— Я, мужики, с Дубровицы, это на Полесье, в Минске сам первый раз. Вот добрый человек сказал в универгамы не ходить, сюдой прогуляться, мабыць шо найду…
— Тудой-сюдой, — усмехнулся тот самый, в Аляске. — А деньги у тебя есть? И надо-то тебе чего, Полесье?
— Да куртец бы мне вот такой, как у вас, японский, и ботиночки офицерские… Еще говорят штаны у вас шьют, с большими карманАми, белозоровские… Мне б такие, а? А грошы есть, есть грошы! — я сунул руки в задний карман штанов и достал оттуда нарочито скомканные купюры — в основном по десять и двадцать пять рублей.
Там было много. Не прям чтобы МНОГО, но по сути — много. И алчным блеском глаза этих модных товарищей загорелись — того мне и надо было. Потому — дожал:
— Ну вы ж где-то купили? И крале моей бы вот сапожки такие, дутыши, а? Я ж понимаю — за добрый совет платить полагается…
— Ох, деревня, ну кто деньгами на улице размахивает? Пошли за мной… — местный в «Аляске» вскочил со скамейки. — Ну все, ребята, дальше без меня. У меня вот — покупатель! Пойду, обрадую…
— Погоди, Вась, а откуда… Оно ж всё ну, это… — засомневались ребята.
А я едва ли не принюхиваться начал — неужели повезло?
— Осталось кое-что. Пошли, Полесье! — вот же бесстрашный, туебень!
Я его на одну ладонь посажу, второй прихлопну — и в порошок сотру! А он, скотина, деревней меня называет! Честное слово, шпана из качалки приличней себя вела! Но я шел за ним послушно, аки телок на бойню, не забывая оглядываться и подмечать путь.
Под ногами шлепала грязища, припорошенная первым снежком, на заборе восседали благообразного вида рыжие коты — штук пять, не меньше. Над узким проулком склоняли голые, без листвы ветви плодовые деревья. Стылый ветерок доносил ароматы топящихся печей, жареного сала, стирки и коровьего навоза. И это Минск? «Что-то слышится родное в долгих песнях ямщика…» Пожалуй, найди я тут себе жилье — и смирился бы с необходимостью жить в столице республики! Хотя, дача в Узборье — тоже очень ничего вариант.
— Давай, заходи сюда, — «дутыши» мужичка в «Аляске» были заляпаны говном, но на лице расцветала улыбка.
Он приоткрыл деревянную калитку, почти сливающуюся с забором, оглянулся по сторонам и пропустил меня внутрь. Это был дощатый, щитовой дом, как-то по-кустарному утепленный и вообще — выглядящий убого.
— Куртка — двести рублей, ботинки… Покажу тебе ботинки, есть три пары разных — сторгуемся. Что касается штанов — восемьдесят. Если найду. Дутыши — пятьдесят.
— Ого! — присвистнул я. — Не, ну если размеры будут подходящие, шо… Гроши есть!
Моня с Абрашей из Дубровицы если б знали какие тут расценки — точно заработали бы себе нервный тик. Поэтому я когда их увижу — про цены не скажу. Я лучше производство с ними на паях налажу… И при помощи демпинга сломаю минский рынок дефицитных шмоток. Это если байки про НЭП-2.0. вдруг перестанут быть байками и воплотятся в реальность.
— Деньги давай! — сказал мужик.
— Шо? — удивился я. — А рожа не треснет?
Даже играя роль тупого дремучего провинциала, таким лохом себя выставлять я не собирался. Знаем мы это! Выйдет в другую дверь — и ищи его потом! А дом, например, пустой. Или бомжатник какой… Человек в «Аляске» засопел нахмурившись. Он что, пытался произвести на меня этим впечатление?
— Ты мне товар покажи, дорогой товарищ, я его пошшупаю! Цену ты назвал, гроши я показал, заплатить — согласен. Неси куртец! Меня он в первую очередь интересует!
Тут я душой не кривил: разжиться на «Аляску», ту самую, с оранжевой подкладкой — это было бы круто! Фарцовщик окинул меня взглядом, и, видимо, смирился с тем, что кинуть меня не получится:
— Здоровый ты, деревня! Чтоб размерчик еще нашелся… — и ушел за дверь.
Я огляделся: дом был явно нежилой. Предбанник… Сени? Коридорчик, в общем, был весь заставлен какими-то коробками, тюками и ящиками. Конечно, я поколупал пальцем! Оказалось — там полно всего! Обрезки и рулоны ткани, пласты выделанной кожи, какие-то нитки, тесемочки, резиночки, всякая-разная фурнитура… Склад цеховиков? Очень может быть…
— Эй, деревня! Ты чего?
— Интересно мне! — сделал каменное лицо я и продолжил колупать пальцем картонную коробку.
— А ну, руки убери, а то никакой сделки не будет! Меряй давай, вот тебе три куртки на выбор! Бери самую большую— может, налезет! А штанов не будет, у нас склад сгорел, — больше ничего он не принес.
Может и вправду хотел кинуть изначально, а может и не было у него нужного ассортимента.
— А ботинки? — я скинул свою куртку и выхватил у него из рук настоящую Jako.
— Размер ноги у тебя какой? — с сомнением поковырял в ухе торговец.
— Сорок шестой! — гордо отрапортовал я.
— У-у-у-у, отрастил лыжи! Нету такого размера! Если на куртке сойдемся — и то ладно будет.
— А за штанами я когда зайду? Вон сколько у вас материала, еще нашьете! — куртка была даже чуть великовата, но это как раз меня не смущало: Белозоровская комплекция вынуждала выбирать одежду не по принципу «нравится — не нравится», а исходя из «не торчат ли руки из рукавов по самые локти». Или шить на заказ в ателье. А тут — подошло!
Я достал из кармана штанов комок денег и отсчитал восемь двадцатипятирублевых купюр.
— В расчете?
— Накинь десятку — за то, что вообще привел тебя сюда… — проговорил фарцовщик.
Я накинул.
— И еще десятку — чтобы ты отсюда вышел, — предыдущий червонец исчез в его ладони так незаметно, будто проходимец заканчивал цирковое училище по специальности «фокусник».
— Рожа не треснет? — уточнил я, угрожающе сжав кулаки. — Кто мне помешает выйти? Ты, что ли, сопля городская?
— Ну-ну!.. — угрожающе проговорил местный одежный магнат. — На штаны можешь не надеяться. Я бы и куртку с тебя снял, но кому этот балахон нужен? Один ты — переросток нашелся.
— Тогда скидку надо — за неликвид! — осклабился я.
— Какой ушлый деревенец! Вали уже! За калитку выйдешь — и сразу налево, увидишь высокую липу, за ней свернешь— и как раз окажешься около того места, где тебе повезло меня встретить, — черта с два он назвал правильные ориентиры, явно готовил какую-то гадость!
Так что черта с два я послушал его слова. Напротив — быстро зашагал совсем в другую сторону, по улице Подольской, а потом по проселку, лесной опушке и бездорожью — туда, где спустя пару лет разольется Цнянское водохранилище. Сейчас там места были довольно глухие, на живописном холме, который вскоре станет островом, шумели дубы, вокруг деревушек Цна и Йодково рос сосонник — благодать! Вот где я чувствовал себя как рыба в воде!
Если и имелись у меня до этой прогулки и покупки некие идеалистические мысли по поводу «предприимчивых и работящих людей, которых зажимает тоталитарный коммунистический режим», то теперь они исчезли. Ну да, были типы вроде Постолаки — они делали свое дело ради материальной выгоды своей и остального рода человеческого, не особенно заморачиваясь по поводу чистоплотности. А были такие, как этот фарцовщик. Ничем он не лучше того же прости-Господи-Серёжи. Такой же гад и такой же бандит. Защищать подобных персонажей от разбойников и играть в Гая Гисборна? Нет, не в этом случае… Может и в Минске где-то трудились непонятые и непринятые советским обществом цеховики и торговцы, которые принесли бы немало пользы при внедрении элементов рыночной системы, но не эти — точно. Эти продолжат продавать контрафакт и паль, дурить покупателей и крохоборничать…
Заело меня? Заело! Жалко двести десять рублей за куртку? Да еще как! Почти две моих зарплаты в «Маяке», ёлки! Совсем поохреневала фарца!
Я всё время оглядывался — казалось, что за мной следят. Но никого заметить так и не удалось — вроде как редкие прохожие были совершенно случайными людьми. Всерьез нервничая, я добрался до Зеленого Луга и, попетляв между домами, снова попытался рассмотреть в отражениях магазинных витрин и боковых зеркалах автомобилей погоню. Не рассмотрел!
Или я постепенно становился параноиком от жизни такой, или — слежка была прям профессиональной. Как говорил МОЙ — не Белозоровский — отец: «Если у вас паранойя, это не значит что за вами не следят». А посему в подъезд многоэтажки, где располагалась наша квартира, я входил с опаской.
Как оказалось — очень даже не зря.
Глава 20,в которой дерьмо случается
Бывают дни, в которые всем на вас наплевать. Не звонит телефон, не здороваются знакомые на улице, никто не зайдет за спичками и не придержит автобус на остановке. Старого знакомого, к которому заходишь одолжить удлинитель или стрельнуть «болгарку», нет дома. Ремонт обуви, куда срочно нужно попасть, ибо расклеились боты — закрыт, дозвониться кому-то, кто позарез нужен, совершенно невозможно.
Иногда в такие дни радуешься — наконец-то, мол, меня в покое оставили. А иногда сетуешь — ну вот, мол, как кому-то от меня что-то — так да! А как мне — так хрен там!
А бывают и другие дни: когда оказываешься нужен решительно всем в одну и ту же секунду! Стучат в двери, звонят на домашний, звонят на мобильный, в видеочат и даже в утюг и лейку от душа! В форточку в это время влетает голубь и начинает разносить хату, сосед резко решает залить тебе весь новый натяжной потолок, а ты сидишь в самом нужном месте в самой неподходящей для бешеной активности позе и никак не можешь понять причин такой популярности.
Последнее время мои дни были первого типа: что бы я ни творил, всё сходило с рук. Никому я был не нужен. Никто всерьез не пытался меня вызвать на откровенный разговор, отдубасить или прикончить. Это настораживало — ответка должна была прилететь еще после фруктового дела — я не верил что абибоки из транспортной милиции были последней ласточкой в этом деле, да и афганская эпопея как-то слишком тихо улеглась. Я предпочитал об этом не думать: в конце концов, спецслужбы бдят, меня явно пасут, так что — может и пронесет. Надо продолжать гнуть свою линию, прилагать максимум усилий, причиняя добро и нанося радость, а остальное — приложится.