Так или иначе, но остался котёнок у нас. Кормили его сырой рыбой, сырым мясом, не перекармливали. Молоко, конечно, тоже. Сметану не ел. Рос быстро. Становился красивее. Белые пятна перемежались с полосками тигра. Котяра получил кличку Вася, в честь соседского.
В связи с этим вспоминаю, как поэт Николай Зиновьев, автор пугачёвского «Паромщика», приехал однажды в гости к композитору Мигуле. Встретил его друг Володи Василий.
Николай увидел кота и спросил:
– Как зовут? Вася ответил:
– Колькой зовут.
Зиновьев обиделся. Как это так, кота назвали его именем.
Вася спросил:
– А твоего кота как зовут?
Зиновьев ответил:
– Васькой.
– Видишь, я же не обижаюсь, – захохотал Василий.
Да, всех котов на Руси со времён Крылова, как правило, называли Васьками.
Но в 90-х годах XX века мода изменилась. После ваучерной приватизации всех рыжих котов в России стали звать Чубайсами.
Мы своего кота как только не называли. И Васькой, и Колькой, и Кузямкой, это не имело никакого значения, поскольку он ни на одно имя не отзывался. А в основном я звал его Котка.
Кот наш был существо исключительное. Так думают про своих котов все хозяева. Одни мы видели его неброскую, я бы даже сказал, сильно закамуфлированную северную красоту. Всем остальным он красавцем не казался.
Как в анекдоте.
Доктор:
– Больной, что-то вы мне не нравитесь.
– Да и вы, доктор, не красавец.
Проблем у нас в жизни с появлением кота прибавилось. С ним всё время что-то случалось. Один раз он всего лишь спрыгнул с подоконника на пол, после чего стал ходить на трех лапах. Пришлось везти его к ветеринару, лечить вывих. Оставлять его одного, когда уезжали, мы не могли. Приходилось просить соседку, Анну Павловну, принять его на неделю, на две. А она терпеть не могла котов, да ещё таких «красавцев».
– И чего вы только в нём нашли? – приговаривала она после долгих уговоров, соглашаясь всё же принять его на хранение.
В связи с этим вспоминаю, как одному моему другу соседи оставили кота и целый холодильник еды. Кот был породистый. Когда соседи вернулись, они увидели ободранного, отощавшего кота, который ел сухие макароны, а приятель мой сильно поправился и выглядел прекрасно.
Но вернёмся к моему Котке.
На улицу мы его не выпускали, понимая, что он тут же пропадёт.
Однажды зимой, надев на него шлейку, я вынес его на снег. Он сжался в комок, испугался холода и снега и так просидел на одном месте, растерянно озираясь. Сдвинуть его не было никакой возможности. После этой прогулки я его на улицу больше не выносил.
Спать он приноровился с моей женой. Забирался ей под мышку. Прогонять его было бесполезно, он всё равно утром оказывался у неё под рукой. Мог обнять Лену за шею и так дрыхнуть, не давая жене повернуться.
Утром он просыпался раньше Лены и требовал еды. Как он это делал. Подходил к кровати, бил Лену лапой по руке и, задрав хвост, нёсся на кухню, видно показывая Лене путь к еде.
Если Лена не вставала, он возвращался и повторял свой манёвр до тех пор, пока Лена не шла на кухню. Во время этого похода он терся о её ноги и орал на всю квартиру.
Вообще, когда он хотел есть, а есть он хотел почти всегда, он становился очень ласковым. Но, поев, сразу терял интерес к кормилице. Гордо отворачивался от неё и делал вид, что вообще её не знает.
Садился, вылизывал у себя всё, что можно. При этом Лена говорила:
– И то зализать, и это, в общем, дел полно.
Вот такой у него был характер. Кошки – существа очень эгоцентричные. Наш Котка, кажется, считал, что мы его обслуживающий персонал. Мы ему нужны были для того, чтобы кормить его и гладить, чесать за ухом, и ни на что другое мы не годились.
Но однажды, когда Лена кричала на меня, ругая за что-то, Котка зашёл сзади и, прыгнув ей на спину, вцепился когтями в её одежду.
То есть я для него был вожаком нашей стаи, и он меня защищал от обслуживающей нас Лены.
С самого начала мы ему в туалете поставили ящик с песком, и с этим проблем не было. Он был настолько чистоплотным, что каким-то невероятным образом ухитрялся залезть на унитаз, стоял на нём всеми четырьмя лапами и делал свои дела именно в унитаз. Вот такой вот уникальный кот.
Когда он подрос, стало ясно, что ему нужна кошка. Одна наша подруга привезла свою исстрадавшуюся по любви кошечку к нам. Мы их познакомили. Но ничего хорошего из этого не получилось. Васька или Котка, при всём его желании, не знал, что с этой красавицей делать. В результате наш кот просто ни за что ни про что накостылял этой милейшей кошечке. И подруга, оскорблённая неэтичным поведением кота, уехала, обиженная на нас.
Дальше нашему коту даму сердца заменяла моя волчья шапка. Она стала его близкой подругой. Хорошая когда-то была шапка, но у неё был один недостаток. Стоило мимо меня пробежать какой-то собаке, как шапка моя слетала с головы и мчалась за собакой.
Летом мы поехали на дачу. В машине кот жутко переживал, орал, тяжело дышал, прыгал по салону, но потом, обессилев, лежал, высунув язык.
В деревне он был самым слабым котом, и соседские коты его всё время били. Хозяйка наша, глядя на него, говорила: «Голенастай, ой голенастай».
Однажды она его спасла. Он попал в какую-то выгребную яму, и потом она его долго отмывала.
Никто, повторяю, кроме нас, красоты нашего кота не замечал. А для нас он был самым красивым, самым умным и самым любимым котом. Ну, ведь могли мы взять какого-нибудь породистого красавца. Нет, не могли, наш был нам милее всех красавцев.
Да, в первый год попадало нашему коту почти ежедневно, вернее, еженочно. Но на второй год он уже заматерел, подрос и запросто стал бить соседского кота, а заодно и всех остальных. Стал боевым и даже, кажется, научился как-то общаться с кошками. Ночами пропадал, но вёл себя по-джентльменски и о своих победах никогда ни слова не говорил.
Казалось бы, прекрасная жизнь была у кота в деревне. Однако не совсем так. В один из приездов заметил я, как он всё время трётся головой о землю. Догадался, правда не сразу, но догадался, что в ушах у него клещи завелись и мучают его крепко. Пришлось ехать с ним в Москву, к ветеринару. И действительно, там этих клещей из него удалили и какой-то мазью смазали и мне эту мазь дали, чтобы и дальше кота ею пользовал.
А в 1988 году мы наконец стали строить свою дачу, где-то за Торбеевым озером по Ярославке. Отвезли кота туда, в дачный поселок Воронино. Жили все втроём в сарайчике, пока шла стройка. Сад у нас был, четырнадцать яблонь, по осени вся земля была усыпана этими яблоками.
На даче коту была лафа. Я пытался заткнуть все дыры в заборе, чтобы он не убегал за наш участок, но это было бесполезное дело. С одной стороны, коту уже было пять лет, и он был уже опытный котяра. С другой – совершенно домашний, не приученный к опасностям котик.
Случались у него и здесь неприятности. Однажды он вернулся домой в жутком состоянии. Еле шёл, шатался и падал. Мы его, как могли, выхаживали. Я его возил в Загорск к ветеринару. Понятно было, что кто-то его ударил палкой по голове. Вычислив, кто это мог сделать, я пошёл к этому мужику. Он был старостой нашей улицы.
Я напрямую спросил:
– Ты ударил моего кота?
Он ответил:
– Я вообще ни котов, ни собак не бью, но, когда кот пытается поймать птицу, могу ему башку оторвать.
Стало ясно, что именно он и ударил моего кота палкой по голове.
Орать, драться или начать враждовать с этим, в общем-то, довольно мирным человеком было бессмысленно. Я попытался объяснить ему, что у кота это инстинкт, он даже не от голода ловит птиц, а так ему предназначено. Он не может не ловить птиц, он в этом не виноват, природа его такая.
Мужик кивал, но видно было, что слова мои бесполезны. Тогда я сказал последнее:
– Я тебя прошу, больше никогда не бей моего кота, а то мы с тобой сильно поссоримся.
Он обещал кота моего не трогать, но добавил:
– Только чтобы он птиц у меня больше не ловил.
Я пообещал, в свою очередь, поговорить с котом.
Несколько дней моего несчастного Котку шатало, и он почему-то ел непрерывно, видно, какой-то мозговой центр был нарушен. Но через неделю пришел в себя и снова стал бегать неизвестно где.
В результате на шестом году его жизни у нас там, на даче, кота нашего отравили.
До сих пор не знаю, в чем дело. То ли кто-то специально его отравил, то ли травили крыс и разбросали мясо с крысиным ядом. Короче, кот наш не мог ни есть, ни пить, просто погибал. Я привез из Загорска ветеринара. Ветеринар делал, что мог. Он даже в вену кота, на лапе, капельницу поставил. Старался, как мог, а кот всё равно загибался.
Тогда я поехал в Москву. Это полтора часа, если без пробок. Нашёл в Москве ветеринара, привёз его на дачу. Он расстелил на траве брезент. Заставил меня держать кота, а сам пытался влить ему в рот жидкость. Это было самое ужасное. Я держал бешено сопротивлявшегося кота, он, из последних сил, вырывался, а я его держал…
Представляю, что он обо мне в это время думал. И ведь невозможно было объяснить, что мы пытаемся его спасти. А ему было так плохо. Не смог ему помочь московский ветеринар, только зря мучили кота.
До сих пор, вот уж сколько лет прошло, не могу забыть, как он вырывался, а мне пришлось его держать. Я повёз ветеринара в Москву, потом вернулся на дачу.
И ещё не могу забыть, как в этом сарайчике Котка, уже из последних сил, уткнулся носом Лене под мышку. И Лена моя заплакала. Я тоже.
Котки не стало.
Ветеринар из Загорска сам приехал, забрал его. Потом сказал, что у кота был прожжен пищевод, скорее всего, крысиным ядом. Этот ветеринар из Загорска был настоящий специалист. И очень любил животных.
Мы с женой переживали потерю кота ещё очень долго. И больше уже никогда никаких животных не заводили.
На пляже
Мой друг Александр Ястребов поехал с женой в Черногорию. Однажды они были на пляже. Саша – большой человек, и в прямом и в переносном смысле слова «большой». Вес – килограммов сто тридцать, а в бизнесе ещё больше.