Он зашёл в магазин, а там продавались пальто из букле. Он позвонил знакомому кепочнику и спросил:
– Тебе нужен материал букле?
– Конечно, нужен, – ответил кепочник.
Букле тогда было в дефиците. Аркадий купил пальто, перенёс его через улицу к кепочнику и заработал на этом хорошую сумму денег.
Но когда ему досталась в наследство фабрика, он не мелочился, он отправил в Америку пароход с грибами. Это сейчас в Америке не едят грибов, а тогда ещё как ели. Назад он хотел везти пушнину. Но началась война, и Аркадий положил деньги за грибы в американский банк.
В войну он ни в чём не нуждался, потому что шубы и тулупы были в цене. Но вот после войны он лишился своей фабрики и стал шить шубы втихаря, нелегально. Потому что советская власть категорически отвергала частное предпринимательство.
Кроме того, он скупал антиквариат, его тогда было много и по бросовым ценам. У него была знакомая в комиссионке на улице Ленина, ей он сбывал ненужные ему картины и покупал нужные. Гордостью его была картина голландского художника – пейзаж, в котором было три прелестных женских портрета.
Году к 1947-му меховщиков расплодилось столько, что заказы сократились. Но в один прекрасный день почти всех меховщиков посадили. Аркадий остался цел и вне конкуренции. Так он прожил несколько безбедных лет. Но однажды вдруг очень быстро собрался, всё продал, кроме большой картины голландца. Её продать было невозможно. Слишком большая и заметная.
Тогда Аркадий Семёнович вырезал три женские головки и обезображенную картину оставил на пустой стене. Он переехал в город Кисловодск. Потому что в Ригу стали возвращаться когда-то посаженные меховщики и ему бы не поздоровилось.
В Кисловодске же его никто не знал, и он снова стал шить меховые изделия. В то время в Кисловодске было человек пять меховщиков. И всех их, можете себе представить, тоже посадили за частное предпринимательство. А Аркадий Семёнович уцелел. Он подружился с соседом, известным в Кисловодске хирургом. Хирург был уникальный. Из всех ближних и дальних районов черкесы и кабардинцы ездили лечиться только к нему. У него была подруга, медсестра, лет сорока. Самому же хирургу было уже под семьдесят.
На выходные хирург ездил в посёлок к медсестре и проводил в её доме пару дней. Она была его женщиной.
Теперь надо представить ещё одного участника этой истории.
Юный конферансье и собиратель Борис жил в Кисловодске и работал в филармонии.
Собирал он разные хорошие книги, он обменивался с книголюбами всей страны и собрал довольно интересную библиотеку. А основным были выступления на сцене.
Иногда в Кисловодск приезжали гастролёры, и Боря сопровождал их, рассказывал о Кисловодске и вёл их концерты.
Так ему удалось подружиться с великим артистом Александром Вертинским.
Тот приехал на гастроли в Кисловодск, и Борис даже познакомил Вертинского с двумя девушками. И можете себе представить, после вечера, проведённого вчетвером, девушки настолько очаровались Вертинским, что абсолютно перестали обращать внимание на молодого и симпатичного Борю.
Боря, когда у него не хватало денег на ценные книги, бежал занимать средства у «антиквара» или у хирурга. И что интересно, хирург просто давал Боре деньги, а «антиквар» давал только под проценты. То есть Боря должен был отдавать сумму большую, чем та, которую он брал.
Однажды у «антиквара» заболела жена, хирург сделал операцию и спас жену. Спас не за деньги, а выполняя свой медицинский долг. Вообще-то хирургу за удачную операцию принято было платить даже в советское время, и Аркадий Семёнович решил тоже отблагодарить хирурга. Он сшил его подруге-медсестре шубу.
Где-то через месяц шуба стала расползаться. Мех был некачественный. Хирург с медсестрой пришли к «антиквару» и сказали, что шуба некачественная.
«Антиквар» стал кричать на жену:
– Что ты им дала? Ты дала им не ту шубу! Вот же шуба, которая сшита для вас, – и дал другую шубу. Ну, не прошёл номер, что поделаешь.
Однажды в Кисловодск приехали два знаменитых артиста – Илья Набатов и Смирнов-Сокольский.
Илья Набатов – куплетист. Трудно поверить, но в те времена куплетист мог стать лауреатом Сталинской премии. Вот Набатов и был народным артистом и лауреатом. Он и затащил самого известного библиофила Смирнова-Сокольского домой к Борису. Конечно, библиотека Бориса была значительно беднее библиотеки Сокольского. Однако Сокольский увидел у Бориса полный комплект журнала «Северная пчела» 30-х годов XIX века.
Он сказал:
– Молодой человек, у меня, конечно же, есть весь комплект, но у вас он в лучшем состоянии. Вот вам тысяча рублей, завтра вы или принесете мне журналы, или вернёте эту тысячу.
Тысяча рублей в те времена была месячная зарплата инженера.
Борис побежал советоваться к «антиквару».
«Антиквар» сказал:
– Боря, если вы выйдете на улицу и спросите у любого человека, знает ли он Розенфельда, у которого есть тысяча рублей, любой скажет, что не знает, и пойдёт дальше. А если вы скажете, знает ли он Розенфельда, у которого полный комплект уникальных журналов, издаваемых еще при жизни Пушкина, то он, конечно же, захочет узнать, кто это такой, Розенфельд?
На другой день Борис отнёс тысячу рублей и вернул их хозяину.
Смирнов-Сокольский сказал Набатову:
– Видишь, я тебе говорил, что он не дурак.
Борис решил жениться. Девушка, на которой он женился, уже давно с ним встречалась. Свадьба была скромная, всего десять человек приглашённых.
«Антиквар» подарил жене Бориса ту самую шубу, слегка подновлённую. Но как говорится, дареному коню в зубы не смотрят.
Жизнь катилась дальше. Хирург уже был довольно старым человеком. Очень боялся умереть и оставить свои накопления никому не известными и потерянными.
Жена Аркадия, назовём ее Тасей, после операции подружилась с хирургом. Ходила к нему каждый день, ухаживала за ним.
И он настолько доверился ей, что рассказал ей о своих тайниках за кафелем, где он, в кусках мыла, хранил золотые царские монеты.
И вскоре после этого почувствовал себя плохо. Очень плохо. И умер бы, если бы медсестра не увезла его с собой. Она отвезла его к себе в посёлок, откачала его. А поскольку она всё же медик, она сделала ему все необходимые анализы. И так получалось, что он отравлен. Понятно было кем. Когда, выздоровев, хирург с медсестрой вернулись домой, все его тайники были вскрыты и деньги исчезли.
Они вызвали к себе «антиквара» с женой и потребовали вернуть деньги. Иначе они подадут в суд за ограбление.
«Антиквар» сказал:
– Нет, вы не подадите в суд. Потому что тогда мы вызовем вашего сына, доктора наук, партийного. Как суд и общественность посмотрит на то, что его папа хранил в стене золотые царские монеты?
И на этом дело закончилось.
Вскоре после этого «антиквар» провернул ещё одно дело. Он никогда не забывал о том, что у него в американском банке лежат деньги, положенные туда до войны. А теперь, наверное, ещё и проценты накапали. Он подал заявление в Инюрколлегию. И через несколько месяцев пришёл ответ, что деньги, и немалые, там действительно лежат. И он может их получить, но рублями.
«Антиквар» отказался, и очень скоро его сын по туристической путёвке поехал в Польшу. Там он очень быстро женился на польке и вскоре уехал с ней к её родственникам в Америку. Доверенность на получение денег у него уже была с собой. Он эти деньги и получил. На эти деньги он купил себе дом и машину, а на остальные стал обеспеченно жить.
«Антиквар» собрался уезжать насовсем в Ригу. Дело в том, что вот-вот должны были вернуться в Кисловодск меховщики, посаженные несколько лет назад, а там, в Риге, про него, «антиквара», давно забыли.
Придя однажды к Борису, он, во-первых, подарил ему коврик из кусочков меха. Коврик прикроватный, чтобы лучше было вставать с постели босыми ногами, не на пол, а на мех, а во-вторых, он принёс ему мешок с кусочками меха и попросил спрятать где-нибудь, хоть в сарае.
– В сарае мокро. Хотите, я в музее филармоническом спрячу?
Боря к тому времени открыл при филармонии музей.
– Хорошо, – согласился «антиквар» и стал собираться в дорогу. Надо было продать квартиру, несколько дней пожить в гостинице, пока оформятся документы. После этого уже можно было и уезжать.
Перед отъездом он пришёл к Боре, посмотрел на его коврик и сказал:
– Что это за коврик? Просто неудобно, возьми другой, хороший.
Он положил хороший возле кровати Бори, а плохой взял себе. Потом они пошли в музей, и там Борис вернул Аркадию его мешок. На глазах у Бориса «антиквар» вытащил из коврика бриллианты (на бриллианты Боря каждый день вставал босыми ногами!) и всыпал их в мешок. А из мешка вынул и показал Боре пачки денег, золотые червонцы и пистолет. Настоящий пистолет, за который Борю, если бы пистолет нашли, посадили бы.
Аркадий знал, что Боря доносить на него не побежит.
Итак, он уехал в Ригу.
Вот на этом рассказ Бориса об «антикваре» закончился.
– Что же дальше-то было? Всё, значит, у этого негодяя было хорошо?
– Нет, – сказал Боря. – Дальше в Риге он купил квартиру. Когда он зашёл в гости к своим нынешним соседям, он вдруг увидел на стене голландский пейзаж с тремя пустыми квадратами. Это была та самая картина, из которой он вырезал три женские головки.
А вскоре на него было совершено покушение, видно, не все забыли о его доносах.
Его принесли домой, но жены не было дома, и его занесли к соседу.
Там он под картиной с тремя дырками и умер.
Жена поехала в Америку к сыну и даже вышла там замуж за миллионера, но жизнь её была омрачена смертью сына. Было такое впечатление, что его отравили. Скорее всего, его польская жена, с которой он хотел развестись.
Вот так всё это и закончилось. А женская головка, милейший портрет, висит сейчас на стене в квартире Михаила Задорнова. Году в 1990-м этот портрет был продан Михаилу Николаевичу Борисом.