— И что теперь?
— Я постарался его выманить.
— Как?!
— Я позвонил племянникам и сказал, что мы хотим купить у них дом и участок. — Он улыбнулся. — Мы с Марфой Васильевной так придумали. Я сказал, что мы готовы предложить им любую сумму, потому что хотим на этом месте построить бассейн.
— Что… построить?!
— Бассейн. Что мы хотим тот дом снести и сделать на его месте бассейн. Преступник должен клюнуть. Он не может допустить, чтобы какие-то работяги раскопали его собственный клад. Он ради него убил. А ценности он, судя по всему, не нашел. Я осмотрел весь ход, кладка нигде не нарушена. Значит, он рассчитывал вернуться. И он понимает, что его родственники скорее всего, согласятся продать дом, потому что денег у них… не слишком много. Он приедет. Вот увидишь.
— А ты будешь его караулить?
— Не я один, — непонятно сказал Юра Латышев. — В конце концов, у нас есть Иван Иванович, который обожает твою бабушку. Только тебя я в засаду не возьму.
— Я и сама не пойду, — сказал Анфиса гордо. Я ищейка, а не бультерьер. Я Майкрофт Холмс, а ты инспектор Лестрейд.
Он вдруг быстро ее поцеловал и сказал тихонько:
— Не тянешь ты пока на Майкрофта Холмса. Но уже приближаешься, по-моему!
Маршрутки долго не было, и Наталья в очереди совсем измучилась. От пакета еще в метро оторвалась ручка, и теперь он все время кособочился на одну сторону, полз из перчатки, и приходилось перехватывать его, чтобы не выпал окончательно.
Из ближайшего музыкального киоска грохотал рэп, так, что уши закладывало и невозможно было расслышать, что говорит объявляющая девушка.
— Автобус «Выхино — Егорьевск» отправляется в…
— А мне плевать, я под кайфом лечу, потому что ждать не хочу! — неслось из киоска. — Твоя подружка так мила, всю ночь мне спать не дала!..
— …по маршруту: Люберцы, Малаховка, Быково, Островцы…
— Я в школе вчера так устал, что даже пить перестал! И солнце похоже на орех, а все потому, что вокруг грех!..
— …"Совхоз", Луховицы, Егорьевск. Приобретайте билеты…
— …у подруг, которые возьмут и кинут вдруг! Твоя любовь им до звезды, у них нет душевной красоты! Только бабки им подавай, рядом с ними не зевай!
Рядом в очереди пили продвинутое пиво какие-то продвинутые маломерки от продвинутости невыносимо матерились.
Подлый пакет без ручки выскользнул из перчатки и плюхнулся в грязь.
— Ну что такое! оааюое! — шепотом воскликнула Наталья и подхватила пакет. — Вот наказание-то!
С полиэтиленового днища текла вода, теперь на колени его не поставить, придется или держать на весу, или пристраивать на пол в этой самой маршрутке. Все будут наступать, толкаться, перелезать, а в пакете у нес батон, и колбаса, и книжка — жалко, если раздавят!
Вдалеке показался микроавтобус, и все сотоварищи по мытарству в очереди насторожились, несколько напряглись и вытянули в его сторону головы. Неизвестно было, «наша» это маршрутка или «не наша».
Она оказалась «нашей» и вся очередь моментально приготовилась брать ее на абордаж — все замучились, хотелось домой побыстрее. Только что усталые люди стояли рядком, но машина подкатила, и они превратились в штурмовое подразделение времен Второй мировой войны.
Все лезли, орали, давились. «Продвинутые» отшвырнули Наталью, которая стояла почти первой, и она поняла, что на переднее сиденье ей не попасть. Когда она взобралась по скользким и высоким ступеням, свободным оказалось только одно место — в проходе, откидное, то есть без спинки и прямо посередине «транспортного средства».
Значит, всех, кто будет входить и выходить, ей придется «впускать» и «выпускать», то есть приподниматься, согнувшись и неудобно и слегка неприлично отклячив зад, собирать свое кресло, подхватывать пакет, придерживать рукой шапку, чтобы не сбили, и все это за тридцать рублей.
— Передавайте деньги! — хриплым голосом закричал водитель из глубины ада, в котором усаживались, пихались, отвоевывали лишние сантиметры и ненавидели друг друга. — Без сдачи передавайте! У меня сдачи нету, считайте сами там!
— Мужчина, мужчина, куда вы портфелем своим, у меня тут ребенок!..
— У вас сколько?
— У меня пятьдесят одной бумажкой, а у вас?
— Вот возьмите за двоих, только там мелочь.
— Ой, блин, какая еще мелочь!
— Предупреждать надо, все рассыпалось!
— Так я вас предупредила!
— А мне наплевать, только собирать я не буду!
— Граждане, пока все не передадут, не поедем!
— Хто это там ползает?! Господи Иисусе, ползает хто-то!
— Я деньги собираю. Деньги рассыпались. Ногу подвиньте, подвиньте ногу-то! Все инвалиды, как один!
— Милый, а место для ветеранов бесплатное есть у тебя или нету?
— Нет у меня бесплатных мест, мамаша!
— Да как же нет; когда у тебя над головой написано, что одно место для инвалидов бесплатное!
— На заборе тоже много чего написано, мамаша! Или оплачивайте, или вылезайте!..
Наталья сидела, сгорбившись над пакетом и сумкой, зажав в руке тридцать рублей.
— У вас какими купюрами? — прошелестел рядом старичок в облезлой кроликовой шапке. — У меня только пятьдесят, а водитель просит без сдачи…
Наталья показала ему «купюры».
— А вы мне не разменяете?
В сумке у Натальи были еще десятки, но лезть пришлось бы очень далеко. Она ни за что не полезла бы, но старичок был такой смирный и чистенький, морщинистая шея замотана трогательным клетчатым шарфом, кое-где протертым до дыр. Наталья поглядела на шарфик, вздохнула и открыла сумку.
— Давайте я пакеты подержу, голубушка, — переполошился старичок, — давайте!
Наталья передвинула к нему тяжеленный пакет, и старичок с готовностью за него ухватился. Наталья стала рыться в сумке, искать кошелек. Все время попадался телефон, а кошелек, зарытый для безопасности на самое дно, где-то затерялся.
— Вот какое вам беспокойство, — прошелестел рядом старичок, — вы уж извините меня, голубушка.
Голубушка кивнула. Шапка съезжала на нос, мешала, и жарко было, и хотелось, чтобы маршрутка уж побыстрее поехала и доехала до Натальиной остановки, а оттуда до дома рукой подать.
— Передавайте, передавайте, — надрывался водитель, — пока все не передадут, не поедем!
Наталья нашла наконец кошелек, прижала раззявленную сумку к животу и отсчитала пять бумажек. Старичок принят их и вручил ей свою. Обмен состоялся.
Наталья вытерла лоб, выдохнула, зарыла кошелек поглубже и улыбнулась старичку.
Сил у нее не осталось.
— Давайте мне ваши купюры, я передам, — предложил старичок, и Наталье вдруг показалось, что она где-то его видела.
Какой-то он был очень знакомый, свой, что ли, с его клетчатым шарфиком, морщинистой шеей и кроличьей шапкой.
Может, в аптеку приходил?
— Что, вы, голубушка? — спросил старичок негромко. — Я вам напомнил кого-то?
Наталья улыбнулась — она не ожидала такой наблюдательности.
— Не знаю, — сказала она и потянула у него пакет, — показалось, должно быть.
— Такое бывает, — согласился старичок. — Нет-нет, голубушка, я подержу, вам ведь так неудобно!
— Спасибо, не нужно, — поблагодарила Наталья, которая не любила никакой навязчивой любезности. Кроме того, она беспокоилась о своем батоне и о колбасе тоже — все это следовало беречь от чужих ног, а сбережет ли старичок?..
— Нет, нет, голубушка, я не отдам, решительно не отдам, вам ведь… далеко ехать?
— Далеко, — вздохнув, согласилась Наталья и покосилась на пакет, надежно ли стоит. Пока все было в порядке. — До конечной. А вам?
— И мне далеко, — уклончиво ответил старичок.
Маршрутка дернулась так, что все повалились друг на друга — как видно, водитель получил свой оброк сполна, — потом вильнула, все повалились на другую сторону. Потом выровнялась и наддала.
Ну все. Финишная прямая.
— Что-то вы так печальны, голубушка, — вдруг тихо спросил старичок, — или случилось, что?
Наталья глянула на него и стала смотреть в грязный пол.
Вот чего она еще не любила, так это задушевных разговоров со случайными попутчиками, да еще в маршрутке!
— Вы не думайте, голубушка, я не из праздного любопытства, просто лицо у вас такое… грустное.
Наталья неожиданно разозлилась.
— А должно быть веселое? — осведомилась она грубо. — Я целый день на работе, маршрутку ждала сорок минут, я есть хочу, спать хочу и сижу на… приставном стуле. А у меня спина болит!
Зачем она только познакомилась с Ильей?!
Все было бы замечательно — сидела бы до конца дней своих с другом Виктором и его трепетной мамашей, варила бы гороховый суп, вязала бы носки и отдала бы ребенка в районный детский садик, где все такие же, как она. Где у каждой «мамочки» по своему Виктору, носкам и ребенку, а у ребенка сопли, а дома свекровь, и все озабочены проблемой «съема», желательно, чтобы недалеко от метро, и от детского сада недалеко, и от магазина недалеко.
Такого «съема» отродясь не бывало — только если палатку поставить на каком-нибудь газоне, вблизи магистрали или станции метрополитена.
Магистраль — артерия нации.
«Мы работаем, чтобы не закупоривались артерии нации!» — восклицал мистер Питкин каком-то старом кино.
Пойдем в кино, пригласил ее Илья, а она отказалась.
Ну что он, дурак? Ну как она может пойти с ним в кино?!
Ну пойдет она в кино, ну, поверит во все на свете, ну, расслабится непозволительно.
А дальше-то что?!
Она сто лет ни с кем не ходила в кино. Нет, не сто, но лет десять точно.
На первом курсе Наталью позвал в кино ее тогдашний «молодой человек», так это называлось.
Она пошла. Очень гордилась собой, наряжалась и прихорашивалась. У нее было серое финское пальтецо с капюшоном — на капюшоне опушка неопределенного меха. Еще был красный капроновый шарфик, гофрированный, яркий, но очень неудобный и жесткий. Он кусал шею и все время вылезал из-под воротника, зато очень оживлял пейзаж. Еще были боты, правда, резиновые, но тоже красные! В резиновых ботах на сухом асфальте было не слишком приятно, но очень, очень, очень «красиво» и в тон шарфику.