Отлично. Убедившись, что стрелять в меня не собираются, я поднял АКСУ, закинул его за спину и первым делом подошел к Краеву.
Охотник «висел» конкретно. Глаза широко открыты, взгляд в одну точку…
Я одной рукой взял его плотненько за ворот, а ладонью второй с нескрываемым удовольствием двинул в лоб. Действенная терапия от шока, гораздо лучше, чем по щекам хлопать. Главное, не переборщить и шею не сломать.
Шея у Краева оказалась крепкой. Как и реакция. Немедленно в мою сторону полетела рефлекторная ответка кулаком в нос… от которой я на удивление быстро увернулся. Не понял… Такое возможно только…
– Бра-аво… – раздался полузадушенный голос академика, усиленный мембраной экзоскелета и растянутый, будто в замедленной записи. – Поздравля-яю обоих с возвраще-ением суперспосо-обностей.
Захаров гулко закашлялся.
«Потише, – мысленно попросил я. – Старый он…»
Я ее чувствовал, пиявку Краева. Мысленно видел, как она с явным неудовольствием ослабила челюсти. Странное ощущение, непередаваемое…
А мир между тем менялся. Исчез легкий туман перед глазами, который я принял за последствия удушения. Краев мотнул головой в нормальном режиме мужика, только что получившего в лоб. Так. Похоже, в предсмертном состоянии ко мне ненадолго вернулась способность ускорять личное время, вследствие чего остальной мир замедлялся. Радостное событие, конечно, но интересно – временно это или же насовсем.
– Это ты мне в лоб заехал? – поинтересовался Краев.
– Ага, – сказал я. – Иначе тебе было мозг не перезагрузить.
– Понятно, – кивнул Охотник, щупая лоб, наверняка гудевший – въехал я по нему душевно. Но разборки учинять не стал. С ходу вкурил, что бил я его по необходимости. Молодец, сообразительный.
Потерев лоб, Краев перевел взгляд на разорванное предплечье.
– А пиявка?..
И замер. Он тоже ее чувствовал. Еще бы, его ж зверюшка. Которая сейчас там, внутри экзоскелета Захарова, энергично завиляла хвостом, почувствовав мысленное прикосновение Андрея.
– Зашибись, – сказал Охотник, оценив обстановку. – То есть мы сейчас держим этого упыря за яй… то есть за горло. Надеюсь, что он не прикажет потолочным пулеметам стрелять, когда мы пойдем по коридору.
– Не факт, – покачал я головой. – Любой настоящий ученый безумен настолько, что запросто готов погибнуть вместе со своим неудавшимся экспериментом. А господин академик достаточно безумен для этого. Вот если б можно было разом отключить всю систему охраны объекта, это было бы совершенно другое дело.
– Думаю, это реально сделать, – сказал Краев, посмотрев на академика. – Может, пообщаетесь с Гретой, господин ученый, пока я или Снайпер не пообщались с пиявкой Газира, которая не прочь полакомиться вашей трахеей?
Видно было, как академик аж позеленел от злости. Но деваться ему было некуда.
И он прохрипел:
– Грета, отключить охранный контур.
– Полностью, хозяин? – раздался нежный женский голос откуда-то с потолка.
– Полностью, – дрожащим от ярости голосом произнес Захаров.
Надо же, в моё прошлое посещение лаборатории на озере Куписта Греты вроде еще не было. А может, тогда у академика просто не было повода к ней обращаться?
Вроде ничего не произошло, но я явственно услышал, как в коридоре что-то коротко, глухо, едва слышно прогудело – и снова тишина. С таким звуком обычно вырубаются электрические пушки продвинутых охранных систем, с которыми мне доводилось сталкиваться. А еще вдруг резко расслабились оба киба, до этого напряженно ждавшие команды хозяина. Интересно. Значит, и их нервная система каким-то образом была заведена на искусственный интеллект, ведавший охраной комплекса.
Мы подошли к академику.
Блин, пристрелить бы его, сволочь такую! Но – не могу. Не воюю я со стариками, детьми и женщинами, если они вот прям сию минуту не собираются замочить меня. Сейчас же Захаров был просто жалким старикашкой, переводившим взгляд злобных глаз с меня на Краева и обратно. Наверно, никак не мог решить, кого из нас он больше ненавидит.
– Господин академик, – как можно более мягко сказал я. – Давайте разойдемся мирно, ладно? Вы отдадите Андрею его девушку, освободите моих товарищей и выделите мне две биологические матрицы – нужно оживить кое-кого. И всё это без подлянок и сюрпризов. А мы просто отпустим вас, если вы пообещаете больше не пытаться сделать нас заготовками или поставщиками клеток для ваших инкубаторов.
– Детский сад, – пробормотал Краев. – Он тебе сейчас с три короба наобещает, лишь бы спасти свою задницу.
– Тогда просто дай команду своей пиявке, и пусть она перегрызет ему горло, – пожал плечами я.
– Сам давай, – проворчал Охотник. – Она тебя слушается немногим меньше, чем меня. Первый раз такое вижу, кстати.
– Тогда и не лезь в переговоры, – заметил я. И добавил: – Честно говоря, у меня с пиявками раньше тоже особой любви не было.
– Два идиота-Меченосца, – прохрипел Захаров. – Идеальные боевые машины, которые без Координаторов как торпеды, выпущенные вслепую.
Я аж задохнулся от неожиданности. О как! Стало быть, этот повелитель пиявок с мечами в руках из той же породы, что и я?
– Меченосцы? – не понял Краев. – Это что за звери такие?
– Мы с тобой, – бросил я. – Борцы с нечистью и всё такое. Генетически запрограммированные. Хочешь не хочешь – а борись.
– Хренассе! – удивился Андрей. – То-то у меня всю жизнь ощущение, что всё биологическое дерьмо целенаправленно плывет к моему берегу с целью самовыпилиться. И чем я больше его вычищаю, тем больше его становится.
– Та же фигня, – вздохнул я.
– А Координаторы – это кто?
– Потом расскажу, – отмахнулся я от Охотника. И вновь обратился к Захарову: – Так что насчет моего предложения?
– Согласен, – буркнул ученый.
– Вот и ладушки, вот и хорошо, – сказал я. – Ну что, пошли?
Вместо ответа академик развернулся, гордо выпрямив спину насколько это было возможно в экзоскелете, – и мы пошли, оставив позади обездвиженных и обезоруженных кибов. Краев завладел пулеметом, а я, закинув автомат за спину, прихватил молниемет. Управление странным с виду устройством оказалось интуитивно понятным, не особо отличающимся от пушки Гаусса, и я поставил регулятор мощности импульса на минимум. Если академик решит что-то учудить, коротну его профилактическим разрядом.
Но Захаров вел себя примерно. Не спеша шел вперед, не говоря ни слова. И как он ориентируется в этих коридорах, одинаковых, словно широченные водопроводные трубы? Поворот, еще поворот, следующий… Лифт.
– Не понял, – сказал я, когда академик нажал на кнопку вызова.
– Комплекс многоуровневый, – сухо пояснил Захаров. – Мы находимся на минус третьем этаже, в блоке секретных исследований. Нам нужно подняться наверх, в автоклавную номер семь, где хранятся особо ценные исходники. Надеюсь, вы не против?
– Не против, – слегка напряженно ответил Краев.
Видно было, что ему не нравилось происходящее. Мне – тоже. Когда всё слишком просто, это значит – или мы не в Зоне, или, как в бородатом анекдоте, скоро начнется. Но пока всё шло так, как хотелось. Ладно, посмотрим, что будет дальше.
Лифт бесшумно доставил нас наверх, и опять начались коридоры. Академик шел неспешно, да и сложно в его возрасте бегать оленем, будучи вдобавок запакованным в штурмовой экзоскелет. Хотя со спецприводами, увеличивающими мускульную силу раз эдак в десять, мог бы и побыстрее шагать.
Подумал я поторопить академика – и не стал. Ну его нафиг. Разобидится вконец, сядет на пол, скажет: «Хотите – убивайте, вообще никуда не пойду». И что с ним делать? Пока он в экзо, с места его не сдвинуть, достать оттуда нереально. Только и останется дать команду пиявке перегрызть ему горло. Но я на это не пойду, Краев, думаю, тоже. Поэтому пусть себе гордо вышагивает, фиг с ним, лишь бы привел куда надо.
И он привел.
Дверь в автоклавную была мощная, бронированная, с кучей секретов. Не во всяком банковском хранилище такая стоит. Но академик лишь толкнул ее рукой, и она бесшумно отворилась. Ну да, охранный контур вырублен полностью, а значит, и двери разблокированы. И нормально. Хоть тут время не терять на отпирание эдакой махины, которая в нормальном режиме наверняка открывалась с вводом кода, считыванием сетчатки и тому подобными шаманскими плясками.
Захаров не обманул.
Это и правда была автоклавная, половина площади которой была заставлена уже знакомыми мне стеклянными гробами. Насмотрелся я на них, ни с чем не спутаю. Остальное пространство зала занимали приборы различных размеров, разобраться в предназначении которых глупо было даже пытаться.
Мы подошли ближе.
В автоклавах лежали люди. Вернее, не совсем так. Сталкеры. Так точнее будет. На Большой земле нас людьми не считают. Мутантами скорее. И, думаю, правильно делают. Те, кто исходил зараженные земли вдоль и поперек, это уже не люди. А уж те, к кому приклеился ярлык «легенда Зоны», – и подавно.
Я знал их всех поименно. И однажды даже видел в похожем положении, в зале Монумента под Саркофагом. Эдакое дежавю. Тогда мне удалось спасти их всех. Надеюсь, и сейчас удастся.
Правда, не одни только сталкеры лежали в саркофагах. Был там один стеклянный гроб, посолиднее размерами, и приборов к нему было подключено раза в два больше, чем к остальным. В этом суперсаркофаге лежала невысокая девушка. Красивая. Фигуристая. В руки и ноги воткнуты иглы, всё тело облеплено датчиками. И по тому, как изменилось лицо Краева, я понял – это и есть его дама сердца. Правда, непонятно, с чего это ей такое повышенное научное внимание?
Заметив, как перекосило Охотника, Захаров поспешно сказал:
– Ваша девушка полностью восстановилась – у нее, как и у вас, потрясающая регенерация. Так что можете ее забрать, я свое слово держу.
– Значит, это особо ценные исходники, – катнув желваки на лице, медленно проговорил Краев. – Дед, слушай, у тебя вообще совесть есть, а? Это ж живые люди!
Захаров усмехнулся.
– Это живые люди, которые вам до́роги. Поэтому все, кто может причинить им хоть малейший вред, для вас бесчеловечные твари. При этом вы, господа, без тени сомнения пачками уничтожаете других живых существ, которые, по вашему мнению, жить недостойны. Но поверьте – для тех, кому эти существа были близки, вы точно такие же бесчеловечные твари. Поэтому давайте будем реалистами, оставив другим идиотам беседы о морали, совести, жалости, и других не менее смешных вещах. Ну что, я включаю программу разморозки?