– Нет, – говорю, – у меня гаража.
– Ну, будет когда-нибудь.
– Не будет у меня гаража, у меня и машины нет.
– Так ведь задёшево отдам.
– Мне и задёшево не надо.
– Совсем дёшево.
– И совсем тоже не надо. Зачем мне сварочный аппарат?
– Да ты посмотри, какая маска, какие электроды. Ты как наденешь маску, возьмёшь аппарат в руки, да тебя любая баба…
– Не нужно мне бабы.
– Слушай, бабы тебе не нужно, дачи у тебя нет, машины нет, гаража у тебя тоже нет, так?
– Так.
– Так у тебя хотя бы сварочный аппарат будет. Хоть что-то.
В общем, граждане, никому сварочный аппарат не нужен? Задёшево отдам. Задаром. Доплачу.
Котка
Я с детства очень любил играть в футбол. Жили мы до моих двадцати лет в бараке и на площадке между домами играли по пять-шесть часов в день.
Забежишь домой, схватишь хлеб с сахаром, и назад, на площадку. До самого вечера гоняли, пока не раздается:
– Лёня! Домой! Витька! Домой!
Играл я в футбол лет до пятидесяти. Правда, с годами всё реже и реже. В последний раз году в 1990-м, на даче.
У нас там поле было, где играли в тот день штангисты из соседнего пионерлагеря. Ребятам лет по двадцать пять – тридцать. Здоровые лоси. Носились по площадке, толкались. Кто-то у них из игры выбыл, и я его заменил.
Играли трое на трое. Уже через пару минут стало ясно, что я играю лучше, чем они все.
Нет, бегали они быстрее меня и толкались сильнее, но вот мотаться не умели. Поэтому я забивал им гол за голом. И на радостях стал на поле разные финты выделывать. И вдруг, на ровном месте, у меня вылетает нога из коленки. Больно. Но я коленку перевязал носовым платком и снова играть пошёл, но уже через минуту упал на траву от нестерпимой боли. Потом месяца три хромал и больше уже ни о каком футболе не помышлял.
Потом кто-то объяснил мне, что, если редко играешь, сначала надо размяться, разогреть суставы. На этом моя футбольная карьера закончилась. А ведь когда-то, в молодости, я даже зарабатывал деньги футболом, вернее, не деньги, а бутылки.
Это было в спортлагере текстильного института, в Джубге.
Ни у меня, ни у моего друга Лёвы денег уже не было. Поэтому я, как малоспортивный хлюпик, надирался к какому-нибудь спортсмену, предлагал сыграть в футбол на интерес, двое на двое. Я друга приведу, и ты кого хочешь. Я приводил Лёву, который был мастером спорта по футболу, и мы с ним вдвоём, игра была до десяти голов, выигрывали с разгромным счётом. Доходило до того, что в конце игры мы закатывали мячи в ворота носом.
Но это давно было, и, как говорится, неправда.
И вот при такой любви к футболу я не болел ни за какую команду. Вернее, если я оказывался на футбольном матче, я невольно начинал болеть за ту команду, которая проигрывала, и уже болел за неё до конца игры, даже если она в конце концов выигрывала.
К чему это я? А к тому, что в 1982 году я, в составе писательской туристической группы, поехал в Испанию. И вот в городе Севилье нас повели на корриду. Мы, конечно же, все читали Хэмингуэя и только по его книгам знали про корриду. А ещё я в 1960-х годах смотрел фильм про знаменитого торреро Проку-ну, в котором играла потрясающая актриса Бозэ.
Сейчас мало кто помнит такую актрису, но я её запомнил на всю жизнь, настолько она была хороша. Вот, собственно, и всё, что я знал про корриду.
И вот мы смотрим на огромную арену. Аншлаг, как говорят эстрадники, битковый.
Публика орёт. Кровь по арене льётся вовсю.
Быка, говорят, до корриды не кормят, чтобы он был злее. Он вылетает на поле буйный, носится по арене, крик стоит, бык от этого ора ещё более звереет. Затем его пиками колют пикадоры, истязают матадоры, и только в заключительной части тореадор начинает свою игру с быком.
Тореадор, как правило, красавец. В живописном костюме, грациозно уворачивается от рогов разъярённого быка, подставляя быку мулету. И в конце концов тореадор вонзает свою шпагу в определённую точку измотанного быка. И быка уволакивают с арены, а все зрители безумствуют. Орут, визжат, свистят – в общем, бурно выражают свой восторг.
А я почему-то с каждым убитым быком становлюсь всё мрачнее и мрачнее. Мне всё это не нравится. Не нравится, что все против этого несчастного животного. Не нравится его обречённость. Наверное, бывают случаи, когда бык ранит и даже убивает на арене человека, но это ещё хуже.
А тут я всё больше и больше чувствую себя чужим на этом празднике жизни. Мне каждого убитого быка жалко.
И когда выскочил на арену, наверное, пятый бык, такой красавец, что мне просто больно стало за него, и так я хотел, чтобы он остался жив.
Его, этого быка, задирали, кололи пиками, гоняли, а он ну никак не ожесточался, вот такой бык неагрессивный.
Уж я болел за него, чтобы его не убили, и так оно и произошло. Не хотел бык драться, и всё.
Тогда, под свист и улюлюканье всей публики, к моему быку выгнали шесть коров и потом всех их, семерых, прогнали с арены.
Это было такое позорное действие по отношению к красавцу быку, а я радовался, что он остался жив. А вся арена была огорчена, что не увидела боя.
И не надо. Обойдутся. Что за радость смотреть, как несчастное животное истекает кровью.
Перехожу наконец к самому рассказу.
Году в 1985-м на Таганской площади встретил я своего знакомого, Валерия Лёвушкина, основателя некогда известного ансамбля «Бим-Бом».
Он, Лёвушкин, направлялся на Птичий рынок. А я никогда в жизни не был на этом рынке. Слышал, но не видел. Я был с машиной, посадил туда Лёвушкина, и поехали вместе на этот рынок.
На рынке мы разошлись. Он по своим делам, а я пошёл просто посмотреть, что там творится.
А творилось там что-то невероятное. Рынок просто потряс меня своей живописностью. Кого там только и чего там только не было.
Я вспомнил тут же анекдот.
Идёт по рынку мужик с медведем на цепи. Медведь всё время рвётся ко всем встречным. Милиционер кричит мужику:
– Куда с медведем? А ну пошёл отсюда.
Мужик говорит:
– Товарищ милиционер, подождите, дайте мне найти того гада, который три года назад сказал: «Купи хомячка, маленький, пушистенький».
Так вот: и хомячки, и медвежата, собаки всевозможных пород, красавцы петухи, куры с заросшими перьями лапками, как в унтах. Голуби, от сизарей до редких крестовых монахов. Кошек продавали аж по рублю, лишь бы только избавиться. Но и породистые, сиамские, и такие, что названий даже не знаю. Одни без шерсти, другие с голубыми глазами. И всё это кричит, верещит, каркает, лает, мяукает и визжит.
Сумасшедший дом!
Целый ряд аквариумов с рыбками.
Я не собирался никого покупать. Только животных нам с женой не хватало. А куда девать это животное, когда мы всё время отсутствуем дома? Бывает, уезжаем на месяц. Кто будет кормить этих животных? Нет, не собирался я никого покупать. А если бы и купил, жена Лена выгнала бы меня из дома вместе с этим животным.
Нет, не собирался, но, когда я увидел его, орущего от страха, дрожащего от окружающего крика и гама, я не мог не остановиться. Наверное, это было самое несчастное животное на весь Птичий рынок.
Видно, с самого утра этого котёнка не кормили, да и не поили. Голодный, перепуганный, бедняга орал, надрываясь, и уже только едва слышный писк вылетал из его открытого рта.
Короче, я, не торгуясь, купил его, хотя понимал, что нас обоих не пустят в дом.
Он был точно не красавец, жалкий, костлявый, доведённый до отчаяния котёнок.
Я взял его на руки. Он вырывался, я прижал его к себе, и он притих. Понёс в машину. Выпустил на заднее сиденье. Поехал.
Видно, непривычное мелькание видов за окном так подействовало на него, что он начал носиться по машине. Прыгал, сваливался на меня, опять орал уже осипшим голосом. Этот испуг от движущейся машины остался у него навсегда.
А теперь немного предыстории. Дом, в который я повёз котёнка, был и для нас с женой новым. Мы въехали туда за два года до кота. Соседи у нас были, по советским меркам, очень обеспеченные. Он, Вася, заведовал продуктовой базой, она, Валя, заведовала секцией на другой, но тоже продуктовой базе.
Что-нибудь объяснять? Тогда это называлось «складская аристократия».
Впоследствии, когда мы подружились, Валя даже дала как-то нашей подруге Лине Вовк кофту для ведения передачи.
И жил у них кот Васька, красавец, холёный, тигрово-полосатый. Иногда Васька гулял по широкому карнизу нашего четвёртого этажа. Гуляя, он иногда запрыгивал через форточку к нам, всё у нас обнюхивал, помечал, как положено, все углы.
Но ничего у нас не ел. Я угощал его колбасой, рыбой – никакой реакции. Гордо отворачивался от еды. Но общался со мной охотно.
Однажды, когда мы познакомились и с его хозяйкой, она, соседка, зашла к нам и увидела своего кота.
– А это ещё что такое? – закричала она. – Кто разрешил?
– Я разрешил, – заступился я за кота. – Классный кот, мы с ним играем. Вот только не ест ничего. Даю – не ест.
– А что вы даёте?
– Колбасу даю.
– По два рубля двадцать?
– Ну да. Какую сами едим, такую и ему даём.
Валя расхохоталась:
– Нашли чем кормить. Он у нас языки ест и вырезку.
– Ладно, – сказал я, – значит, пусть ест у вас, а к нам ходит для интеллектуального общения.
Так дальше и было. Ел он свои языки дома, а к нам приходил развлекаться. Мы этого кота полюбили. Да и нельзя было его не полюбить. Ухоженный, красивый, ласковый, шёрстка блестящая.
Пару раз он падал с карниза нашего четвёртого этажа. Падал вниз, на асфальт. Потому что пытался на этом карнизе поймать голубей.
Падал, потом приходил в себя, выживал, и снова – на карниз.
А потом он пропал. Мы так и не поняли, то ли разбился, то ли соседи его кому-то отдали. Жалко было. Скучали мы по коту Ваське.
Вот я и привёз, сам того не желая, на смену ему котёнка.
Тощий, мосластый, лапы задние как у кролика, коленки острые. Жена Лена, как увидела это чудо, так сразу и заплакала. Поняла, что отказаться не сможет, а проблем будет – выше крыши.