Далеко поселение от районного центра, от проезжих накатанных дорог, потому и нечасто заглядывают гости. Летом сюда можно попасть только с моря, зимой на собачьих упряжках, и то сначала по припайному льду, а потом только часа через два-три из долины можно выйти в тундру, на равнинный простор, и куда бы ты ни шел, все время за спиной — справа или слева — будут у тебя высокие черные скалы, куда бы ты ни шел, никогда не заблудишься — лучшего ориентира, чем скалы, — нет.
Сидит Вири на ящике, поглядывает в море, посасывает трубку, нескучно ему.
Вот видит он — потемнела вода, ветер переменился, недвижные прежде льдины потянуло на север, птицы ближе к берегу жмутся. Это значит, идет южак, теплый ветер, но сильный. Не ждать сегодня моржей, можно домой идти, чай пить, а вечером посмотреть горизонт и небо, чтобы решить, какая погода завтра будет, долго ли шторм продлится.
Вспомнив про чай, Вири торопливо докурил трубку и поспешил вниз, на берег, где на косе выстроились домики — деревянные, одинаковые, аккуратные, будто на смотру. Их строили в один год, вернее, в одну навигацию. Много леса привезли — бойко шло строительство, постепенно люди покидали яранги и землянки, переходили в дома. Переходили охотно: береговые люди — не тундровые, их уговаривать не надо. Тундровые — кочевники, их с трудом в дома переселяли, привыкли к ярангам. С домом разве покочуешь? А с береговыми людьми забот не было, старый консерватор Чеви — отец Вири — и тот сказал:
— В доме лучше. Света больше. Печь только надо хорошую сделать, чтобы не дымила.
И вдоль всей косы наставили столбов электрических да радио провели — много дерева ушло тогда. Зато и красиво село в вечерних огнях — хоть с моря смотри, хоть с самой высокой скалы.
Потом, обучая нулевичков-приготовишек — маленьких чукчей и эскимосов, которые в первый класс пойдут следующей осенью, — русская учительница попросит их нарисовать лес. Молодая учительница, невдомек ей, что дети по книжкам да ее рассказам не могут леса представить, поскольку не растет таковой на черных скалах и в тундре не растет, и не видели они его никогда в своей шестилетней жизни.
Нарисовал Алик — внук Вири — сорок столбов с чашечками изоляторов.
— Что это? — спросила учительница.
— Русский лес! — ответил он с достоинством.
Задумалась учительница. Погладила Алика по головке, похвалила.
Торопится Вири домой, трубка за пазухой колотится на груди в такт шагам.
Знатная у него трубка — не трубка, а полено. Кто видел Вири на рыбалке, никогда не забудет его трубку.
Вири вынимал из сетки толстых гольцов, швырял их в кучу. Если сильная рыба трепыхалась на берегу, он доставал трубку и бил ее по голове. Рыба затихала. Могучая у него трубка, из тяжелого дерева. Кисет ей не придумаешь, в карман не спрячешь, потому и носил ее Вири за пазухой.
Торопится Вири, напевает песенку. Песенка его незамысловатая, но от нее всегда хорошее настроение.
Девушка идет по кочкам
и поет.
А когда она подходит к селу,
поет еще лучше.
Вот и все содержание песни, но его можно варьировать в зависимости от того, что ты хочешь сообщить себе сам, ведь песня-то для тебя, сам себе поешь, вот и пой, что хочешь. Хорошо, когда есть любимая песня и ты ее хозяин.
Дома Вири ждет его дочь Аминак и гость — только что приехавший охотовед Андрей Маркин. Много лет дружит Маркин с Аминак и Вири, каждый год приезжает к ним.
Была красавицей дочь Вири — далеко слух шел. С дальних стойбищ приезжали — кто с тайной мыслью посватать, кто просто так — посмотреть. На всем побережье не сыщешь лучше. Лицо у Аминак белое, глаза длинные да в пол-лица, моргнет ресницами — что твоя кукла, в магазине такую на праздник давали, Маркин в подарок привез. Держишь куклу прямо — смотрит она, наклонишь — мяукнет и закроет глаза. Уж такая Аминак красивая, двадцать пять ей теперь. Работает в пошивочной мастерской, шьет торбаса, да тапочки, да другую меходежду, хорошо у нее получается.
Когда приезжала раньше Аминак в селение из райцентра — прямо праздник был, везде она гость желанный. Обычно, если женщина в меховой одежде — никакого виду. Катится по снегу пушистый ком, ну что тебе медвежонок! А Аминак как пройдет в своей меховщине — даже сам председатель останавливался посреди улицы. И все-то на ней ладно, все красиво, стянуто где нужно, подогнано. Узоры, бисер, вышивка, бантики-фантики на цветном шелку.
— Какая погода будет? — спрашивает Маркин у Вири.
— Ся-а… не знаю. Вечером скажу.
Маркин смеется. Говорит:
— Я радиосводку слушал. Шторм обещают.
— Вири лучше радиосводки, — улыбается Аминак. — Вири не ошибается.
Маркин это знает. Когда-нибудь он закончит диссертацию, и будет в ней много рассказов Вири: и как выслеживать зверя, как определять погоду, какие и когда собирать травы и коренья. Многим щедро делился Вири с молодым любопытным охотоведом.
Маркин никогда не смеялся над приметами, над поверьями Вири, знал, что это верования, легенды и опыт народа, опыт тысячелетий, накопленный и сохраненный в памяти таких вот щедрых и мудрых стариков.
Аминак ставит на стол каютак — деревянное корытце. Это общее блюдо. На нем режется мясо тонкими ломтиками и оставляется, не перекладывается в отдельные тарелки. Пусть каждый берет и макает в блюдце с нерпичьим жиром. Сырое мясо с жиром — вкусная и полезная северная еда, Маркин тоже пристрастился к ней и охотно делит трапезу с Вири. Правда, он никак не может есть без хлеба, не научился. А такую пищу обычно без хлеба едят.
После сырого мяса — вареная оленина. Затем бульон. Потом чай. Еда идет неторопливо, и беседа тоже. Конечно, рассказов ждут от гостя, но пусть сначала поест. Правда, можно не соблюдать обычай и прямо задавать гостю вопросы, потому что не гость он вовсе, а свой. Друг дома. Большое все-таки селение, но Маркин всегда останавливается у Вири, и старому наблюдателю это льстит. Хороший Маркин, и ученый человек, и начальство его уважает — первым здоровается.
— Долго будешь?
Маркин пожимает плечами.
— На охоту пойдешь?
— Если будет охота. Плохо ты наблюдаешь, — смеется Маркин.
Вири шутку понимает, улыбается.
— Все равно морж придет, — говорит Вири.
— А киты?
— Не видел… — вздыхает Вири. — Еще рано…
— Как рано? — удивляется Маркин. — Уже осень, а их нет. Куда делись?
— Ся-а… не знаю… Скоро будут, — упорствует Вири.
Аминак ставит второй чайник.
— В Чутпене был? — спросил Вири.
Маркин кивнул:
— Конечно, я же пешком пришел. Если на вельботе — ты бы увидел…
— В Чутпене охота лучше, — вздохнул Вири.
— Да, — сказал Маркин. — Там льдов еще нет. Моржи на берегу. Все еще греются. Хорошая там погода.
— Хорошая, — вздохнул Вири.
— Там женщина пропала. Ушла в сопки и пропала. Говорят, медведь… Может, шатун…
— Нет, — качает головой Вири. — Рано. Медведи еще не залегли. Шатуну быть рано…
— А кто?
— Кейнын… бурый медведь… Они любят… — вспоминает слово Вири, — любят воровать женщин… когда чуют…
— Что?
—…когда у женщин начинается… это…
— Что?
— Что у нас бывает каждый месяц, — выпалила Аминак, удивляясь бестолковости Маркина.
Тот смутился:
— А-а…
— Наши женщины тогда в сопки не ходят, они знают, — сказал Вири.
— А если приходится быть в палатке, — обратилась Аминак к Маркину, — то мы обносим палатку бельевой веревкой. Белой бельевой веревкой. Просто бросаем ее на кусты шагах в десяти от палатки. Медведь не подойдет. Он боится.
— Почему? — спросил Маркин.
— Не знаю, — ответила Аминак.
— Спроси у него сам, — засмеялся Вири. — Ты ученый охотник, он тебе расскажет.
Аминак расхохоталась. Она живо представила, как неуклюжий стеснительный Маркин беседует с кейныном на столь деликатную тему.
— Да ну вас! — притворно рассердился Маркин. И прислушался. Уловил шаги на крыльце. В комнату влетел Алик — внук Вири, сын Аминак. Остановился, увидав гостя. Поздоровался тихо. Маркин смутился, протянул малышу ладонь: — Ну, здоров, герой!
— Узнал… — сказал Вири.
Алик кивнул, опустил голову. Убежал на кухню к Аминак.
Родила Аминак в восемнадцать, на первом курсе техникума. Пришлось учебу отложить, уехать в соседнее село к дальним родичам по материнской линии, а потом уж вернуться с ребенком домой.
Не спрашивал Вири, кто отец, в таких случаях это не принято, просто был рад внуку. Жил Вири один, жена давно умерла, когда Аминак совсем маленькой была. Знал теперь Вири, что не уедет Аминак из села в райцентр или в город, а если и уедет, все равно внук с ним будет, а двум мужчинам всегда наберется забот, чтобы не скучать, двум одиноким мужчинам всегда много дел на берегу, и в море, и по хозяйству.
Вот и вырос Алик, в первый класс ходит, нулевой он в прошлом году закончил успешно.
Пришел Алик из кухни с куклой, повертел ее, пискнула она два раза, засмеялся мальчик, отнес ее на кровать, убежал к матери.
— Он говорит, — вернулась к мужчинам Аминак, — обещал дядя Андрей в прошлом году пострелять… в тундру на охоту вместе сходить…
— Все помнит, — довольно сказал Вири.
Маркин покопался в рюкзаке, достал маленький ножичек — в чехле и на ремешке, копию своего охотничьего.
— Ихх! — покачал головой Вири.
— Ему, — протянул Маркин нож Аминак.
— Сам отдай.
Ушел Маркин к Алику. Сияющий малыш выскочил на улицу.
— Будет хорошим охотником, — похвалил Маркин мальчика.
— Неизвестно, — сказала Аминак. — В школе этому не учат…
— Готовить надо, — сказал Вири.
— Раньше готовили… — сказал Маркин.
— Ии, — кивнул Вири, — хорошо готовили… Тренировали… Чайник снегом набивали, над жирником подвешивали и тренировали малышей. Чтоб росли сильными и выносливыми… и ловкими. Чайник был как часы…
— Часы? — не понял Маркин.
— Ии… Пламя жирника маленькое, тает снег полчаса… получается вода… Потом вода закипает, через час… Вот и тренируют старики своих малышей, пока вода не закипит, часа полтора…