Мы с моим соавтором Валерием Наринским написали пьесу по рассказам Кира Булычёва.
И вот идём мы домой к Васильеву, чтобы прочесть ему инсценировку.
Я иду, мой соавтор Валерий, артист самодеятельности Добровольский, который дружил с Васильевым, и ещё кто-то. И я на ходу рассказываю, что вчера видел очень хороший фильм «Монолог». И там играла потрясающая актриса – красавица и жутко талантливая.
Мы дошли до дома Васильева, подошли к его квартире, и ребята говорят мне:
– Звони.
Я позвонил, открылась дверь, и я просто онемел. Передо мной стояла та самая актриса, которой я только что восхищался.
Но уж совсем я обалдел, когда актриса сказала:
– Лион, ты что, меня не узнаёшь?
– Нет, – ошарашенно ответил я.
– Мы с тобой на свадьбе у Хромова рядом сидели.
Марина Неёлова оказалась женой Толи Васильева. А Толя был другом моего приятеля Хромова. Хромов пару раз женился, и мы каждый раз на его свадьбах встречались.
Вот такая вот история.
Через много лет, уже в конце 1980-х, мы с Мариной познакомились поближе, и я даже привёз к ней домой священника Александра Меня, который и крестил её дочку Нику.
Михаил Задорнов
Про Мишу у меня есть отдельные воспоминания, а здесь просто несколько эпизодов, не вошедших в основной текст.
Как-то меня, Жванецкого и Задорнова выдвинули на премию «Овация». Понятно, что меня взяли для количества. Но на всякий случай я шутку приготовил.
Когда мне дадут премию или придется давать интервью, я скажу: «Задорнову и Жванецкому, наверное, льстит, что они попали в такую компанию».
Жванецкий на премию не приехал, значит, понял, что он премию не получит. Приехали мы с Задорновым.
Полный зал народу. Наконец-то наша номинация. Премию, естественно, дают Задорнову. Он выходит на сцену, потом его ведут на интервью. И потом он со сцены рассказывает:
– Я за кулисами случайно встретился с Жечковым, который получил премию за песню «Как упоительны в России вечера». Исполнял «Белый орёл», то есть Жечков. Я говорю ему: «У вас в песне текст «и вальсы Шуберта, и хруст французской булки». Булки не хрустят, а Шуберт не писал вальсы». А Жечков мне в ответ: «Это его проблема».
В зале хохот. Правда, оказалось, что Шуберт всё-таки писал вальсы.
Задорнов был в ресторане, неподалёку от него за столом сидела компания во главе со Станиславом Говорухиным. Это было как раз после фильма Говорухина «Так жить нельзя».
Задорнов, закончив ужин, подошёл к столу Говорухина и сказал ему:
– Ну, конечно, так жить можно.
Где-то в 1980-х годах Михаил Задорнов некоторое время работал завотделом юмора журнала «Юность».
Я привожу эту историю как пример того, насколько Задорнов был умнее меня.
У меня был соавтор Валерий Наринский. Мы с ним к тому моменту писали вместе лет двадцать. Он самостоятельно написал монолог. Монолог был сделан неправильно и вряд ли бы пошёл со сцены. Я ему об этом сказал и объяснил, почему не пойдёт.
Он не соглашался, спорил, доказывал. Потом предложил:
– Давай я покажу его Хазанову.
Я позвонил Хазанову, попросил почитать монолог. Они встретились. После этого Хазанов перезвонил мне и спросил:
– Ты зачем его прислал? Ты же сам понимаешь, что монолог написан неправильно.
Я говорю:
– Он мне не верит.
Мы снова встретились с моим соавтором и снова спорили до хрипоты, до раздражения.
Тогда он пошёл в «Юность», к Задорнову, и прочитал ему свой монолог. Миша, конечно же, всё понял, но сказал Валере:
– Замечательный монолог. Как ты до такого додумался? Просто молодец.
После этих слов он достал три своих монолога, и они с Валерой часа два докручивали монологи Миши. И оба разошлись довольные друг другом.
Монолог Валеры, конечно же, никуда не пошел.
Но скажите, кто из нас умный, Задорнов или я?
Вопрос явно риторический.
Как-то раз, когда я выступал в городе Ярославле, мне позвонил Миша из Египта и сказал:
– Вот пока вы, евреи, прохлаждаетесь в России, я за вас лезу на гору Синай.
Я в ответ:
– Пока вы, русские, лазаете по горе Синай, я за вас отдуваюсь здесь, в Ярославле.
Мы договорились встретиться с Мишей возле наших домов, на площади.
Встретились, он говорит:
– Поехали обедать.
Я в ответ:
– Никак не могу. Меня ждёт на улице Горького Фимка Смолин, я ему везу пистолет.
– Какой ещё пистолет?
– Да такой пистолет, пульками стреляет, у меня их два. Один я решил Фимке подарить.
– Вот, Лёня, – говорит Миша. – Вы с Фимкой никогда ничего не добьётесь. Вместо того чтобы заниматься делом, ты тратишь время на какой-то пистолет. Фигня какая-то, потерять три часа времени, чтобы отдать Фимке пистолет. Какой ещё на фиг пистолет? А ну покажи.
Я вытащил из коробки пистолет и дал его Мише. Хромированный, блестящий на солнце пистолет.
Миша повертел его в руках и сказал:
– Лёня, зачем тебе его везти Фимке? Давай лучше я его у тебя куплю.
А дальше мы поехали на улицу Горького, отдали Фиме пистолет и пошли обедать.
У меня есть друг, серьёзный бизнесмен, влиятельный человек. Зовут его Сергей. Я их с Мишей знакомил.
Однажды Миша меня спрашивает:
– Лёнь, нельзя обратиться с просьбой к твоему другу?
– А что такое?
– Да понимаешь, у моего сводного брата Лолика в 1998 году зависли в одном банке деньги, и вот уже восемь лет прошло, и никто ничего не возвращает. Я знаю, что твой друг имеет какое-то отношение к этому банку. Речь идёт о сорока тысячах долларов.
Мы поехали к Сергею Анатольевичу. Миша изложил суть дела, показал документы.
Серёжа сказал:
– Ничего не обещаю, но попробую.
Миша говорит:
– Я порядок знаю, половина денег ваша.
Серёжа говорит:
– Вы – друг Лёни, поэтому никакой половины не надо.
Мы вышли от Серёжи, Миша говорит:
– Если он вернёт деньги, отдам тебе пять тысяч долларов.
Я говорю:
– Спасибо, мне только этого не хватает – брать деньги с друзей.
Прошло недели три. Звонит мне Сергей, говорит:
– Давай встретимся в «Пушкине» с Мишей.
Мы пришли в кафе, Миша заказал столик. Пришёл Серёжа, сказал:
– Миш, извини, ничего не получилось, очень давно это было, денег уже нет.
Миша сказал:
– Ну, нет так нет. Давайте ужинать.
Прошло минут двадцать. Серёжа вынимает из-под стола какой-то потрёпанный пакет, полупрозрачный, и кладёт его на стол. А в пакете ровно сорок тысяч долларов.
Потом Миша подарил Сереже икону, а мне – картину.
Маша Распутина
Одна из передач «Шоу-Досье» была посвящена Маше Распутиной.
Она меня где-то за год до этого подвела. Пообещала участвовать и уехала на гастроли. Я обиделся. Она даже не позвонила. Но через какое-то время её конферансье Карен Ованесян, встретив меня, принёс мне от неё извинения.
И хорошо сделал. Ровно через неделю позвонил мой знакомый, «крутой» бизнесмен, и сказал:
– Мы тут искали машину угнанную, а нашли гараж с шестью ворованными машинами. Среди них – «линкольн» Маши Распутиной. Ты с ней в каких отношениях?
– В нормальных.
– Хочешь, вернём ей машину?
– А что за это?
– Ничего, пусть в ресторане ребятам проставится, и всё.
Я позвонил Маше. Машина была в угоне уже полгода, и никто её не искал.
Маша была счастлива, но сразу поехать за машиной они не могли, им с мужем надо было лететь в Сочи на концерт. Из Сочи они звонили мне каждые два часа, беспокоились.
Приехав в Москву, муж Володя сразу же поехал за «линкольном». Потом, когда он перегнал машину к себе во двор, он отзвонился мне и сказал:
– Я проехал шесть постов ГАИ. Нигде меня ни разу не остановили!
Хотя в то время в Москве не так много было «линкольнов», тем более угнанных.
На другой день в «Московском комсомольце» появилась заметка, в которой было написано, что воры, узнав, чья это машина, пригнали её и поставили под окном.
В ресторан мы не пошли, а передачу с Машей сделали. Очень даже неплохую.
Единственное, что омрачило Машино настроение, это то, что присутствовавший на передаче Аркадий Вайнер сказал, что у Машиных песен плохие тексты. Это, конечно, не так. Тексты писал Леонид Дербенёв, а он плохо не писал.
Маша считала, что Вайнер это сказал из-за дружбы с Таничем, что тоже было неверно.
Леонид Дербенёв
С Дербенёвым всё время происходили какие-то чудные истории. Он так давно писал песни, что однажды в сбербанке работница, прочитав на книжке фамилию Дербенёв, закричала:
– Нина, иди сюда, посмотри, сын поэта Дербенёва пришёл!
Дербенёв был очень остроумным человеком.
Мы с ним были в квартире у администратора эстрады Паши Леонидова. Этот администратор в сорок лет решил стать поэтом-песенником, и через три месяца после этого решения уже был творческий вечер поэта Павла Леонидова.
Так вот, мы сидели у Паши дома, и он похвалился, что начал писать детские песни.
Дербенёв закричал:
– Паша, умоляю тебя, не трогай детей. Давай лучше объявим по радио, что тебе нужны деньги. Родители скинутся, лишь бы ты не писал.
Мы с ним ходили в одну и ту же церковь, жили на соседних улицах и даже написали одну программу для «Голубых гитар» – был такой ансамбль.
Дербенёв дружил с Львом Лещенко и как-то остроумно заметил:
– Лёва такой добрый, что, если бы он был женщиной, всё время ходил бы беременной.
В 1998 году, как раз перед самым дефолтом, я завёл себе в Инкомбанке кредитную карточку Visa.
Зашёл в соседний магазин «Океан». В очереди увидел двоих менеджеров из Инкомбанка, подошёл к ним и стал что-то спрашивать про карточку.
В это время в магазин зашёл Дербенёв. Он был в лыжной шапочке и обычной куртке. Увидел меня, подошёл к нам, и мы, не сговариваясь, начали игру.
Дербенёв спросил:
– А что за карточка?
Я говорю:
– А вам-то какое дело?