Алия по-прежнему молчала.
– В таком случае мы, по крайней мере, узнаем, чего хочет госпожа, – невозмутимо продолжил Дунтель. – А это, принимая во внимание красоту и привлекательность госпожи, о которых я столько слышал, представляется мне необыкновенно интересным.
– Ты, наверное, не слишком внимательно слушал, – буркнула Алия из-под маски.
– Напротив, очень внимательно. Пожалуйста, поверьте мне: ваши убеждения и желания мне чрезвычайно интересны.
Кестель сильно сомневался в этом. Выражался Дунтель на редкость вежливо, но оставался притом крайне холодным и равнодушным.
И почему только Ребиер взял в голову, что Кестелю захотелось бы выказать неуважение этому человеку? Лишь потому, что у Дунтеля нет видимого оружия?
Нет уж, Кестель не чувствовал ни малейшего желания обижать Дунтеля.
Поначалу встретили только консерватора. Шаркая ногами, он брел вдоль стены и чистил чаши с огнем. Консерватор не обратил внимания на путников.
Вечный огонь пусть и звался вечным, но требовал ухода. Дунтель попросил не становиться на пути консерватора и не мешать его работе.
Затем путники миновали несколько перекрестков, молча прошли мимо красивых Белых дверей с вырезанным на них символом, напоминающим вписанный в звезду крест. Похоже, Дунтель выбирал дорогу наугад. После нескольких поворотов Кестелю показалось, что он узнает уже пройденное место.
Но он знал, что на самом деле не важно, куда они идут. Важно то, что трое незваных гостей показывают Лабиринтам себя, а те, присмотревшись, в любую минуту могут показать выход.
Если, конечно, захотят.
– Вы когда-нибудь задумывались над феноменом Живых лабиринтов? Над деформациями пространства, времени и всех известных нам законов физики? – спросил Дунтель.
– Задумывался, – ответил Кестель. – Но не очень надолго.
– Распространенный и вполне естественный ответ, – заметил Дунтель. – На самом деле надолго или нет, тут не имеет значения. Тайна остается тайной… а сейчас, пожалуйста, медленней и осторожней.
Дунтель замедлил шаг, всматриваясь во что-то впереди. Кестелю потребовалась минута и несколько шагов, чтобы понять, на что он смотрит.
Путь преграждало дерево – удивительное, поросшее серой шерстью. Оно заполняло собой весь туннель, но было похоже на то, что, отодвигая низко свисающие ветви, можно пролезть вблизи ствола.
– Протиснемся? – спросил Кестель.
Дунтель помотал головой.
– Никоим образом не хочу вас уязвить, но, знаете ли, слишком простое решение проблемы не произведет впечатления на Лабиринты. Обойти это дерево будет словно подсмотреть на экзамене. Наверное, экзамен можно будет пересдать, но, прежде чем нас допустят до пересдачи, может пройти немало времени.
Кестель понял, что крылось под вежливыми словами. Если перевести на обычный язык дипломатичность Дунтеля, то он предупреждал о том, что прямолинейность и глупость могу обернуться застреванием в Лабиринтах на очень долгое время. Но как изящно было преподнесено!
– Эх, Нетса, ты у нас гений, – буркнула Алия.
Она заговорила во второй раз за все время хождений по Лабиринтам, и уж в ее словах изящности не было ни на грош.
Кестель присмотрелся к дереву. Его мохнатые ветки легонько покачивались, будто под невидимым ветром. Дерево казалось сонным и ленивым.
– Есть идеи? – спросил Дунтель.
– Не то чтобы много, – ответил Кестель.
– Срежь его. Это в твоем стиле, – посоветовала Алия.
Они стояли молча и смотрели на головоломку Лабиринтов. Серый мех казался мягким и пушистым, а само дерево – словно разлегшимся у камина.
Кестель подошел к дереву.
– Осторожно, – предупредил Дунтель.
Кестель коснулся ствола. Дерево наклонилось к нему. Он погладил его, оно удовлетворенно заурчало.
Оно и вправду будто мой кот.
Кестель погладил еще раз. Дерево, урча, улеглось под стеной и подтянуло ветки – освободило проход.
– Это глупо. Гротескно. Идиотично, – буркнула Алия Лов. – Это и есть требующие большого ума загадки Лабиринтов?
– Право слово, я поражен, – сказал Дунтель. – Мне бы и в голову не пришло.
– Наверное, у вас в детстве не было кота, – заметил Кестель.
– Да, в самом деле. Вообще говоря, я даже не помню, было ли у меня детство.
Потом они часами шли и шли вперед, на развилках случайно выбирали путь, иногда заходили в странные боковые двери, выводившие в другие туннели.
– Удивительное ощущение, – заметил Кестель. – У нас вполне конкретная цель, а нам все равно, куда идти. Ни один наш выбор не имеет значения, от нас не зависит ровно ничего.
– Не совсем так, – возразил Дунтель. – Важно то, как вы ведете себя, как ведет себя госпожа Алия и как веду себя я. Выбор имеет значение, но не всегда. А среди множества постоянно принимаемых нами решений есть определяющие наш дальнейший путь. Мы же выбираем направление, выбираем решение поставленных перед нами проблем, выбираем, как относиться друг к другу. Признаюсь, я никогда до конца не понимал Лабиринты, хотя уже много лет странствую под землей.
– Много лет?
– С определенной точки зрения, этот способ путешествий лучше всего соответствует мне. Хочу сказать, что, вопреки устоявшемуся мнению, Лабиринты не кровожадны. Да, время от времени в них гибнут – как и везде. Но сущность их не в смертоносности. По моему опыту, рано или поздно они выплюнут путешественника наружу. Не всегда там, где ему хочется, но, как правило, именно там.
Путники решили передохнуть. Алия расстелила на полу плащ и легла маской к мужчинам – должно быть, захотела вздремнуть.
Дунтель оперся спиной о стену коридора и закрыл глаза. Кестель подумал о том, что на поверхности, наверное, ночь. Хотя, возможно, здесь ощущение времени обманывает. Он задумался над тем, как определить прошедшее в Лабиринтах время – и, наверное, незаметно для себя на несколько драгоценных минут провалился в дрему.
Когда он посмотрел на Дунтеля, то заметил: тот сидит с открытыми глазами и в задумчивости глядит на стену по другую сторону коридора.
– Вы надолго в Арголан?
– Нет, я только на казнь, – ответил Дунтель.
Кестель подумал о том, что хорошо знает подобных типов, и ощутил отвращение. Тоже мне, искатель сильных ощущений. В Арголане их полно: приезжают отовсюду, жадные до кровавых зрелищ, упиваются чужими муками и смертью.
– И что, много интересного?
– Для меня – да. Тот человек убил мою родню.
– Мои соболезнования, – пробормотал устыдившийся Кестель. – Мне очень жаль.
– Мне тоже. Но я еду туда, чтобы простить убийцу.
– Простить убийцу родных?
– Да. Раз он приговорен и его казнят, разве не моя обязанность его простить? Или вы считаете иначе?
– Не знаю, что тут и подумать, – признался Кестель.
Дунтель вежливо кивнул и пригладил безукоризненно белую рубашку.
– Его повесят, но его дело останется неоконченным. Невозможно допустить, чтобы перед смертью никто не посмотрел ему в глаза, не постарался отыскать в них ту тайную, глубоко спрятавшуюся человечность, о которой сам преступник, быть может, уже давно забыл. Да, это трудно. Их тех моих родных в живых не остался никто, потому меня попросили, чтобы я простил злодея от их имени… Мне кажется, вы не совсем понимаете меня.
– Вообще-то да.
– Что же, на подобные дела можно смотреть с разных точек зрения. Мою… вернее нашу, я вам описал.
С минуту оба молчали.
– К тому же эти родственники не были близкими, – добавил Дунтель.
Когда увидели того человека, по прикидкам Кестеля, шли уже вторые сутки. Человек сидел посреди развилки, опершись спиной о каменный столб с огненной чашей на нем. Голову человек свесил на грудь, глаза закрыл – будто спал. Коридор разделялся надвое.
Человек странно выглядел, но в скупом свете чаш путники далеко не сразу заметили странность.
Человека целиком покрывала пыль – и волосы, и тело, и лицо, и одежду. Пыль лежала и на опущенных веках, словно человек много лет не поднимал их.
– Это загадка? – вполголоса спросил Кестель.
– Нет, дорожный указатель, – ответил Дунтель. – На этот раз будет важно, какую выберем дорогу.
– И какую же дорогу укажет этот… э-э, указатель?
– Это должны определить мы сами.
Путники встали неподалеку от сидящего и принялись внимательно рассматривать его. Сидит, уложив ладони на коленях, подтянутых к самому подбородку, выражение лица отсутствующее.
– Может, он и указатель, но что-то ничего не указывает, – пробормотал Кестель.
– Вы тоже так считаете? – спросил Дунтель у Алии.
Та пожала плечами. Дунтель посмотрел на нее с минуту, затем снова повернулся к сидящему – но спросил у Алии:
– А что бы вы сделали, если бы нашли покрытую пылью ценную вазу?
– Взяла бы себе.
– Что же, направление ваших мыслей позволяет предположить, что вы уж точно не робкая домохозяйка.
С тем Дунтель вынул из кармана идеально белый, сложенный треугольником платок, встряхнув, развернул его, подошел к сидящему и принялся вытирать пыль с глаз, рта, губ. Похоже, Дунтель немного злился, когда поднятая пыль оседала на белой одежде.
Сидящий открыл глаза. Дунтель отпрянул. Человек с удивлением посмотрел на себя, затем, очевидно озадаченный, встал, подняв тучи пыли. Дунтель отошел еще дальше, а человек принялся отряхиваться, осмотрелся, увидел троих путников и замер.
– Я страшно засиделся, – сообщил он.
– Да, случается, – согласился Дунтель.
– Куда идете?
– В Арголан.
– Мне совсем не туда, – сообщил человек. – Жаль. Приятно было бы путешествовать в компании.
Он вяло улыбнулся, но лишь Дунтель ответил ему улыбкой. На ходу стряхивая пыль, мужчина скрылся в туннеле.
– Мы пришли оттуда, – заметил Дунтель и указал пальцем. – Он пошел туда. Значит, наша дорога – вот.
– Просто, – резюмировал Кестель.
– Просто? – хмыкнула Алия. – Примитивно. Скучно. И глупо. Для недоумков.
– Я бы не советовал так говорить, – показав головой, сказал Дунтель. – Госпожа, оскорблять Лабиринты не слишком-то разумно, когда находишься в них.