вда, я не совсем понял, что он имел в виду. Но розовая вата снова ощутимо давила мне на мозги. Я невольно ловил себя на мысли, что еще немного — и я с улыбкой до ушей брошу на газон ненужный автомат и радостно присоединюсь к ближайшей группе любителей местного кваса. И так ли уж это плохо? Может, и вправду, бросить все к чертям? Может, вот оно, твое счастье, сталкер, за которым ты уже так долго гоняешься по свету?..
Занятый чужими мыслями, все настойчивее копошащимися в моих извилинах, я не сразу заметил старушку, вышедшую из приземистого одноэтажного здания с бесхитростной надписью «Продукты» над входом, и чуть не сбил ее с ног.
— Осторожнее, сынок, — сказала она, подняв на меня неожиданно живые и внимательные глаза. — Не спеши, а то покалечишь бабушку.
Годы изрядно согнули старую женщину. Ее когда-то зеленое платье было под стать хозяйке — ветхое, выцветшее, местами искусно залатанное… Она опиралась на клюку странной расцветки — ярко-желтую с синей рукоятью, а в левой руке крепко держала плетеную авоську, из которой выглядывали треугольный пакет молока, бутылка кефира с зеленой крышечкой из фольги и батон хлеба за восемнадцать копеек.
Удивительно… Я точно помнил сколько тогда стоил батон с вкусной хрустящей корочкой, но никак не мог вспомнить, где я мог видеть эту женщину со взглядом, проникающим прямо в душу…
— Странно, — сказал я. — Мне казалось, что тебе должно быть не больше двадцати пяти.
— Да побольше будет, — ответила она, не отрывая от меня немигающего взгляда. — Как в марте сорок четвертого немцы рванули свой объект «Локи», так я и родилась. В один день с трещиной между мирами.
Боковым зрением я видел, как вокруг нас начали собираться гуляющие. Мужчины, женщины, подростки, дети. Медленно, неуверенно, словно не веря своим глазам, они всматривались в меня, и их руки невольно сжимались в кулаки. На мгновение я оторвал взгляд от лица своей собеседницы и посмотрел на тех, чьи фигуры медленно замыкали кольцо вокруг меня и согнутой годами старухи.
Странно, что они не бросились сразу, а словно ждали чего-то. На их лицах больше не было улыбок. Более того, мне показалось, что у них и лиц-то нет — так, неживые резиновые маски, натянутые на старые черепа.
Круг замкнулся. Если б они захотели, то могли достать до меня кончиками пальцев. Но они просто стояли и смотрели на меня немигающими глазами — такими же, как у старухи…
Страха не было. Я знал, что не успею поднять автомат, если они бросятся на меня, но меня это ничуть не беспокоило. Лишь где-то в уголке сознания промелькнула нормальная мысль сталкера, загнанного в ловушку, — о том, что уж «Бритву»-то я из ножен точно выдерну, а там будь что будет.
Промелькнула… и пропала. Потому что нечто внутри меня, гораздо более могущественное, чем разум и воля, было твердо уверено — сейчас мне потребуется другое оружие, более действенное, чем нож или автомат.
— Зачем я тебе нужен? — спросил я. — Почему ты зовешь меня снова и снова?
— Я? — усмехнулась старуха бескровными губами. — Это твое прошлое зовет тебя, сталкер, потому что оно ближе тебе, чем самое замечательное будущее на Большой земле. Твое прошлое и твоя судьба. И ты это знаешь лучше, чем кто-либо. Но сейчас мне и вправду кое-что нужно от тебя.
Ее глаза блеснули жутким, каким-то потусторонним светом.
— Я слишком давно не пробовала человеческой крови, — сказала она, и ее рот растянулся в неестественной резиновой гримасе.
Моя ладонь легла на рукоять «Бритвы» и, если бы не острота момента, я бы, наверное, отдернул ее. Нож был нестерпимо ледяным и дрожал, словно смертельно напуганное живое существо. Но это было уже неважно.
Я вырвал «Бритву» из ножен как можно быстрее, чтобы не передумать… и точным движением рассек кожу на своей руке чуть выше запястья.
Пальцы, сжимавшие рукоять, уже ничего не чувствовали, превратившись в ледышки, но я и на это не обращал внимания. Потому что твердо знал — именно сейчас решается что-то очень важное, причем, возможно, я никогда не узнаю, что именно. А еще я знал, что поступаю правильно. И мне было абсолютно наплевать, что произойдет со мной дальше.
Кровь стекала по моим пальцам и тяжелыми каплями падала на землю. Люди, стоявшие вокруг нас, заворчали, некоторые протянули вперед скрюченные пальцы — и тут же отдернули их назад, словно обжегшись о невидимое пламя.
Признаться, я ожидал, что старуха бросится вперед и вопьется губами в свежую рану, но произошло иное. Она лишь протянула вперед иссохшую руку, обмакнула в кровь кончик мизинца, лизнула его с видом гурмана, пробующего незнакомое блюдо, после чего удовлетворенно кивнула.
— Это действительно человеческая кровь, — сказала она. — Я рада, что не ошиблась в тебе, сталкер. Ведь здесь, внутри Периметра, осталось слишком мало людей, способных совершить действительно большое дело…
Потом тем же пальцем она легонько коснулась лезвия «Бритвы» — и слегка улыбнулась. Я был уверен: то, что сейчас промелькнуло в ее глазах, было смазанной картиной будущего. Хотя потом я непременно докажу себе, что все это мне только показалось…
Словно повинуясь неслышной команде, плотная толпа народа вокруг нас зашевелилась и стала распадаться. Люди поворачивались и уходили, мгновенно потеряв интерес ко мне. Нож в моей руке перестал трястись и потеплел, нагретый ладонью, которая словно и не была куском льда всего лишь мгновение назад…
А еще в моей голове исчезло ощущение, будто мои мозги тихонько качаются в уютной колыбели, слепленной из леденцов. Сказочный город-мечта из далекого прошлого исчез словно сон. Сейчас на меня смотрели слепыми проемами выбитых окон серые, унылые здания, побитые пулями и жестоко ободранные слабокислотными дождями.
Исчезла и старуха, наверняка привидевшаяся мне, лишь смутная сгорбленная тень качнулась — и пропала где-то между зданиями, а порыв промозглого ветра донес то ли шепот, то ли эхо вряд ли сказанных кем-то слов:
— Иди в Припять… Там ты найдешь ответы на все вопросы…
Я шел по Лиманску, размышляя о странном видении, посетившем меня там, за мостом, который давно уже остался далеко за стенами уцелевших зданий. Их оказалось на удивление много в этом городе-призраке — одинаковых, вплоть до повторяющихся номеров домов, табличек с названиями улиц и мемориальных досок на фасадах, словно их множили под копирку.
А может, и множили. Может, так и растет Зона, дублируя свои клетки — одинаковые здания, идентичных друг другу мутантов и сталкеров с одними и теми же мыслями: выжить, раздобыть побольше хабара, продать его повыгоднее, накупить побольше баб, заокеанского бухла, домиков за океаном, островков в океане, а после, когда все опостылеет, бросить эти надоевшие игрушки и вернуться в одинаковую Зону. Где можно просто сдохнуть. А если не получится, то застрелиться от безысходности…
Угу, понятно. Отходняки после искусственного счастья обычно по силе прямо пропорциональны его интенсивности. Спасибо хоть голову отпустило после видения, которое казалось все менее правдоподобным. Ибо не верилось, что вот этот самый город я видел час назад утопающим в цветах и улыбках. Покосившиеся балконы, обвалившиеся внутрь сгнившие крыши зданий, безлюдные, разбитые улицы…
Так, не совсем безлюдные.
Тусклый солнечный лучик, пробившийся сквозь тяжелые, беременные ливнем тучи, отразился от чего-то хорошо полированного и умело замаскированного в окне пятиэтажки. Выбитое стекло, рваная штора, и вот такой интересный отблеск в ее прорехе.
Я шагнул за угол здания и извлек из-за пазухи зеленую загогулину, именуемую знающими людьми ТР-8, то есть труба разведчика, а проще говоря, перископ, позволяющий рассматривать подозрительные шторы из-за укрытия.
На созерцание объекта я потратил минуты три. Прицел снайпера продолжал сверкать, оставаясь без движения. Интересная тема. Винтовка явно не лежит на подоконнике. Стрелок либо закрепил ее на каком-то штативе, либо держит на весу, что просто нереально — даже экзоскелет не позволит удерживать оружие столько времени неподвижно.
Очень странно. А со странностями надо бороться, пока они не побороли тебя.
Просчитав маршрут, я рванул зигзагом, чередуя укрытия: дерево — фонтан — дерево — перекат — мусорный бак — подъезд. Честно говоря, я ждал выстрела. Хороший снайпер, поняв, что его просчитали и направляются убивать, не будет переигрывать с маскировкой и, скорее всего, выстрелит на опережение, а потом рванет по заранее просчитанному пути отхода — тем более что с такого расстояния у него есть все шансы поразить даже очень шуструю мишень.
Но выстрела не было. И, нырнув в подъезд, я понял почему.
Прямо передо мной замер в неестественной позе военный. Он бежал по лестнице, когда его настигла мгновенная кататония, превратившая его в памятник образцовому солдату. Одна рука опирается на перила, вторая, сжимающая автомат, отведена немного в сторону. Под занесенным, но так и не опустившимся каблуком последняя ступенька. На лице, наполовину скрытом фильтрующей маской, угрюмо-решительное выражение.
Я не стал подниматься по лестнице чтобы выяснить, что случилось со снайпером. И так ясно. Зона остановила тех, кто должен был перекрыть незваному гостю дорогу из Лиманска. Надолго ли? Неизвестно, потому надо было поторопиться. Помнится, Шрам говорил, что в свое время прошел через этот город. Надо будет, если еще встретимся, поинтересоваться, каким образом. Вон еще на крыше один снайпер сгорбился, а из-за угла какой-то деятель в противогазе занес руку с зажатой в ней РГДэшкой. Главное, чтобы, когда его отпустит, не забыл что у него в руке, — скоба-то вон в луже валяется…
По идее, конечно, можно было подождать Меченого со Шрамом. Но, с другой стороны, имелись сомнения. Возможно, Зона открыла Лиманск лишь для одного меня, и ждать товарищей я буду вечно. И к тому же именно мне было сказано: «Иди в Припять». Значит, как в песне пелось, нам туда дорога…
Город кончился внезапно, словно кто-то гигантским ножом провел невидимую границу. Даже крайняя пятиэтажка оказалась рассеченной надвое. Одна половина целая-невредимая, а второй нет — лишь четвертушка холодильника вывалилась на асфальт из вспоротой кухни первого этажа, да кость высохшая валяется рядом, обутая в полуистлевший ботинок. И срез на ней ниже отсутствующего колена ровный-ровный. Да уж, волей-неволей все еще притягивают взгляд подобные феномены, хотя пора б уже привыкнуть. Тем более что слева вздымалась ввысь, подпирая небо, более достойная для обозрения достопримечательность.