В семидесятых я уже писал для Хазанова и Петросяна, уже был «Кулинарный техникум», и меня иногда спрашивали: «Почему ты не пишешь Райкину?»
А я его боялся. Он для меня был недосягаемой вершиной, какой-то Эверест эстрады.
Екатерина II когда-то писала, что Пётр I был гениальный правитель.
– Я вот подумаю такой-то указ издать, посмотрю, а он у Петра уже был.
Так же и у нас в юморе – какую тему ни тронь, а у Райкина она уже была сыграна.
А ещё я его боялся, наслушавшись рассказов старших товарищей. Помню, в Ереване на гастролях Жванецкий рассказывал мне:
– Ты не представляешь, что такое Аркадий. Его влияние на людей просто подавляющее. Вот если он мне скажет: «Видишь, директор, иди и ударь его по голове», – я пойду… фигурально, конечно.
Розовский рассказывал мне:
– Когда я пытался у Райкина режиссировать, он просто играл со мной. Мы идём, он что-то рассказывает, я, счастливый, расплываюсь в улыбке, смеюсь. А он вдруг серьёзно смотрит на меня, и я чувствую себя идиотом.
«Ничего себе, – думал я. – Такие зубры, а он с ними как с детьми. Я-то тогда просто попаду тут же под его влияние и потеряюсь».
Я помню, как Райкин в фильме «Люди и манекены», как школьника, отчитывал моего приятеля – автора Леонида Натанова – на глазах у всей страны.
И вот однажды у меня дома раздался звонок. Звонил Аркадий Исаакович. Он сказал, что прочитал мой рассказ про флаг и хочет его исполнять.
А рассказ этот был написан в 1972 году. Его много лет нигде не печатали. Он был совсем непроходной. Там обычный человек от хорошего настроения вывесил на балконе красный флаг.
А оказывается, у нас не положено вот так вот просто вывешивать красный флаг.
Я сказал Аркадию Исааковичу, что вряд ли ему позволят его исполнить.
– Если очень верить в то, что делаешь, то обязательно пробьёшь, – сказал он и пригласил меня к себе в гости.
А мы как раз поехали с гастролями в Ленинград. И я пришёл к Райкину домой.
Надо ли говорить, что перед его дверью сердце у меня колотилось так, будто я шёл на первое свидание к любимой девушке.
Однако он со мной очень мило беседовал, я ему что-то из своих монологов показывал. А когда показал какие-то пародии, он сказал:
– Я пародий никогда не делал.
– Делали, – возразил я и напомнил ему его номер ещё из сороковых годов, где он пародировал Чаплина и ковбойские фильмы.
– Ну, это так давно было, – сказал он, но ему, видно, было приятно, что я так знаю его творчество, помню даже то, что он сам забыл.
Он меня спрашивал, а я рассказывал ему о современных авторах. Сказал, что ему больше всего подошёл бы Аркадий Хайт. Он наших современных авторов не знал или делал вид, чтобы узнать от меня побольше.
Мы договорились встретиться в Москве и продолжить разговор. И вот я вхожу в московскую квартиру Райкиных на Маяковской, а из квартиры выбегают Костя Райкин и Марина Неёлова. Они в этот день были на просмотре в театре «Современник».
Мы с Аркадием Исааковичем опять разговариваем о наших эстрадных делах. Затем Райкин читает мне миниатюру авторов Настроевых про собрание зверей на поляне и предлагает её переписать или дописать, поскольку в таком виде она его не устраивает.
Я говорю, что мне неудобно чью-то миниатюру доделывать.
– Там от Настроевых почти ничего не осталось. Её уже переписывали, – говорит Райкин.
Но я всё равно отказываюсь и снова рекомендую ему Хайта. Сам-то я просто боюсь ему писать, а готового ничего нет, всё уже отдал Хазанову.
Потом Аркадий Исаакович водит меня по квартире и показывает картины. Я делаю вид, что я разбираюсь в живописи, – охаю, ахаю и восторгаюсь. Подводит он меня к бюсту:
– А как вам это нравится?
Я говорю:
– До чего же хорошо уловил скульптор Костю!
Аркадий Исаакович обиженно говорит:
– Ну что вы, это же я.
Позор! Так осрамиться перед любимым артистом! Аркадий Исаакович внял моим советам и позвонил Хайту. У Хайта в это время были гости.
– Это с вами Аркадий Исаакович Райкин говорит, – сказал он своим необыкновенным голосом.
А у нас в компании Гена Хазанов довольно часто разыгрывал нас голосом Райкина.
Хайт сказал:
– Ген, извини, у меня гости, я тебе перезвоню позже, – и положил трубку.
Снова звонок.
– Это действительно Райкин говорит.
Хайт готов был провалиться сквозь землю, долго извинялся. Они встретились. И Хайт стал писать Райкину вступительный монолог, состоящий из трёх частей. А так как Хайт на тот момент был лучшим эстрадным автором, написал он просто здорово.
Как-то они разговаривали по телефону, о чём-то шутили, потом Аркадий Исаакович сказал:
– Ладно, давайте вернёмся к нашим баранам.
Хайт сказал:
– Вы имеете в виду будущих зрителей нашей программы?
Аркадий Исаакович, конечно же, оценил шутку по достоинству.
Райкин исполнил на премьере все три монолога Хайта. Хайт за три монолога получил сто рублей, обиделся и больше никогда Райкину не писал.
Дело в том, что в то время каждый монолог стоил сто рублей. Через некоторое время мы с Аркадием Исааковичем встретились случайно в Министерстве культуры на каком-то совещании. После совещания мы вышли на лестницу. За ним бежали какие-то женщины, дарили цветы, клялись в любви. Потом, когда мы остались одни и стали спускаться по лестнице, Аркадий Исаакович сказал:
– Куда же делся ваш Хайт? Пропал, не звонит.
Я сказал:
– У вас в театре ему заплатили сто рублей за три монолога. Естественно, ему это не очень понравилось.
Аркадий Исаакович тут же сказал:
– Это всё директор, мы его уже уволили.
Но Хайт так ему и не позвонил, на этом их совместная работа закончилась.
Конечно, лучшим автором для Аркадия Исааковича был Жванецкий. И этот период со Жванецким, наверное, был лучшим периодом в творческой биографии Райкина.
Золотые номера «Авас», «Дурочка», «Мост», «Федя-пропагандист», «Юзек», «В греческом зале» и ещё множество – классика юмора. Я их до сих пор с удовольствием вспоминаю, да и не только я.
«Федя, ты слова правильно говоришь, только ты их не в те места ставишь…»
«Если меня в тёмном месте прислонить к тёплой стенке, со мной о многом ещё можно поговорить…» «В греческом зале, в греческом зале… Мышь белая…»
Всё это и многое другое пошло в народ и стало поговорками.
Однажды в ЦДРИ было какое-то собрание. Много артистов и авторов. Выступал Райкин и среди прочего сказал: «А почему вас никогда не видно в Большом зале консерватории?»
Да уж как-то не прижились эстрадные артисты и авторы в этом зале.
С 1958 года я не пропускал ни одной его новой программы. Был на всех. Я усердно собирал истории про Райкина. Больше всего мне о нём рассказывал артист театра Райкина Владимир Ляховицкий.
От него я узнал, что когда Райкин готовился ехать в Англию для записи на Би-би-си, он пригласил переводчика для работы над программой. Переводчик всё перевёл, помогал репетировать и так хорошо подыгрывал Райкину, что Аркадий Исаакович взял его с собой на гастроли и вместе с ним играл миниатюры на английском.
Сегодня это трудно себе представить, но Райкин поехал в Западную Европу и там играл по отделению в одном концерте с самим Марселем Марсо.
Можно ли себе представить, чтобы сегодня какой-нибудь из наших юмористов поехал играть с мистером Бином или с Эдди Мерфи? Для этого как минимум нужно, чтобы этого нашего юмориста знали там, на Западе.
Но такого артиста у нас сейчас просто нет. А тогда был – Аркадий Исаакович Райкин.
Я помню, как на юбилее Театра Вахтангова, где работала дочка Райкина Катя, Райкин с Карцевым играли миниатюру «Авас».
И я впервые увидел, как Райкин «поплыл».
Я потом спрашивал Карцева, как это могло быть и не показалось ли мне?
– Нет, не показалось, – сказал Рома, – он действительно «поплыл».
Была секундная пауза. Трудно было не рассмеяться, глядя вблизи на «тупое» лицо Ромы, которому Райкин объяснял анекдот про тупого доцента.
У них, у Карцева и Ильченко, были сложные отношения с Райкиным. Однажды Рома ушёл из театра, потом вернулся и играл с Витей Ильченко. Они и до Райкина играли «Авас», и тоже с большим успехом. Но Райкин заменил Витю и играл с Ромой, хотя не сразу понял убойность миниатюры «Авас».
У Карцева и Ильченко была ещё одна миниатюра. О том, как все боятся, что их подслушивают. Райкин им сказал:
– Давайте я буду третьим в вашей миниатюре.
– Но там же нет слов для третьего персонажа, – возразили Рома и Витя.
– А мне и не надо, – сказал Райкин. – Я буду молча присутствовать на сцене.
И Витя с Ромой не согласились, они поняли, что Райкин и молча их переиграет.
Вот такой был артист.
Не так давно один мой знакомый, артист и автор, ходил на концерт Хазанова. И там Хазанов, показывая Райкина на экране, говорил о нём в превосходной степени.
Мой товарищ потом сказал мне: «А что Хазанов так восхищается Райкиным? Для меня Хазанов и сам великий артист, чего уж так преклоняться».
Конечно, сегодняшние молодые могут видеть номера Райкина по телевизору. Но телеэкран никак не может передать магию этого артиста. Когда мы в зрительном зале смотрели на игру Райкина, он просто околдовывал нас. Мы ощущали нюансы его игры, тонкости, которые по ТВ не видны. Мы чувствовали его живую энергию. А она к нему притягивала всех как магнит.
Конечно, юмор стареет. Как сказал Горин, «юмор – это скоропортящийся продукт». Но вот игра артиста, по-моему, не стареет. Это мастерство, этот талант, он через десятилетия всё равно виден и доходит до наших сердец.
В восьмидесятых годах Райкин, у которого уже давно было плохо с сердцем, сильно сдал. Мне рассказывала одна артистка «Современника», как он на каком-то юбилее этого театра скромно сидел за кулисами совершенно расслабленный. Казалось, еле душа держится в теле. Такой бессильный пожилой человек…
И вдруг объявили его выход. Он вдруг собрался, энергично выбежал на сцену, очень хо