Черный снова рассмеялся и спросил:
– А я? Я получу приглашение?
– Чувствуй себя приглашенным, – тут же ответила она. – Ох, клянусь демонами, Танида выбрал наилучший момент для возвращения.
Ласса искоса глянула на убийцу. А ведь ты, голубчик, вернул не весь гонорар. Придется в ближайшем времени заняться этим.
– Только не слишком бросайся в глаза, – посоветовала она. – Развлекайся, но так, чтобы никто не вспомнил о твоем присутствии.
– Это же как раз по мне, – улыбнувшись, ответил он. – Я же Черный. Буду гулять как демон на твоем ночном балу, а завтра никто и не вспомнит обо мне.
– Надеюсь, – с сомнением произнесла Ласса.
Она облачилась в платье, но не то, в котором хотела появиться вечером на балу.
– Пойдем со мной. У меня новый повар, попробуешь его соус. Люди запомнят ТанПера на моем балу, неповторимую атмосферу, о которой уж я позабочусь, шепот фонтанов, музыку и этот соус. И, надеюсь, не запомнят тебя. А завтра у меня не будет отбоя от клиентов.
Они вышли из комнаты, Сае – вслед за ними. На кухне галдели, клубился пар, в ноздри ворвалось множество запахов. Повар склонился над котлом размером с ванну. Завидев Лассу, он усмехнулся.
– Уже заканчиваем, – сообщил он. – Через минуту будем охлаждать.
Сае с интересом посмотрела на котел. Из сметанной гущи время от времени поднимались пузыри и лопались на поверхности.
– Дай-ка попробовать свой шедевр моему дружку, – велела Ласса.
Тут же, словно бесплотный дух, явился подросток-поваренок с небольшой тарелкой и серебряной ложечкой. Повар наполнил тарелку и подал Лассе.
Никто не заметил, как с ладони Сае в котел посыпались листья. Пузырящаяся, разогретая сметана тут же поглотила их. Сае вытащила из кармана еще одну порцию листьев и тоже бросила в котел.
– Этот твой новый повар – чертов гений, – заметил Черный. – Сегодня я точно съем целую миску. Даю голову на отсечение: мне еще придется с боем ее вырывать.
Девочка подошла к Ласе и взяла ее за руку.
– Ну иди поиграй, – буркнула Ласса, которой присутствие ребенка уже надоело.
Девочка странно и робко улыбнулась в ответ. Улыбка родилась на губах, но погасла, не коснувшись щек и глаз. Пусть робкая и мимолетная, но улыбка, – первая и единственная, увиденная Лассой у Сае.
Девочка вышла из кухни, покинула особняк, пошла по дорожкам на дворе, ярко освещенным фонарями, полным счастливого предвкушения праздника. Затем Сае зашла в столь же ярко освещенный сад, где в глубоких каменных чашах пылало масло.
Девочка взобралась по изгороди.
Наступала ночь, а вместе с ней и время бала.
Сае задержалась у дома на краю липовой рощи, опустилась на корточки между деревьев и всмотрелась в тени за окнами дома, зыбкие и неверные в свете свечей.
На пороге стоял мужчина. Он потянулся, вдохнул ночной воздух, оперся о дверной косяк и долго стоял в такой позе. Щурясь, посмотрел на луну, словно ее свет ранил глаза. Опустив голову, он увидел Сае, сидящую на корточках, сжимающую в кулачке ивовые листья. Сае посмотрела ему прямо в глаза.
Мужчина улыбнулся. Но девочка не улыбнулась в ответ. Она видела, что мужчина не знает, что делать, но старается не напугать ее. Он отступил и тихо позвал:
– Ольра, иди сюда!
Из дома вышла женщина, – уже немолодая, усталая, но симпатичная, с живыми яркими глазами. Она вытирала руки цветной чистой ветошкой.
– В чем дело? – спросила женщина.
Мужчина указал на девочку. Лицо женщины осветилось радостью, она робко улыбнулась. У девочки перехватило дыхание. Сае чувствовала, как сильно бьется сердце женщины.
– Ты ведь Сае? – спросила женщина.
Она присела на корточки, хотя была в десяти шагах от девочки. Сае не отважилась подойти ближе. Женщина с минуту посидела на корточках, затем встала и шагнула вперед.
Сае вскочила, отпрянула.
– Не бойся, – попросила Ольра.
Сае не спускала глаз с них обоих, Мужчина положил руку женщине на плечо.
– Не подходи, она не хочет.
Ольра помрачнела.
– Я знаю. Сае, не убегай, я не пойду к тебе. Но если бы ты захотела прийти к нам, мы были бы очень рады.
– Ты можешь остаться с нами, – добавил мужчина. – Я был другом Таниды.
– Она знает, – заметила женщина. – Она бы не пришла сюда, если бы не знала.
Сае внимательней присмотрелась к мужчине. Она чувствовала: он не знал, что с ней, Сае, поделать. Но он старался. Никто, кроме Таниды, не старался для Сае. А женщине не нужно было стараться. Она правда хотела принять девочку. Сае чувствовала тепло, ей нравились живые глаза женщины и ее руки, нравилась даже цветная ветошка.
– Я сейчас вернусь на кухню, налью молока и подогрею хлеб, – пообещала Ольра. – У нас очень хороший хлеб. Ты же любишь молоко и теплый хлеб?
Девочка неуверенно кивнула.
У женщины по щеке покатилась слеза. Ольра поспешно отерла щеку.
– Хорошо, я пойду, накрою стол для тебя и для нас. Мы будем на кухне, готовить и ждать тебя. Очень будем ждать.
Женщина отступила, еще раз улыбнулась Сае и скрылась в доме. Мужчина, оглянувшись, пошел за ней.
Так сильно забилось сердце. Сае разжала кулак, наклонила ладонь, и с нее посыпались скомканные листья, упали на землю, в грязь.
Девочка сидела на корточках и глядела на две тени за окном. Ей захотелось встать и пойти к дому, где ее ждут, где мог бы быть ее, Сае, дом.
Над головой, среди ветвей, запела птица.
Этот голос не спутаешь ни с чем. Только одна птица так красиво поет. Сае знала: если посмотреть наверх, то увидишь оранжевое.
Присутствие чужой Сае ощутила прежде, чем услышала голос – сладкий, тихий, но от него стыла кровь в жилах.
– Это хорошая женщина. Она полюбила бы тебя всем сердцем. Вот только ты не хорошая.
Девочка вскочила и увидела рядом с собой тень капюшона. Черный плащ доставал до земли, серебряные украшения на нем излучали холодный свет. Чужая была высокой, подошла бесшумно.
Она подняла руку – плавно, без угрозы, – распустила шнурки, сняла капюшон.
Сае отвернулась. Она не была готова смотреть в лицо чужой, в лицо маддоны. Этот взгляд отобрал бы дом, к которому Сае стремилась. Но Сае уже поняла, что никогда не войдет в него.
– В Велфенере мучительно умирают люди, и это дело твоих рук. Они хватаются за горло и готовы отдать душу за каплю воздуха.
Маддона умолкла, а затем добавила шепотом:
– И не все они виноваты перед тобой.
Девочка глядела на дом, где усталая женщина подогревала хлеб и с надеждой смотрела на дверь. У Сае уже угасла всякая надежда.
– У тебя талант. Твое место среди нас, – сказала маддона.
Сае посмотрела на стоящую рядом женщину в черном. У маддоны было красивое лицо, волнами спадали густые волосы, а глаза были бездонные.
– Дай мне руку, – велела маддона.
Сае еще раз посмотрела на дом, затем на маддону. Взгляд Сае сделался обычным, пустым и равнодушным. Она протянула руку.
Маддона взяла ее, а другой рукой набросила на голову капюшон. Ее лицо укрыла тень.
Затем обе ушли, затерялись между деревьев, а с ними исчезли и птицы. Спустя несколько минут на порог дома вышла женщина с обжигающим пальцы хлебом и кружкой молока, обжигающей еще сильнее. Но снаружи уже никого не было.
В ночи стрекотали сверчки.
Женщина уселась на пороге, поставила рядом еду. Женщина сидела долго.
Затем к ней вышел Прун, поднял давно остывшие молоко и хлеб и забрал женщину в дом.
Неотмщенные
– Нет, а ты возьми, – упрямо повторил старик.
Он чуть ли не силой впихнул перстень в руку Вахабы. Золото казалось липким, и Вахаба живо вообразил то, как старик сдирает перстень с мертвецкого пальца.
– Пришлось всю ладонь отрубить, чтобы снять, – буркнул старик. – Много работы. Много копки. Потому и цена соответствует.
– Да к дьяволу!
– Парень, ты что, боишься? Не похож ты на боязливого. Мертвым оно без толку, а тебе может пригодиться.
Вахаба глядел на перстень, большой и грязный, с орнаментом в виде птичьих крыльев. Старик назвал Вахабу парнем, а Вахаба не привык к тому, чтобы слышать такое. «Парнем» никто не смел называть его уже много лет. Вахаба носил меч и знаки сага, хотя сагом оставался уже лишь по титулу.
– И сколько стоит? – наконец решился он.
Старик назвал цену, вовсе не высокую. Перстень без труда можно было бы продать в два-три раза дороже. Старик встал, прошел к буфету в углу комнаты. В комнате было жарко и влажно. Руки старика подергивались, будто он едва сдерживал смех.
Но старик не смеялся.
– Всего-то? – удивился Вахада, вдруг очень захотевший этот перстень.
– Что, парень, дешево? Ну да, даже очень. Но это для тебя дешево, а для меня в самый раз. Как, решаешься?
Он поставил на стол два стакана, до половины наполненных вином. Вахаба отдал деньги. Ему не хотелось пить в доме могильщика. Он отодвинул стаканы и снова посмотрел на перстень.
– Я вернусь, – пообещал Вахаба. – Может, у вас отыщется еще что-нибудь на продажу.
– Завтра будут похороны. Человек богатый, усталый от земного, привязанный к вещам. Земля будто свежая, я откопаю, как только люди уйдут с похорон. Может, что-нибудь и отыщется. Приходи через два дня.
– Я бы так не смог, как вы, – заметил Вахаба и встал.
– Сумел бы, это очевидно. А может, тебе бы и понравилось.
– Вряд ли.
– Но перстень же нравится? – осведомился старик.
– Нравится.
– Ну и копать бы тоже понравилось. У земли такой сильный запах – в ночном воздухе особенная сила. Я думаю, ты стал бы замечательным могильщиком, если бы не боялся, – подытожил старик.
Он внимательно и сурово посмотрел на Вахабу.
Старик был маленький, лысенький, сморщенный. Он отхлебнул вина.
– Не уговорите вы меня. Лучше уж копайте вы. Может, я и куплю что-нибудь. А сейчас мне пора идти.
– Ох, парень, приходи через два дня. Наверное, отыщется нужное и для тебя.
Вахаба вышел. Дом с