Палач медленно обошел виселицу. Наступила тишина. Даже владыка перестал есть. Палач замахнулся, и вторая ножка рассыпалась щепой. Стол удержался, но теперь, чтобы устоять, Буртай вынужден был балансировать. Он танцевал на искалеченном столе будто цирковой артист.
Палач не спешил. Он всматривался в лицо приговоренного, в единственный видимый – теперь выпученный – глаз, в полопавшиеся окровавленные губы, беззвучно шевелящиеся, словно у пойманного карпа. Наконец палач ударил в третий раз. Стол перевернулся, петля затянулась на шее, Буртай повис на веревке, задергался, засучил ногами.
Кестель мимо воли зажмурился. Он хорошо знал такие минуты, ощущал краткие мгновения, разделяющие миры живых и мертвых – времена кромешного отчаяния. Но он пересилил себя и открыл глаза.
Буртай все еще сражался с веревкой, дергался, корежился. Вот рванулся раз, другой, третий – а ведь должен был уже потерять сознание. Неужели скверно завязали петлю?
Буртай содрогнулся в конвульсиях, рванулся…
Веревка лопнула, и приговоренный упал на песок.
Публика вскочила. Только родня жертв осталась на месте. Лорд Арголана присмотрелся к лежащему Буртаю, к тому, как он с шумом втягивает воздух, тяжело дышит, а затем с интересом посмотрел на Дунтеля. Тот, серьезный и безучастный, поклонился снова.
Палач схватил Буртая за волосы, заглянул в опухшее измученное лицо и вопросительно глянул на владыку. Тот слегка шевельнул ладонью. Палач крикнул стражников, те неспешно подошли, взяли Буртая под руки и выволокли из зала.
– Что за неудача, – заметил Кестель.
– Да, редкостное невезение, – согласился Дунтель.
– Не означает ли разрыв веревки то, что Буртая отпустят?
– Ах, ну что вы говорите! Может, кое-где и есть такой обычай, но только не здесь. Владыка Арголана не подвержен деревенским предрассудкам и вешает бандитов до смерти.
– А, вот оно как.
– Именно. Похоже на то, что господин Буртай проведет еще ночь в камере, – заключил Дунтель.
Зрители вставали и направлялись к выходу. На месте остались только потрясенные родственники жертв. Может, они хотели, чтобы казнь поскорее закончилась и этот ужас остался позади? Может, им не терпелось дождаться справедливости, чтобы сообщить эту новость умершим, соблюсти траур и продолжить нормальную жизнь?
В зал явились уборщики и принялись убирать следы неудачной казни.
– Господин Дунтель, пожалуйста, не поймите меня неправильно – но завтра веревка тоже порвется? – спросил Кестель.
В холодных глазах Дунтеля блеснула живая искра.
– Я боюсь, что господин Буртай может вообще не дождаться утра.
– Наверное, он умрет под самое утро, после жуткой ночи, причем так, что повешение покажется легким в сравнении с кончиной господина Буртая?
– Очень может быть, – согласился Дунтель.
– И тогда вы простите ему?
– Да. Знаете ли, я всегда говорил об этом только правду. Мои родные прислали меня именно за тем, чтобы я простил ему.
Глава 19
Виана ДаХан начала собираться. О боги, как она отдохнула! Как же спокойно было в поселке недобитков, заселенном теми, кто позволил переписать себя и желал только покоя.
Но, конечно, были и те, кто не дал переписать себя и прятался от княжеских шпионов. Конечно, Неписаные покой не ставили ни в грош, но и они не помешали отдыху Вианы перед боем.
Виана предполагала, что Кестель уже добрался до Арголана. Дорога от Клоокблока занимала четыре-пять дней. Если выйти сейчас, останется время отдохнуть после дороги и сосредоточиться перед боем.
Когда Лангсс вошел в дом, Виана сразу поняла: что-то случилось.
– Парс не смог дождаться тебя в Арголане и пришел сюда. Алия Лов уже три дня в камере и ждет боя.
Кровь тяжело застучала в висках. Виана затянула пояс.
– Три дня? У Кестеля выросли крылья?
– Он прошел через Живые лабиринты.
В голове закружилась единственная мысль:
О боги, ему удалось!
Виана засобиралась быстрее. Конечно, она должна была предусмотреть и такое. Но по Лабиринтам можно блуждать месяцами. И как такое пришло Кестелю в голову?
А может, она не предвидела, потому что не захотела? В глубине души предпочла остаться здесь, среди своих, подле запаха вина с пряностями и теплого дома?
– Я успею, – пообещала она. – Разве что не высплюсь.
– Пожалуйста, не идите биться, – попросил Лангсс.
Она не ответила.
– Вы не должны драться. Мы и так отдадим Кестелю шестую часть. Мы собьем ведьм со следа и поможем ему отыскать седьмую. Все еще может получиться, мир переменится. К дьяволу Алию Лов!
– Для меня уже ничего не получится.
– Если вы погибнете, у нас исчезнет еще одна причина жить. А вы же знаете, как мало их осталось у нас.
– Я убью ее.
– Виана, вы же знаете – она из Ордена. Вы понимаете, что это значит… Вы можете и проиграть.
В дорожном мешке Вианы дремал белый клинок. Он склонит чашу весов на ее сторону. Ее захотелось рассказать Лангссу.
Но рассказать она не могла. Если она пронесет белый кинжал на Арену, хоть чуточку царапнет Алию и та забьется в страшной агонии – Виана умрет тоже. В Арголане ее приговорят к смерти и повесят в тот же день.
Но лучше Лангссу не знать об этом.
– Пожалуйста, не убивай во мне веру, – тихо попросила Виана. – Если я умру, что же, перед вами откроется дорога к войне. Никто уже не будет мешать.
Лангсс печально покачал головой.
– Не будьте так несправедливы. Ваша смерть никого не утешит. Я послал на пастбище за конями. Мы поедем вдевятером. С нами поедет Маццерштерн и…
Он беспомощно развел руками.
– Я все время забываю, как зовут того другого. Имена у карликов – не выговоришь.
– Тогда пусть все будут готовы за полчаса, – отвернувшись, чтобы Лангсс не видел ее лица, произнесла Виана. – А второго карлика зовут Амфилибиаст.
Казначей с помощью пары стражников отсчитал ровно пять тысяч серебряных монет.
– Если бы вы захотели золото, считать пришлось бы меньше, – указал он.
Кестель глядел на серебро. Оно такое красивое. В нем будто первозданная магия. А золото – так, побрякушки.
Казначей подал ему тяжелый раскрытый кошель. У Кестеля были на него планы. Жаль, что доведется так быстро расстаться с кошелем.
– Пересчитаете?
– Я вам верю, – ответил Кестель.
– Замечательно! Пересчет тянулся бы очень долго. А я ведь не ошибаюсь.
– Знаю. Потому я и сказал, что не буду пересчитывать.
Он вытащил несколько монет, одну за другой уронил назад, в кошель. Те, крутясь, падали к своим товаркам.
– Я мог бы дать вам охрану, – предложил казначей. – Мои стражники охотно нанимаются охранять. Опасно ходить с таким мехом серебра.
– Даже и в Арголане?
– А что, здесь люди не такие, как везде?
Кестель указал пальцем на меч в кожаных ножнах, висящий за плечами.
Стражник махнул рукой.
– Очень он вам поможет, когда несколько парней припрут вас в тесном коридоре. Тут есть те, кто постоянно высматривает таких, как вы, выходящих из сокровищницы. Увяжутся следом и… знаете сами.
– Ловчие ловчих, значит. Воры, да?
– Воры и убийцы! – горячо подтвердил стражник. – Я бы советовал принять мое предложение.
– Не нужно. Мне очень близко. Но за предложение спасибо, – сказал Кестель.
Казначей развел руками. Стражники усиленно делали безразличный вид. Они стояли и равнодушно глядели в никуда. Доверия они не внушали вовсе никакого. Уж не они ли и есть те самые ловчие ловчих?
Идти и вправду было совсем недалеко. Туут обосновался в нескольких комнатах от казначейства, в просторном жилище неподалеку от Арены. Там он неспешно продавал Театру в розницу привезенных узников.
– Входи, – сказал он, когда Кестель появился в дверях. – Видел я Алию в камере и нанес ей куртуазный визит. Поздравляю! Может, пойдешь ко мне на работу?
– Увы, нет.
– Ну я не про постоянную работу. Может, время от времени какое-нибудь дельце, а? Ты ж зарабатываешь такими делами.
– Если буду искать работу, я вспомню о твоем предложении, – пообещал Кестель. – Но сейчас я по другому делу.
– Тогда садись. У меня есть вино, водка и пиво.
– Водка. Я не пил с утра.
Туут налил Кестелю водки, себе зачерпнул пива из большого жбана, стоявшего рядом на буфете, сколоченном из грубо отесанных досок.
– Эх, люблю я Арголан. Что за город! Золото, кровь, мрак и женщины, не прячущие лица за масками. Чего еще хотеть?
Кестель выпил.
– Наверное, ты пришел за своими деньгами, – предположил Туут. – Ты ведь неплохо заработал на Алие.
– Неплохо, – подтвердил Кестель и водрузил на стол кошель с серебром.
Туут заморгал.
– И зачем ты их принес?
– Пять тысяч серебром.
– И?
– У тебя еще три с половиной, – пояснил Кестель.
– Ну да. Хотя я думал, что ты предпочтешь забрать золотом.
– Я вообще не хочу забирать. Больше того, я тебе оставлю эти пять тысяч.
Туут задумчиво отпил из кружки, поставил ее на стол.
– И за что?
– За ту горянку, что я видел у тебя в фургоне. Ты еще говорил, что она из гхнор.
– Ее зовут Йярна. Она еще тут, у меня.
– Я хочу ее выкупить.
Туут махнул рукой.
– За нее едва двести золотом, то есть полтысячи серебра. Забирай свои деньги. Хватит того, что я тебе должен, и еще останется три тысячи. Хотя продавать ее не то чтобы законно. На нее ведь ордер. Да зачем она тебе?
– Речь не о том, чтобы ее попросту забрать. Над ней же будет по-прежнему висеть приговор. Если выпустить, ее схватят другие ловчие или дремучие паскудники из ОвнТховн.
– Скорее всего, так и будет, – согласился Туут. – Хотя, с другой стороны, никто из Арголана гоняться за ней не будет, оно не окупится. Мы-то ее прихватили по случаю. А вот те, с ОвнТховн, очень даже могут. Йярна не то чтобы особенно красивая, но и не замухрышка. А это им важно.
– Тогда пусть господин Туут заберет все мои деньги и воспользуется своими связями в Арголане и ОвнТховн, чтобы очистить Йярну от обвинений.