Виана не поверила в способности Алии, новые следопыты неделями следили за лживой беглянкой – и открыли магиню.
Никаких сомнений: хунг убила именно она. Виана иногда думала о том, что Алия при убийстве тех троих могла вообще не знать, что происходит, – попросту сладко спала. Под опекой колдуньи Алия не боялась никого и ничего.
И научилась действовать умнее. Когда она, пожив у Вианы с мужем, поняла, что даже страсть не склонит Торна выдать тайны хунг, то подослала палачей. Алия недооценила Торна. Он бы перебил многих и ушел, но тогда им бы досталась Виана. Торн ДаХан позволил схватить себя, чтобы Виана смогла уйти.
От воспоминаний об этом делалось больно.
– Когда вы пришли, я сказал, что понимаю ваши мотивы, – заметил Ланггс. – Боюсь только, кому-то придется заплатить за это.
– Я заплачу.
– Заплатит тот, кому выпадет. Не вам будет дано решать.
Подбежал пес – низкий, массивный, уткнувший нос в землю. Он посмотрел на хунг без особого интереса, вынюхал несколько заячьих костей, выброшенных Ланггсом после обеда, и принялся за еду.
Он звучно крошил кости зубами.
Кости. Мозаика. Когда-то эти слова, употребленные вместе, тревожили и пугали Виану.
Буро-серая, грязная – и неповторимая. Когда ВанБарт показывал ее, Виане не хотелось смотреть и не хотелось слушать о том, какая она уникальная и что никто, даже и сам ВанБарт, не в состоянии сделать вторую такую же. Наверное, с магией оно, как и с искусством: мало что получается шедевром.
Поначалу Виана не любила касаться мозаики, потому что ощущала себя полной жизни и ненавидела все, принадлежащее к миру мертвых. Туда еще не ушел никто из любимых. Мир мертвых ужасал Виану. Она тогда наивно считала, что между нею и мертвыми – нерушимая, непроницаемая стена.
Все изменилось после битвы под Нортхом и умиротворения подземных селений. Мир Вианы так переплелся с миром мертвых, что она перестала различать границы. Близкие столпились между корнями Вечного дуба.
Потом к ним ушел Торн, и Виана затосковала по миру мертвых. Жизнь, в которой ее народ прятался по убогим грязным хатам, стала чужой. То, что волшебник вытягивал кости у живых людей, перед тем как их убить, давно перестало волновать Виану. Это всего лишь еще одна мерзость тусклого мира, который Виана захотела оставить.
Алия открыла глаза. Ее камера тонула в сумраке, а у изножья кровати залегла глубокая тень.
– Тут даже и уютно, – сказала Алия и усмехнулась.
Тень скользнула к изголовью. Послышался шепот, легкий, будто касание бархата.
– Твоя самоотверженность удивительна.
– Сестричка, дело уже подходит к концу. Я знаю, как завершить с мозаикой.
– Ты знаешь, где она? – спросила тень.
– Я решила драться с Вианой ДаХан. Благодаря тому мы сможем решить сразу несколько проблем.
Тень наклонилась над Алией, и камеру заполнил шепот. Потом тень задрожала и растворилась. Алия с минуту полежала неподвижно, затем закрыла глаза и уснула.
Кестель повстречал Дунтеля за завтраком.
– Вы вчера вечером не пришли в бар, – заметил Кестель.
– Я что-то пропустил?
– Да нет. Я попытался напиться, но в последнее время у меня не получается.
– Несмотря на это, вы очень неплохо выглядите, – указал Дунтель. – Я гулял по городу, заглядывал туда и сюда. А немного ранее я поговорил с лордом Арголана.
– И он удостоил вас встречи? – удивился Кестель.
– Я попросил – он согласился.
Кестель был впечатлен. Лорд Арголана не принадлежал к числу тех, с кем запросто можно было встретиться.
– Я хотел поговорить с ним о казни. Для меня и моей родни это очень важно.
– И что вам сказал владыка?
– Что вопрос о смерти от меча еще окончательно не решен. Сегодня опять соберется совет, и он может поменять принятое решение. Что же, лорд Арголана считает, что нужно уважать желания приговоренных, но казнь есть наказание, и негоже им диктовать условия.
– Я всегда считал, что тут очень уж возятся с бандитами, – сказал Кестель.
– Лорд озвучил что-то наподобие этого и намекнул на то, что сам больше склоняется повесить.
– Он поинтересовался вашим мнением?
Дунтель сложил ладони в белых перчатках в умоляющем жесте.
– Да, очень хотел его узнать.
– И не удивился цели вашего визита? – спросил ошеломленный Кестель.
– Нисколько. Миссия прощения ему очень близка. Лорду мой взгляд показался весьма любопытным.
– Он и вправду очень любопытный, – пробормотал Кестель.
– Разве так уж? Люди часто удивляются идее прощения, не отдавая себе отчета в том, что прощение надо заслужить.
– А разве господин Буртай заслужил его? Насколько я слышал, он ничуть не раскаялся. Бездушный человек.
– Он заслужит, – заверил Дунтель.
– Но разве он захочет?
– Ох, давайте пока не будем об этом. Господин Буртай заслужит прощение, хочет он того или нет.
Уверенность Дунтеля удивляла и вызывала уважение. Почему-то верилось словам этого почти тщедушного, до смешного вежливого, не носящего оружия человека.
– Вся эта идея прощения, похоже, не такая уж и простая, – осторожно заметил Кестель.
– Правда? Вы знаете, понять ее всегда тяжело. Я позволю себе поделиться с вами соображениями личного свойства…
Лицо Дунтеля странно изменилось, а глаза сделались холодными, бездонными.
– Вы мне очень нравитесь. Честное слово. У меня свои поводы чувствовать к вам симпатию, и потому признаюсь: лучше не быть тем, кому я стану прощать.
Блондин со шрамом открыл камеру Буртая. Тот сидел на койке, привалившись спиной к стене, и не обратил внимания на вошедших.
Камера отличалась просторностью. У кровати стояли небольшой стол и стул. Не хватало разве что окна. Его приговоренным к смерти не полагалось.
– Я останусь с вами, – потрясая окованной железными кольцами палкой длиною в локоть, предложил блондин. – Этот тип злой и небезопасный.
– Спасибо, не стоит.
– Ну если что – я поблизости.
– Это очень любезно с вашей стороны, – заметил Дунтель.
Блондин вышел и примостился на табурете у двери в камеру.
– Мое имя Дунтель. Я – родственник жертв, – представился Дунтель и сел за стол.
Буртай равнодушно посмотрел на него и буркнул:
– Что, захотел отомстить? Приходи завтра, посмотришь на казнь.
– Я приехал для того, чтобы простить вам.
Буртай презрительно скривился.
– Зря приехал. Мне наплевать, и я ни о чем не жалею.
– А мне нет, – заметил Дунтель.
– Твое дело. Завтра меня прикончат, и мне абсолютно все равно, кто меня прощает, а кто проклинает.
– А вы упорный.
– Да, упорный. Я хочу умереть с достоинством.
– И какое же достоинство может быть у человека, убивавшего детей? – осведомился Дунтель.
– Свое личное, – отрезал Буртай и гордо выпрямился, весьма довольный собой. – Знаешь, зачем я это сделал? Потому что захотел. Бац – и сделал. А ты кто такой? Ты как манда в своих белых штанах.
Дунтель молчал.
– Может, хочешь услышать, как я это сделал? Хочешь знать про их последние минуты? Так я расскажу!
Дунтель по-прежнему молчал. Буртай на пробу запустил несколько смачных подробностей, но реакции не дождался, и потому продолжил, с удовольствием посматривая на Дунтеля. Буртай болтал все оживленней, живописал все подробней, описал буквально каждый оттенок совершенного убийства.
– Ну и как, понравился рассказ? – в конце концов спросил он.
– Он мне безразличен.
Буртай издевательски захохотал. Но лицо Дунтеля оставалось по-прежнему благодушным и бесстрастным.
– Безразличен? Так я тебе еще расскажу!
– Если вам это доставляет удовольствие – а я вижу, что доставляет, – тогда пожалуйста.
– Это ты упрямый, – буркнул Буртай.
– Не стоит обо мне. А если вы уже закончили со своими скучными рассказами, давайте перейдем к делу. Я проделал долгий путь для того, чтобы простить вам. Однако, как я полагаю, прощению невелика цена, если вы сами не попросите о нем.
– В дупу себе засади прощение, – посоветовал Буртай.
– Потому я хотел бы, чтобы вы попросили о прощении, – закончил мысль Дунтель.
– Катись отсюда вместе со своим прощением!
В лице Дунтеля не дрогнул ни единый мускул.
– Но даже если вы и попросите, прощение надо заслужить.
– Я же сказал: катись. Аудиенция окончена. Стражники! – вставая, крикнул Буртай.
В дверях появился обеспокоенный блондин. Дунтель послушно встал, извинился и вышел наружу.
– Вскоре мы увидимся снова, – не оборачиваясь, обронил он.
Это прозвучало как обещание.
Дунтель вышел из здания, блондин со шрамом закрыл за гостем дверь. Второй стражник, высокий и бородатый, зашел в караульную и открыл стальную коробку, вынул из нее старую заржавленную цепь и обмотал вокруг ладони. Оставшимся концом цепи стражник хлестнул по полу раз, другой. По коридору заметалось эхо.
– Погоди, – посоветовал блондин, уселся и взгромоздил ноги на стол.
– А чего ждать-то?
– Может, и ничего. Но нелишним будет немного подождать, чтобы никто не стал связывать нас с тем делом господина Дунтеля.
– Но только не слишком много. А то я себя уже накрутил, приготовился, – сказал бородач и с раздражением швырнул цепь обратно в ящик. – А как мы будем объяснять?
– Да никак, – отмахнулся блондин.
– Но что-то же надо говорить, если станут расспрашивать.
Блондин картинно развел руками.
– Знаешь, у меня такое удивительное чувство, что никто ни о чем не станет нас расспрашивать.
Глава 17
Кестель волновался.
Прошло уже два дня с того времени, когда он сдал Алию в тюрьму, а Виана не подавала признаков жизни. Она должна была появиться и подтвердить свою личность. Виана не могла того не знать, раз уж получила ордер. Конечно, времени еще хватало, но Кестеля мучили дурные предчувствия.
А вдруг с ней приключилось несчастье? Виана-то не слишком нравилась ему: резкая, неприступная и неприятно любопытная. Когда ей казалось, что Кестель не замечает, она подолгу рассматривала его. И что она при том думала? Впрочем, неважно. Лишь бы исправно – да поскорей – выдала обещанную награду: сведения о шестом элементе мозаики.