– Тоже 100 у. е.?
– Да нет, это бесплатно. По себестоимости. Сами туда книги и газеты кладите.
– Ну ладно.
Женщина заплатила триста долларов и ушла с ощущением выполненного долга.
А продавец долго умирал со смеху, пересчитывая полученные деньги.
Правда-матка
Никто не хочет правду про себя слышать. Никто. Все только врут: «Ах, какие вы миленькие, ах, какие вы хорошенькие».
«Ах, Пётр Иванович, как вы правильно сказали, какой вы умница!»
А он – дуб дубом. Чего сказал, сам не понял.
«Ой, Мария Ивановна, как вы сегодня выглядите замечательно!»
Вы бы её видели, эту Марию Ивановну. Хороша, как некрашеный танк. Ручки багорчиком, ножки ухватиком, и щеки из-за спины торчат. Я ей должен врать, как она хорошо выглядит.
Ну, я и сказал:
– Небось вы, Марьиванна, сегодня в салон красоты ходили?
Она говорит:
– Да, ходила.
– Что, – говорю, – закрыт?
Обиделась:
– Да как вы смеете! Да что вы себе позволяете!
Не здоровается теперь.
Никто правду знать не хочет.
Секретарша нашего начальника пришла после пластической операции. Все, конечно, разохались, разахались:
– Ах, какой ты стала, ах, как ты помолодела!
Один я правду-матку не побоялся сказать.
– Что ж ты, – говорю, – горемычная, с собой сделала?
– А что? – спрашивает.
– А то, – говорю, – что в тебе раньше все гармонично было. У тебя такой шнобель был, что вороны удивлялись. И рот был, соответственно, такой, что в него яблоко антоновка запросто войти могло. И уши у тебя такие были, что тебе слоны в зоопарке завидовали. А теперь такое ощущение, что тебе пупок на лоб натянуть хотели.
– Ничего, – говорит, – мне не натягивали. У меня теперь глаза как у Шерон Стоун, нос как у Клаудии Шиффер, всё остальное как у Ким Бессинджер.
– Ну да, – говорю, – а всё вместе – вылитая Масяня, и голос такой же противный.
И сразу скандал. Начальник мне выговор объявил. Но мне так просто рот не заткнешь.
На день рождения к соседу ходил. Он сам напросился. И все так, конечно, рассыпаются, какой он умный, какой талантливый, какая семья.
Я тоже тост сказал, мало никому не показалось.
– Спасибо, – говорю, – что пригласил. Дом у тебя, как говорится, полная чаша, жена – дай бог не последняя, как говорится, муж и жена – одна сатана. А тут сразу две. Жена у тебя – супер! У нас-то жены простые, неприметные, а твоя – нарасхват. И видно, любит тебя. А чего ж ей тебя не любить, если она вообще мужиков любит. И не изменяет тебе почти.
Да и ты, – говорю, – парень не промах. Ни одной юбки не пропустишь. Помнишь Верку, ты ещё потом лечился после неё у психиатра.
И гости твои под стать тебе. Я посмотрел, чего они тебе надарили. Вот чего самим не нужно, то тебе и принесли. И лица у них такие, будто они своровать чего хотят.
И дети у вас, как говорится, ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. А вот и он, молодец, сидит, не при нём будь сказано.
И с тёщей тебе повезло, а ей – с аппетитом, не ест, а сгребает всё, как снегоуборочная машина.
А говорили, компания хорошая будет. Я жену специально не взял, чтобы не позориться.
В общем, будь здоров и счастлив, если сможешь, после того, что я тебе здесь наговорил.
Ну, что вам сказать. Я после этого тоста даже выпить не успел.
Дальше не помню ничего, помню только, что раму выбил и лечу, помню – из окна, помню – на мостовую.
Очнулся в больнице. Но я и здесь молчать не буду. Я и здесь правду-матку врежу, как только гипс с головы снимут.
Случай на корабле
Рассказывал мне эту историю контр-адмирал в отставке Михайлов.
Когда он был капитаном, к ним на корабль с концертом приехала знаменитая певица Ольга Воронец.
После концерта в зрительном зале остались только матросы-уборщики, а капитан повёл Воронец по кораблю.
Стоят они в рубке. А в зале, где был концерт, забыли выключить микрофон. И вот они – капитан, его помощник и Воронец – слышат разговор матросов-уборщиков.
– А Воронец-то ничего, – говорит один, – всё при ней. Я бы… – и дальше о своих намерениях в отношении артистки.
Михайлов похолодел и остолбенел.
Второй уборщик:
– Да, я бы с этой… – и дальше мат-перемат.
Воронец пошла пятнами. Михайлов не знал, куда смотреть. Он сделал страшное лицо своему помощнику, и тот, выскочив из рубки, побежал в зал.
И вот Михайлов и Воронец слышат, как в зал влетает помощник и начинает орать, а микрофон по-прежнему не выключен:
– Вы что… (мат-перемат), он, понимаешь, Воронец бы… Да я бы сам… (мат-перемат). Тут, понимаешь, капитан приличного человека перед ней строит, а здесь… (мат-перемат). Мало ли, кто мне нравится, да я бы… (мат-перемат).
Тут уж Воронец не выдержала, и они с Михайловым покатились со смеху.
Прощёное воскресенье
– Миша, это я, подожди, Миша, не вешай трубку.
– Да я ничего не вешаю, Сеня.
– Миша, здравствуй.
– Здравствуй, Сеня.
– Миша, сегодня – Прощёное воскресенье.
– Спасибо, что ты сказал, а то бы я не догадался.
– Я понимаю, что ты знаешь, что сегодня Прощёное воскресенье. И мы должны, раз мы с тобой православные, мы должны просит друг у друга прощения.
– Ой, я тебя умоляю, за что тебе просить у меня прощения? Я уже не говорю о себе.
– Нет, Миша, ты прости меня, если я что плохое тебе сделал.
– Слушай, ну что ты мне мог сделать плохого?
– Знаешь, Миша, всякое бывает, ты уж прости меня.
– Да не за что мне тебя прощать.
– Нет, уж ты меня прости, так положено.
– Хорошо, я тебя прощаю.
– И ещё ты должен сказать: «И Бог тебя простит».
– А откуда я знаю за Бога, может, и простит, а может, и нет.
– Нет, Миша, ты не понимаешь, это форма такая, надо сказать: «Бог тебя простит, и я тебя прощаю».
– Да я-то прощаю, но за Бога-то я как могу ручаться?
– Ну хорошо, теперь ты должен и у меня прощения попросить.
– А я-то за что? Я-то тебе чего сделал плохого?
– Ну как же, может, ты подумал обо мне плохо.
– Да не думал я о тебе ничего.
– А помнишь, я у тебя взаймы просил, а ты не дал?
– А я тебе что, должен, что ли?
– Не должен, но мог ведь дать. У тебя же деньги были, а ты не дал.
– Ага, я бы тебе дал деньги, а потом, как в прошлый раз, ждал два года, пока ты отдашь.
– Но я же отдал.
– Что ты отдал? Ты через два года отдал. Я из тебя клещами вытягивал, бандитов к тебе присылал.
– А, это, значит, ты ко мне бандитов присылал?
– А ты что, ещё кому-то был должен? Ты же мне деньги отдавать не хотел.
– Вишь ты, а я всё думал, кто мне тогда налоговую прислал.
– При чём здесь налоговая, я к тебе Андрюху Штыря присылал. Он с тобой ещё по-хорошему разговаривал.
– Это называется по-хорошему? Слушай, может, тебе всё-таки попросить у меня прощения? Всё-таки сегодня Прощёное воскресенье. Мы с тобой православные. Ты вон и денег мне не дал, и бандитов присылал, и налоговая меня месяц проверяла. Давай проси прощения, я тебя прощу, и Бог тебя простит.
– Ты-то откуда знаешь, что ты за Бога расписываешься? Ты что, его доверенное лицо? Ты мне, гнида, деньги два года по капле выдавал.
– Я гнида? Ты, козёл, с кем разговариваешь?
– А за козла я тебе ещё рога обломаю.
– Ты свои рога обламывай, тоже мне христианин нашёлся.
– Слушай, ты чего ко мне пристал?
– Да по-человечески хотел с тобой, чтобы прощения друг у друга попросить. Простить друг друга. Мы же любить друг друга должны.
– Кого любить, ты на себя в зеркало посмотри.
– А чего же ты говорил, что прощать нечего. Значит, врал. Значит, зло на меня держишь.
– Ничего я на тебя не держу, и прощать мне тебе нечего.
– И ты мне тоже ничего плохого не сделал. Я тебе всё прощаю.
– Хорошо, и я прощаю.
– Ну, так что, если я попрошу у тебя взаймы, дашь теперь?
– Ни за что. Прощать прощаю, а денег не дам.
– Да мне от тебя ничего и не надо.
– А если не надо, так больше и не звони.
– И не подумаю!
– И не думай, ты думать никогда не умел, и нечего начинать.
– Да пошёл ты!
– Уже в пути.
– Чучело!
– Урод.
– Но помни, я тебя простил.
– И я тебя тоже.
– Значит, не зря я тебе в Прощёное воскресенье позвонил?
– Не зря, так хорошо поговорили, даже настроение поднялось.
– Ну да, и у меня тоже. Пока. Будь здоров.
– И тебе того же. И не важно, что мы опять поругались, главное, что мы любим друг друга.
ЗолушкаПродолжение
Вы помните, чем закончилась сказка «Золушка»? Тем, что принц нашёл свою Золушку и женился на ней.
Вот поженились они с принцем и стали жить-поживать и добра наживать.
Добрая Золушка переселила к себе мачеху с двумя её дочерьми и папу. Выделила им возле своего дворца небольшой домик, где они все и жили.
Каждое утро слуга Золушки будил их рано-рано и голодных гнал на работу. Они должны были за день перебрать по три мешка крупы, перемыть всю дворцовую посуду, убраться во дворце и во дворе и много ещё чего сделать.
А Золушка просыпалась, пила кофе, ела бутерброды с красной икрой и шла смотреть, как работают её сводные сёстры. И если они что-то делали не так, она их учила, как надо делать правильно. А заодно ещё и ругала отца, чтобы он следил за своей семейкой и заставлял работать как следует.
А если папа возмущался, говорила ему:
– Папочка, дорогой, но ведь ты молчал, когда твоя жена и дочки издевались надо мной. Вот и теперь помолчи и выполняй то, что тебе велит твоя любящая дочь.
И папочка заставлял свою семейку работать как следует.
А Золушка шла к себе во дворец, собирала вокруг себя певцов и танцоров и развлекалась с ними. Они все рассказывали ей, какая она красивая и умная. Она им даже иногда подпевала.
Потом, после обеда, она спала, потом делала причёску. Вечером был обычно званый ужин, а потом бал.