал?
— Кому — Дамсику?
— Хе-хе-хе!
Рубашку я снял, оставшись в одной футболке. Даже местный приятный микроклимат не очень располагал к такой форме одежды в конце октября, но не ходить же в рванье! Да и остыть стоило.
— Тяжела и неказиста жизнь простого журналиста? — спросил Тимур сочувственно. — Как твоё имя, журналист?
— Герман, — сказал я.
— О! — оживился таксист. — Я твоего тёзку читаю, этого, который Белозёров. Настоящий джигит, такие вещи исполняет — я его «Афганское сафари» два раза перечитывал, как он с этим майором… Или полковником? В общем — К.! Как они там поля жгли… Знаешь, я думаю — этот полковник К. — апсарец. Кяхба, например, или Кварчиа… Ведет себя как воин, большую храбрость имеет! А Белозёров — тоже молодец, хоть и русский…
— Полешук, — сказал я. — Оба они — полешуки.
Он странно посмотрел на меня, и ничего не сказал. А потом молчал всю дорогу.
Когда мы въезжали в Анакопию, на город уже опустилась густая бархатная тьма южной ночи. Смеркалось тут быстро, и мне это было на руку: я собирался вернуться в санаторий незамеченным.
— Давай, до свидания, товарищ Белозёров, — взмахнул открытой ладонью Тимур. — Своим расскажу кого возил — не поверят!
— Белозор моя фамилия. Не рассказывай никому пока, ладно? Мне тут еще до конца отпуска время проводить, а дела мутные творятся… Сам понимаешь…
— Это ты отпуск такой имеешь? — снова мелькнула невозможная апсарская интонация.
— Вот именно — имею, — усмехнулся я. — Давай, абзиараз!
«До свидания», значит. Он улыбнулся, снова махнул рукой, яростно дернул рычаг коробки передач и автомобиль с красной крышей умчался прочь по анакопийской улочке.
Рубашку я выбросил в мусорку, она совсем пришла в негодность, еще и кровью из царапины на предплечье оставшийся целым рукав залило… Царапина пустяковая, уже засохла, а всё равно — неприятно. Главное — фотоаппарат цел! Нужно будет высмотреть где-то в городе фотоателье, пленку проявить!
Я шел по тротуару, намереваясь перелезть через забор в том же самом месте, где и сбегал. Горели желтым светом фонари, бились о плафоны жуки и москиты, трещали во всё горло в ветвях деревьев цикады или какие-то другие шумные насекомые… А к моему месту, как будто специально предназначенному для перелезания, знакомой пружинистой походкой приближалась некая высокая атлетичная фигура. Эрнест!
Прижавшись к забору, я замер в тени. Вот ведь действительно — гора с горой не… Эге! Он по своей привычке остановился, помахивая кожаной курткой и осмотрелся по сторонам, как будто чего-то опасаясь. Кого мог бояться мой сосед по комнате? Видимо — причины для осторожности были, потому что повесив кожанку на гребень забора, Эрнест мигом взобрался наверх и быстрыми шагами скрылся из виду.
А куртка? Головотяп забыл куртку! Ох-ре-неть! Я снял ее с забора повертел в руках и залез в нагрудный карман, конечно. Портмоне там не было… Значит — не совсем головотяп?
— Вон тот говноед! — раздался голос, а потом — скрип тормозов.
Огненно-красный «Запорожец» остановился прямо передо мной, хлопнули дверцы и наружу вылезли два парня — кстати, вполне себе славянской внешности. Твою-то мать! Грёбаная куртка! Ясное дело, говоря про говноеда, они имели в виду Эрнеста, кого ж еще? Не меня же! Я, например, не говноед, а вот что касается мажора — сомнения были. Но, увидев в темноте высокую фигуру, примерно тот же типаж лица и эту импортную куртку — что они могли подумать?
— А-а-а, сволочь! — крупный детина очень по-народному размахнулся, мечтая размозжить мне кулаками всю голову, но был обескуражен — я швырнул кожанку ему прямо в лицо и отскочил в сторону.
— Пацаны, это не я! Вы не за того меня приняли! — попытаться проявить благоразумие стоило.
— Ага! А нехрен было ее лапать! — второй — шустрый и худощавый, кинулся мне в ноги.
Наверное, занимался вольной борьбой… Я с ним бороться не собирался — снова отпрыгнул назад и пнул его ногой, точно так же, как Дамсика какой-то час назад. Получилось прискорбно: попал пяткой прямо в лоб.
— Ыть! — защитник униженных и оскорбленных ткнулся носом в тротуар, потеряв равновесие.
О его туловище запнулся второй, здоровенный, и полетел прямо ко мне в объятия. Наткнувшись солнечным сплетением на кулак, он задохнулся, сел на задницу и широко открыл рот, пытаясь прийти в себя.
— Еще раз — это был не я! И куртка — не моя! Я никого не лапал! Вы, наверное, хорошие парни, и мне действительно неловко что так вышло… — вот же вшивая интеллигенция, ее из меня не вытянуть и пытошными клещами, наверное. — Если у вас ко мне еще будут вопросы — приходите на проходную завтра, спросите Германа из семьсот двенадцатого номера — обсудим. Всего хорошего!
Уцепившись за забор я подтянулся, сделал выход силой, перебросил ногу — и был таков. А кожанку им оставил — нехрен мне делать еще Эрнесту одежку подносить… Перетопчется. Тем паче — спалился бы, как есть!
Пока шел по тенистым аллеям санаторной зоны, в голове у меня стучал один вопрос: «Где игучий Эрнест успел за это короткоевремя найти женщину и облапать ее, если мы с Тимуром едва успели добраться до города?»
Мне очень хотелось принять душ и переодеться, прежде чем пойти искать Тасю и девочек, и потому я двинулся к своему номеру. Даже если там и был Эрнест — в чем он мог меня заподозрить? Ну — потный, ну, с царапиной… И что? Накачав себя таким образом, я сделал безразличное лицо и взялся за дверную ручку, и надавил.
— …ах, Эрнест, я ждала тебя тут, как дура, целых полчаса…
— Ну, ну, маленькая… Да вот же я!
Твою-то мать! Я стоял как оплеванный — этот говноед раздевал там девушку — фитнес-инструктора! Или как эта должность сейчас называется?
Вот же ухарь! Вот кто должен был быть попаданцем, а не я! Москвич, красавец, атлет, упакован в импортные шмотки, в которых полные карманы денег! Делает гешефты и закрывает гештальты, открывает нужные двери задней ногой, повсюду у него друзья и знакомые, на гитаре он играет и волосами трясет, и девушки на него вешаются пачками — вот это каноничный путешественник во времени!
— Кур-р-рва! — я ляпнул дверью из-за всех сил, уходя.
Девочку-инструктора было жалко, может испугается и убежит от этого средоточия вселенской несправедливости… А у него, может, междудушье отвиснет, от неожиданности. Жалеть не буду. Тоже мне, услугу, гад, оказал — в номер со своим великолепием поселил! Лучше бы жил с могилевскими историками, ей-Богу!
Историки, кстати, гудели в конце коридора. Гудение было слышно очень хорошо, и я с горя двинул к ним — сдаваться.
— Шаноўнае спадарства[2]! — постучался я в двери. — Разрешите?
— А-а-а-а, наконец-то звезда полесской жуналистики к нам пожаловал! Сардэчна запрашаем[3]! Садись, Белозор! Выпей с нами! Что ты как не родной?
Вот, это я и имел в виду! Вот почему я так сильно противился проживанию с ученой братией, хранителями и исследователями секретов прошлого… Их там было человек шесть — молодых, небритых и нечесаных, худощавых, с блестящими умными глазами. Все они сидели за выдвинутым в центр комнаты столом, на кроватях и табуретках. Пахло спиртом, свежим хлебом, копченым салом и разговорами о смысле жизни, о разумном, добром и вечном… К столу была приставлена гитара, в руках одного из историков я увидел пачку листов папиросной бумаги — явно какая-то полулегальная самиздатовская перепечатка… Это было очень привлекательно, очень маняще, но нужно было держать себя в руках!