– Уже поздновато для таких сомнений. Но я сдержу слово.
Второй дракон стоял неподвижно. Кестелю было неловко. Красивая ведь женщина, хотя и очень бледная. Наверное, ее он и видел при первой встрече с Боном, хотя тогда она носила маску.
– Проведи меня к ней, – попросил Кестель.
– Дай мозаику, тогда проведу, – нетерпеливо сказал Бон.
Кестель смолчал.
– Ну ладно, – согласился дракон. – Мы войдем в нижние комнаты башни, там ты отдашь мне мозаику, а я проведу тебя дальше. Там и поймешь, почему нужно именно в такой последовательности, а не иначе.
Отчего-то Кестелю хотелось верить обоим драконам. Он и с самого начала поверил Бону. Все трое двинулись к дверям башни.
– Я отыскал шесть частей, разбросанных по очень паршивым местам, – сообщил Кестель. – а седьмая всегда была при мне. Ты дал мне ее.
– Я?
– Да. Она лежала здесь, на помойке под башней, куда ты выбрасываешь трупы. Ты и был сторожем той части.
Бон в недоумении покачал головой.
– Однажды, когда в башне содержалась другая пленница, направляющийся сюда рыцарь заехал в гости к хунг. Генерал Торн ДаХан подарил рыцарю на счастье красивую цепь. Генерал знал, что ни один человек не переживет боя с драконом, и пытался разубедить гостя. Тот стоял на своем, и генерал подарил цепь.
– Мудрым вождем был тот генерал хунг, – заметил дракон. – Но погиб. А осталась его психопатка-жена.
– Я уже говорил: она не психопатка. И она тоже уже умерла.
– Жаль. Хотя, наверное, так и должно было случиться. Под Нортх они привели свой народ к страшному поражению. А в той цепи была часть мозаики?
– Когда ты убил рыцаря и бросил его тело на помойку, вместе с ним там оказалась и цепь, – ответил Кестель. – А ты стерег башню и помойку, убивал каждого, кто появится. Так ты и сделался хранителем элемента. Скажи, а разве драконы не забирают сокровища убитых?
– Немного же ты знаешь о драконах, – разведя руками, сказал Бон.
– Наверное, Торн ДаХан знал больше. Я никогда не говорил с ним, а такое впечатление, будто он сам рассказал мне. На самом деле рассказала мозаика.
Больше дракон не спрашивал, шли в молчании. Кестель трижды лежал мертвый на помойке под башней. Он не знал, что происходило с ним там, – как и в других местах, где были спрятаны части. Кестель не имел понятия о том, как получает элементы. Когда возвращалось сознание, он попросту ощущал их присутствие. Притом менялась татуировка, рука делалась тяжелее.
– Я забрал эту часть, когда ты убил меня в первый раз, – буркнул он. – Потому я и не помнил того.
Бон выслушал равнодушно, и Кестель слегка обиделся.
– Что, никто не пытается освободить ее?
– Уже давно никто не пытается.
Дверь башни Бон открыл тремя ключами. За прихожей узкая лестница вела наверх, в небольшую комнату, где стояли только каменный стол и несколько стульев.
– Давай сейчас, – сказал Бон.
Кестель снял блузу и рубаху, вытащил из-за пояса ножик, провел острием по татуировке на правой руке.
– Мозаика там, но я не имею понятия о том, как ее вынуть. Разве что так …
Кестель проколол кожу на краю татуировки и воткнул нож в мышцу, зашипел сквозь зубы, надавил сильнее, подцепил острием и вытянул наружу первый элемент. Его форма совпадала с вытатуированной на коже над ним. Кестель отложил нож, двумя пальцами ухватил за торчащий край и потащил. Кровь стекала по руке, пачкала пальцы.
– Вот и номер один, первый из чертовой семерки, – вытерев заливающий глаза пот, с усилием произнес Кестель.
Боль можно было терпеть. Кестель творил со своим телом и горшее.
– Дальше, – спокойно велел Бон.
Кестель снова взял нож в левую руку и снова всадил в мышцу правой руки.
Так, одна за другой, снаружи оказались все части мозаики.
По правой руке кровь лилась ручьем, левая тоже была целиком в крови, но на столе лежали все семь элементов. Выглядели они невзрачно: семь высохших и пожелтевших обломков кости причудливой формы, замызганных кровью и обрывками мяса.
Кестель знал их формы по татуировке на руке. Если бы внимательно ее рассмотрел, то давно бы понял, что в руке сидит больше частей, чем кажется. Хотя седьмой, вернее первый элемент, был еще невзрачней прочих, и его часть татуировки выглядела, скорей, уродливой язвой на коже, а не частью рисунка.
Кестель невесело рассмеялся.
– Вот и все. А я столько раз умирал, чтобы их добыть… Надеюсь, они и в самом деле то, что тебе нужно.
– Посмотрим, – сказал Бон.
Он взял один элемент, вытер об одежду, затем взял второй, тоже очистил и соединил с первым. Потом Бон задумался на минуту, взял третий и попробовал в нескольких положениях, чтобы лучше присоединить к двум первым.
Бон знал, как сложить мозаику, – и складывал.
Молодая женщина наблюдала за ним, но то и дело украдкой поглядывала на распоротую окровавленную руку Кестеля. Тот подумал, что, наверное, не слишком-то разумно дразнить кровью драконов, поэтому напялил рубаху. Та мгновенно намокла и прилипла к ране, кровавое пятно росло с каждой секундой. Тогда Кестель надел плащ, тоже немедленно промокший.
Кестель глядел на кровь и думал о том, что все, наконец, завершилось. Уже много месяцев раны так не кровоточили. Раньше кровь быстро густела, так же быстро останавливалась, пропадала, раны затягивались.
Магия в теле угасает. Кестель ощутил облегчение.
Он еще глядел на кровь и размышлял, когда Бон сообщил:
– Готово. Это она.
В руках он держал маленький нож из человеческой кости, гораздо меньший того, которым Кестель резал себе руку.
– Нож? – удивленно выговорил Кестель. – Мозаика – это нож?
– Мозаика – это все, что угодно, – ответил Бон. – Все зависит от того, для чего хочешь применить ее.
Он сжал пальцы на рукояти, быстро махнул над головой и сразу же у руки, переложил нож в другую руку и повторил жест. Затем, меняя руки, Бон принялся рубить воздух вокруг себя, словно исполнял странный беспокойный танец.
– Что это и зачем? – удивился Кестель.
Бон все быстрей и яростней рубил воздух. Наконец, он громко рассмеялся и подал ножик девушке.
– Йонни…
Она взяла нож, минуту присматривалась к Бону, чуть задирая голову вверх, и вдруг коротко рубанула воздух у самого его уха.
– Просмотрел, – мило заметила она и принялась сама отплясывать и рубить воздух.
Рубила она притом с удивительным изяществом и точностью, будто несомненно знала, куда бить.
– Что это и зачем? – повторил Кестель. – Вы ведете себя как безумцы.
Йонни отдала Бону костяной клинок. Ее глаза пылали.
Бон взял нож за кончик острия, легонько ударил рукоятью о стол – и мозаика рассыпалась на семь кусочков.
– Они же… у всех частей теперь другая форма! – выдохнул пораженный Кестель.
– Мозаика – она такая. Удивительная она, – заметил Бон.
Он быстро сложил из кусочков плоский треугольник, поводил им перед лицом Йонни, затем перед своим, посмотрел на Кестеля.
– Ну все. Теперь мы свободны. Они не могут управлять нами и уже нас даже не видят.
Дурманящие шепотки Офеллы Мастерии Диамы давали результаты. Лабиринты выставили еще две головоломки, после чего снова пришлось
идти, и идти по длинным коридорам. Иногда магистрессы Ордена останавливались передохнуть.
Наконец они разгадали очередную загадку, и Лабиринты открыли выход, – но выглядело так, будто выход наверху, а до него никак не добраться.
Офелла Мастерия Диама подошла под самую дыру в каменном потолке, задрала голову, увидела ясный круг месяца во мраке ночного неба, осмотрелась.
Затем магистресса подняла ногу и утвердила в воздухе с такой уверенностью, будто там была невидимая ступенька. И эта ступенька вдруг материализовалась под ногой. Магистресса ступила вверх, и под ногой появилась вторая ступенька.
Офелла поднималась спокойно и неторопливо, очередные ступеньки появлялись, когда нога застывала в воздухе, ожидая опоры. Оставшиеся две магистрессы осторожно и опасливо двигались следом.
Так и выбрались из Лабиринтов.
– Я уже боялась того, что мы проблуждаем там месяцы или не выберемся вообще, – заметила Алия.
– Алия, зря ты боялась, – сказала Офелла.
– Не называй меня так… этим плебейским именем.
– Хорошо, Аталоэ, – осматриваясь, равнодушно согласилась Офелла.
Магистрессы вышли на равнину, поросшую высокой сухой травой. Неистово стрекотали сверчки. Вдалеке виднелись заросшие лесом холмы. Вход в Лабиринты здесь был просто дырой в земле, неосторожно ступи – и провалишься.
– Я два года искала мозаику, – буркнула внезапно разозлившаяся Алия. – Я два года ходила с голым задом по трактам и гостиницам, – как убийца и шлюха. Как полное ничтожество.
– Хорошо, мы больше не будем называть тебя тем именем.
– Я якшалась с голытьбой, трахалась с плоскомордым, проклинала Орден и моих сестер, лгала, изображала презрение и почти ощущала его. И я сейчас хочу как можно скорее забыть об этом.
Офелла Мастерия Диама печально посмотрела на нее. У Офеллы Мастерии Диамы были большие, очень красивые темные глаза.
– Аталоэ, я понимаю. То имя уже забыто. Пожалуйста, прости.
Аталоэ, бывшая Алия Лов, кивнула.
– Сестричка, это ты меня прости. Что-то я взъелась без особого повода. Наверное, потому что мне не по себе в Лабиринтах. Где нас выбросило?
– То, что в Живых лабиринтах не действует магия, – миф. Думаю, нас выбросило не так уж далеко от Кестеля.
Третья лжетанцовщица Басис глядела в сторону леса, стараясь разглядеть в темноте местность. После глухого мрака Лабиринтов обычная ночная темень казалась приятной.
– Похоже, мы невдалеке от Воон Дарт, – заключила третья. – Сестра Офелла, твое мастерство заслуживает всемерного уважения.
Офелла Мастерия Диама улыбнулась. Она была самой щуплой и маленькой из трех, а когда пошла в сторону холмов, под ее ногами не зашелестела ни единая травинка. Магистрессы взошли на самый высокий холм, и там Офелла задержалась, закрыла глаза, плотно завернулась в плащ от ночного ветра. Остальные терпеливо ждали.