– Как тебя зовут?
Девочка молчала.
– Ее зовут Сае, – сказал Танида.
Девочка равнодушно посмотрела на Лассу, уселась и вынула куклу.
Возвращались они в темноте. Улицы опустели, на пути повстречалось только двое алебардистов да фонарщик. Тот приподнял крышку фонаря, ткнул в вершину фонарного столба длинной палкой с горящей лучиной на конце, а алебардисты стояли, задрав головы, и глядели на то, как в котелке на столбе занимается масло.
– Мне нужны две тысячи, – сказал Танида.
Когда фонарь вспыхнул, Прун зажмурился. Разлился смолистый запах горящего масла, и на мгновение сделалось светло, как в комнате со множеством свечей. Затем фонарщик позволил крыше над котелком опуститься, уменьшил пламя.
– За что ты собираешься ей платить? – осведомился Прун.
Танида не ответил. Как и алебардистов, его заинтересовали фонарь с фонарщиком.
– Ты просишь об одолжении, а с чего собираешься отдавать?
Количество денег, похоже, не слишком заботило Пруна. Танида уже понял, что деньги у старого друга есть. Походило на то, что у него – целое состояние. И как заработать состояние человеку, всю жизнь жившему чуть ли не впроголодь?
– Я знаю людей в приморских городах, которые возьмут меня ради меча.
– Меч твой стоит недорого. А если позволишь убить себя, деньги пропадут.
– Я не дам убить себя.
Прун хихикнул в темноте.
– Я говорю не про твою работу в приморских городах, а про наш город, здесь и сейчас. ТанПер нанял трех убийц. Каждый действует независимо и торопится, чтобы успеть раньше. Награду получит только один.
– Откуда ты знаешь?
– Первый уже труп. Он крутился тут, поблизости, – будто не заметив вопроса, сообщил Прун. – Команду второго ты видел.
– А третий?
Пруг рассмеялся.
– Я третий.
Танида выпрямился и тут же сгорбился опять. Где-то за спиной, в темноте, шел великан Мастиф. Может, далеко, а может – нет. Несмотря на габариты, гигант умел передвигаться беззвучно.
– Так ты не случайно наткнулся на меня?
– Я искал тебя, чтобы успеть раньше других.
– А, это Ласса и имела в виду, когда советовала спросить о твоих занятиях, – заметил Танида.
Каменные дома по обе стороны улицы выглядели запустелыми, ни лучика света в окнах. Свечи были дороги, а горожане умели считать деньги. Их не пугала темнота. Они укрывались в ней целыми семьями, наглухо закрыв двери жилищ, страшась за жизнь и добро. Но в их темноте, по крайней мере, было безопасно. А Танида уже давно не знал места, где мог бы ощутить себя в безопасности.
– Меня заставила жизнь, – тихо сказал Прун.
Он помолчал с минуту, потом добавил:
– Кое-что оказывается на удивление легким, когда нечего больше терять. А когда делаешь снова, оно еще легче, в особенности когда награда на зависть. Знаешь, как трудно противиться искушению, когда что-то легко получается и хорошо награждается?
Танида знал. Он в последнее время вообще старался делать только то, что легко получается. Это Прун всегда старался делать трудное, например, заработать на жизнь искусством. Таниде иногда приходилось защищать Пруна от тех, кто верил, что должник с переломанными ногами быстрее отдаст долг. Парадокс, конечно, но на то она и вера. А ломать эти люди умели.
После бегства Таниды Пруну пришлось управляться самому. И, похоже, управился он отлично.
– С чего ты доверяешь Морициусу?
– Потому что он мой человек. И та халупа, в которой ты живешь, – тоже моя. Морициус держит корчму от меня.
– А театр? – спросил Танида.
– Я продал его вскоре после твоего отъезда.
– Ты продал свою мечту.
– Тогда я должен был, – сказал Прун. – Теперь я хочу выкупить театр, и договариваюсь о том с князем. Когда ты пропал, люди перестали приходить к нам. ТанПер позаботился о том, чтобы это произошло. Лучше всего для меня стало пропасть из виду. Показывать нашу с тобой дружбу стало… не слишком удобно.
– Не верю, – прошептал Танида.
Он и вправду не поверил. Чтобы Прун – и такое? Хотя не сам ли Танида все время твердил о том, что любой может делать наихудшее, если прижмет как следует. Именно тогда открывается, что худшее делать легко и денежно.
Прун тряхнул головой.
– Меня заставила жизнь, – с напором выговорил он, словно хотел еще раз убедить себя. – Но я не жалуюсь. Мне и раньше приходилось работать с людьми такого сорта. Даже с теми, с кем работаю сейчас. У меня уже репутация. Я даже несколько раз работал на ТанПера. Он слегка удивился, но не более того. Как видишь, я не мог ему перечить, когда получил заказ на тебя.
– И как к этому всему относится Ольра?
– Очень мудро.
– То есть? – спросил Танида.
– Она никогда ни о чем не спрашивает.
– Но она же должна понимать, что ты делаешь все это ради нее, так? – сказал Танида и мимо воли положил руку на рукоять меча.
Прун сразу это приметил – и Танида пожалел о своем жесте. Если бы старый друг хотел убить, то давно бы убил.
– Прости, – буркнул Танида.
Прун только пожал плечами.
Ласса уложила девочку спать на втором этаже. Сае казалась послушной, почти безвольной, и это вполне устраивало Лассу. Затем она уселась в салоне – ждать.
Наверное, она вздремнула. Подняла голову – а Черный уже рядом. Его силуэт вырисовался на фоне окна. Черные волосы, черный камзол, обшитый черными стальными пластинами, приклепанными черными клепками, черные штаны и сапоги, и даже меч из черной стали. Черный стоял у окна и смотрел в ночь.
– Почему не удалось? – осведомилась Ласса.
– Маддона. Она появилась, когда мы уже вышли. Я – Черный, мое время ночь. Днем у меня случаются накладки.
– Если ты хочешь работать на меня, пусть у тебя больше не случается накладок. Хотя в результате получилось очень даже неплохо. Я поторопилась.
Черный был хорошо сложен. Его силуэт на фоне окна напоминал статую в саду ТанПера. Вырезанная из черного дерева статуя изображала Слядара, известного как Убийца драконов. Но, наверное, общий у Черного со статуей только окрас. Он ничем не походил на Слядара. Так, холуй-головорез с выселок. Дешевый холуй, потому что влюбленный.
– Завтра Танида снова придет сюда. Сделаешь прямо здесь.
– В доме? Я бы не хотел.
– Сегодня поблизости был Прун с этим своим великаном. Нужно устроить так, чтобы завтра они не оказались поблизости и чтобы ни один даже и не думал мстить мне. Сходи к ТанПеру.
– Схожу, – пообещал Черный.
– Князь тоже должен подключиться. Он и подключится ради ТанПера. Прун узнает, что я под княжеской опекой. Да, и завтра тут должны быть все твои люди. Понимаешь, все. Я больше не хочу накладок.
– Он придет в сумерках?
– Да брось ты свои глупости, – раздраженно сказала Ласса. – Когда придет, тогда придет.
– Я сделаю, что скажешь. Но лучше было бы, если бы Танида пришел в темноте. Моя пора – ночь.
Он проснулся, услышав шаги в комнате, и не открывал глаза до тех пор, пока не зашуршал передвигаемый стул и не звякнули монеты в брошенном на стол кошеле.
– Спасибо, – сказал Танида.
Он сел в кровати. Прун выглядел опечаленным.
– Я не смог заснуть, – сообщил он. – Я всю ночь думал о твоей девочке и о том случае на улице. Твоя Сае пережила встречу с маддоной! Если бы сам не видел, никогда не поверил бы.
Танида встал, посмотрел в окно на грязный двор внизу и пошел в угол, где на табуретке стояла деревянная лохань со свежей водой. Амарха принесла воду на рассвете. Танида сполоснул лицо и руки.
– Она удивительная. Мы с Ольрой всегда мечтали о такой дочке. Ну, конечно, это Ольра мечтала, но я тоже не против.
Танида оделся, сел напротив Пруна, взвесил в руке кошель с серебром.
Тяжелый кошель.
– А отчего у вас нет детей?
– Боги не смилостивились над нами.
Танида промолчал.
– Мы пробовали. В разное время дня и ночи, недели, месяца и года, и в разных местах, и множеством разных способов.
– Да, бывает иногда, – согласился Танида.
– Потому я тогда и говорил тебе, что мог бы купить ее. Ольра была бы очень рада.
– А разве мало вокруг сирот? Война была кровавая.
– Я чувствую: эта девочка необыкновенная. Я знаю, что Ольра полюбила бы ее всем сердцем.
– Да, Сае немного не такая, как другие дети, – согласился Танида.
– Она ненормальная? – тихо спросил Прун.
– Не говори так о ней. Она обиженная.
– Я не буду говорить так.
– Если бы вместо покупки ты заговорил о том, что твоя жена возьмется опекать Сае, мы говорили бы по-другому, – заметил Танида.
– Я не думал, что ты так небезразличен к девочке. Тебе же всегда на все было наплевать.
Танида стиснул кошель, ощутил под пальцами движение монет, тихое звяканье серебра. Может, и так. В последние годы Таниде и вправду было на многое наплевать. Таниде нравилось плевать на все и вся. И так будет опять, когда у Сае появится дом, а у Пруна – его две тысячи. Танида больше не позволит гневу богов догнать себя.
– Хотя я ценю то, что ты когда-то делал для меня.
Прун знал, что Танида не слишком-то переменился, когда убежал из города. Танида всегда был пустоват внутри, и последние годы, заполненные нуждой и бегством от охотников за наградой, он вовсе не считал намного худшими, чем те времена, когда имел Лассу, деньги и положение в городе. Пустоте внутри не было особой разницы, сколько Танида ест и где спит.
Тот, кому не все равно, не совершил бы убийственной глупости, не навлек бы ненависти ТанПера. А Танида знал, что произойдет, – и совершил ее все равно. Может, он не до конца представлял ширину, глубину и продолжительность последствий, но в общем и целом знал.
– Наверное, из меня получился бы плохой отец, – признался Прун. – Дети раздражают меня.
– Я уж точно не могу представить тебя отцом.
– Да, я был бы злым. Я ничего не знаю о детях, они злят меня. Но Ольра была бы добра к ней, а я бы старался, – даже тогда, когда бы девочка раздражала меня.
– Ольра – фантастическая женщина. Как жаль, что боги не дали вам детей.