Неотмщенные бросили мешки на стол. Первый снял маску. Вахаба увидел молодое лицо и короткие седые волосы.
Могильщик подошел к столу, указал на Вахабу, на мешки.
– Который его?
– Вон тот.
Старик пододвинул к Вахабе мешок и велел:
– Открой.
Вахаба глядел то на воинов, то на старика, а сердце суматошно колотилось в груди. В мешке оказался сложенный ало-черный плащ, тяжелый от золота и самоцветов, а еще ало-черные накладки на оружие, и золотая цепь из демонских черепов – может быть, та самая, пропавшая в Нижних кварталах.
– Всем одеваться, – буркнул могильщик. – Время убираться из этой грязной норы.
Плащ был мягким и прочным, а самоцветы – очень красивыми.
– Значит, вот как, – заключил Вахаба.
– Да, так и набираем, – подтвердил старик.
Помощники передвинули стол, лопатами разворошили землю пола. Вскоре послышался глухой стук лопаты о дерево. Помощники открыли крышку гроба и потащили из него один черный мешок за другим. Сальме сбросила потрепанный кафтан. Под ним оказалась кольчуга. Затем Сальме открыла мешок и достала снаряжение.
Пару очередных мешков Ватф положил перед Вахабой.
– Это оружие для тебя.
– Масса, посмотри, – сказал первый Неотмщенный старому могильщику и вынул из-под плаща блестящий предмет.
Масса взял его в руки, молча покачал головой.
– Вахаба, это твое.
Посмертная маска, исполненное в мельчайших деталях лицо Вахабы, вплоть до ресниц, сделанных из тончайших проволочек.
– Наши немного поработали над нею, укрепили, прорезали дырки для глаз. Такого нет ни у кого из нас. Твоя жена как следует отметила твою кончину.
Вахаба взял маску и долго всматривался в свое мертвое лицо. Затем надел ее.
Она была из чистого золота.
Они шли под руку по широкой улице, а встречные прохожие кланялись и поздравляли. Уже вечерело, но до сумерек оставалось еще много времени.
– Ты какая-то нервная, напряженная, – заметил Минсур. – Ведь так?
– Может, я слишком рано это все? Может, стоило еще подождать? – сказала Мики.
– Ты про эти наши забавы в узком кругу? Да там почти никого и не было, все тихо, без посторонних.
– Я о них и о том, что мы теперь идем вместе. И делаем так всякий день после обеда. Не лучше ли было бы подождать еще немного? Мне кажется, кое-кто глядит на меня с отвращением.
– А кому какое дело? – разведя руками, заметил Минсур. – Вслух сказать никто ничего не осмелится. Князь уже поздравил меня с хорошим выбором. Смерть Вахабы уж точно не погрузила князя во вселенскую скорбь.
– Все же стоило подождать еще.
– Любимая, если посмотреть на то, что ты сделала для умершего, ни у кого не возникнет и тени сомнения в том, насколько ты любила его.
Минсур ощутил, как напряглась Мики.
– Я надеюсь на то, что вскоре отыщется вор, укравший маску. И на то, что его повесят. Может, это его приятель, Ванго?
– Успокойся, – посоветовал Минсур. – Люди князя непременно отыщут вора. А нет, так повесят кого-нибудь для острастки. Князь лично мне обещал.
– Жалко, что только горстка гостей видела ту маску.
– Достаточно видело. Теперь целый город судачит, как горячо ты любила мужа.
– Может, и судачит, но я все испортила, появившись с тобой. Сделай мне другую маску, – попросила Мики.
– Но не из золота.
– Да, обычную. Я больше не хочу воровства.
– Я тоже, – заметил Минсур. – Прежняя маска стоила мне целое состояние.
В конце улицы, по которой они шли, засуетились люди. Они отходили к обочинам и останавливались там. Послышался цокот копыт о камни мостовой.
– Маддона? – спросила Мики.
– Не знаю… похоже, что нет.
Он взял ее за руку и потянул к обочине. Показались всадники.
– А, Неотмщенные.
Те медленно ехали, занимая всю улицу. Люди отходили в стороны, глядели как завороженные. Когда Неотмщенные проезжали мимо Мики с Минсуром, она заметила, насколько богато украшены ало-черные плащи. Ей захотелось вытянуть руку и коснуться драгоценных камней. Мики посмотрела на ближайшего всадника и увидела не лицо, но посмертную маску.
Мики знала о том, что они носят такие маски, но впервые видела их так близко. Поразительно, но маски в точности повторяли лица. Такие маски кладут в могилу. Но эти маски носили живые люди. А может, под масками скрываются лица умерших?
Мики прижалась к Минсуру, до боли стиснула ему ладонь. Так они и стояли вместе, ожидая, пока проедут всадники.
Неотмщенный резко дернул поводья, его конь заржал. Всадник направил коня к Мики с Минсуром, остановился подле них, и Мики пронизал холод. Ей показалось, что всадник глядит на них обоих. Нет, только на нее.
Мики не видела его маски, скрытой под капюшоном – не так, как у прочих, ехавших с открытыми масками.
Неотмщенные ехали мимо, а этот стоял. Его конь нетерпеливо тряс головой. Оба – и Минсур, и Мики – ощутили: ездок всматривается в них.
За остановившимся задержался другой. Мики тяжело задышала, посмотрела на другого… нет, на другую. Лицо отлито в бронзе до мельчайших деталей. Женщина не глядела ни на Мики, ни на Минсура, а руку держала на рукояти кинжала, пристегнутого к ноге.
Сагиня задрожала. Если бы не Минсур, она не устояла бы на ногах.
Первый Неотмщенный дернул поводья и поехал, пришпорил коня и вскоре скрылся из виду. Лишь тогда женщина сняла руку с рукояти и молча поспешила за своими.
– Что это было? – спросил Минсур.
Дрожащая от страха Мики не смогла вымолвить ни слова.
Вахаба опередил всех и ехал в одиночестве, первым покинул город, и прочим осталось лишь догонять. Но в конце концов Вахаба придержал лошадь, и тогда его догнал Масса Долего.
– Зачем? – спросил Вахаба, обратив к Массе закрытое капюшоном и маской лицо.
– Я должен быть уверенным в том, что тебе можно доверять. Расценивай это как испытание.
– И только? Ты хотел всего лишь увериться?
– Да. Но если бы ты нарушил присягу, Сальме всадила бы тебе в спину кинжал.
– О боги! – выдохнул Вахаба.
Они поехали дальше. Город скрылся из виду. Впереди расстилались лесистые взгорья, виднелось несколько убогих хат, похоже заброшенных.
– Можешь снять капюшон, – разрешил Долего. – Здесь никто не узнает твоей маски.
Вахаба проигнорировал разрешение. Вахаба и старик ехали рядом, направляясь вглубь леса. Лишь там Вахаба сбросил капюшон и открыл золотую посмертную маску.
– Там, куда мы едем, я должен абсолютно и слепо доверять тебе, – медленно произнес Масса Долего. – И я буду ждать от тебя удивительных и странных, иногда отвращающих и жестоких поступков, а иногда ты не будешь понимать смысла моих приказов. Я должен был удостовериться в том, что тебе можно доверять.
– А теперь ты доверяешь мне?
– Теперь я верю в то, что ты сделаешь должное. Я специально устроил наш выезд с тем, чтобы ты повстречал их. Я должен был удостовериться.
– Куда мы едем? – спросил Вахаба.
– Ты узнаешь в свое время, – пришпорив коня, сообщил Масса. – А теперь тебе следует остыть, хорошенько все обдумать.
– Я уже обдумал много раз и то, отчего запрещено смеяться, и зачем та третья клятва.
– Теперь ты знаешь.
– Да, знаю, – подтвердил Вахаба.
– Тебе нельзя смеяться и мстить. Но главное: ты должен делать, что я скажу. Только это по-настоящему важно.
Вахаба молчал. Он вспомнил темноту в гробу и слова старика. Он, Вахаба, должен забыть о доме, а те, кто его предал, останутся в безопасности и будут спокойно жить. Они уже похоронили преданного ими, а мертвые не возвращаются.
В лесу пахло листвой, иглицей. Вахаба дышал полной грудью. Да, он выдержал искушение местью и по-настоящему стал Неотмщенным. Так оно выглядело со стороны. Пусть так и будет.
Масса задержал коня и позволил Вахабе уехать вперед. Неотмщенные проезжали мимо, а Масса стронул коня, лишь когда с ним поравнялась Сальме. Он поехал рядом.
– Возьми троих и займись делом, – приказал он.
Сальме кивнула, рукой указала троим и придержала коня. Те трое остановились вместе с ней.
Все четверо развернулись и поехали назад, в город.
Служанка Аллие разделась, готовясь укладываться в постель, уселась нагой перед зеркалом, посмотрела на себя, с удовольствием приподняла ладонями груди. Как жаль, что рядом нет мужчины, который мог бы на нее посмотреть!
Аллие надела короткую ночную сорочку, задула свечу и улеглась. Ночную тишину тревожила лишь едва слышная игра на фортепиано в гостиной. Госпожа отослала Аллие уже час назад. Служанка знала, что вскоре фортепиано умолкнет, а из главной спальни донесутся другие звуки – поначалу тихие, а затем все громче и громче.
Как обычно, те звуки, стоны и вздохи сделаются совсем уж фальшивыми, наигранными. Аллие хорошо знала представления подобного рода. Она несколько лет служила у Миккены Санеер. Вскоре после похорон мужа сагиня выкупила служанку у новых хозяев и вернула в свой саггард.
И замечательно получилось! После смерти сага Вахабы все поменялось к лучшему. Госпожа успокоилась, вернулась светская жизнь, в дом зачастили красиво одетые мужчины и женщины, они смеялись, танцевали, громко разговаривали, и никто не упивался допьяна.
Аллие любила глядеть на них и воображать, что стала им своей и развлекается с ними.
Даже пес, так часто будивший по ночам, уже умолк. Новый саг приказал отравить его. Аллие было жаль пса, но ведь закончились эти жуткие ночные концерты. Когда пес выл, Аллие всегда казалось, что случится ужасное. Теперь вытье ушло в прошлое, а вместе с ним – ее скверные предчувствия.
Когда она засыпала, из гостиной еще доносилась музыка.
Ее слышали и на улице – приглушенная, но узнаваемая, она доносилась и за ворота. К ним подъехали четыре всадника в масках. Один спешился, подошел к калитке, помедлил с минуту, и ворота раскрылись – бесшумные на завесах, недавно смазанных оливковым маслом. Створка распахнулась, во двор вошли четверо в плащах. Его ярко освещали факелы, но четверо и не думали прятаться, шли спокойно, выпрямившись, бесшумные, укрытые черно-алыми плащами.