— Вельботы придут и заберут, — говорю я.
Он молчит. Он не знает, когда придут вельботы. И придут ли.
— Кончишь охоту, возвращайся… Керго сказал, люди просят… Моржи уйдут, и возвращайся.
Он молчит, но в глазах его затаенный интерес и тревога.
— Мэри будет уже там, дома, — понимаю я его молчаливый вопрос. — Керго послал Эмуль за Мэри. Эми вернется вместе с Мэри. Никто не виноват, все знают. Люди просят, сказал Керго.
Горе одних стало бедой других и заботой всех.
— Утром будет погода, — вздыхает Юрий. — Я отвезу тебя на ту сторону.
Подниматься к тенту неохота, и мы кемарим у костра до утреннего солнца.
Дело шло к вечеру, в доме царило веселье и шум. Оба Саши раздобыли в райгру на время гитару и теперь орали невообразимыми голосами, но лихо, местную песню весьма оптимистического свойства;
Подожжет синица море,
И на сопке свистнет краб, —
Вот тогда на наше горе
Из райгру разгонят баб!
Жуков слушал и скептически улыбался. Он рад был моему скорому возвращению.
Она вошла тихо, неслышно, никто и не заметил, никто и не услыхал, когда она стучала.
— Эми! — первым бросился я к ней, сразу давая понять ребятам, чтобы не было никаких бестактностей, чтобы они следили за собой, чтобы хоть репертуарчик свой сменили наконец.
Она сбросила куртку, причесалась, насмешливо оглядывая наш стол.
— Сейчас, сейчас, — засуетился один их Саш, вскочил и бросился в магазин за шоколадом и конфетами. Она развязала сумку и достала оттуда двух кур, свежей картошки.
— Откуда?!
— С парохода. Ездили с Керго. Танныгатле, — засмеялась она.
— Что, что? — не понял я.
— Русская утка, — смеясь, перевела она. — У нас ведь никогда не водились куры. И нет у нас для них названия. Вот и придумал один писатель — «русская утка». Очень удачно.
— А где сейчас этот писатель?
— В Уэлене. Будешь на восточном берегу — обязательно с ним встретишься.
Жуков не слушал нашего разговора, но потихоньку принялся за готовку.
— И кошку мы не знали, как назвать. И свинью. И корову. Старики про свиней говорили «страшный, толстый, безволосый белый зверь», — она засмеялась. — А кошку прямо боялись, когда она шипит. Назвали «мыльиттын». Переводится «ловкая собака». Правда, удачно?
Все согласились.
Совместными усилиями мы превратили кур в цыплят табака, чеснок нашли в запасах бывшего хозяина, томатную пасту тоже, а картофель решили отварить. Пир получился царский, а украшением его несомненно была Эми…
Узкий краешек ночного солнца высовывался из-за горизонта, казалось, солнце тонет в океане. Пора на покой. Ребята начали располагаться в спальных мешках. Мы с Эми переглянулись.
— Есть идея, — предложил я. — Давайте разобьем здесь, в комнате, палатку. А?
Жуков понял:
— Веселей, мальчики!
Палатку мы укрепили растяжками за книжные стеллажи, батареи центрального отопления, ножки кровати. Вход был со стороны окна.
В двухместной палатке, если ее поставить низко, свободно умещаются трое. Там и расположились в своих спальных мешках Жуков и оба Саши. Нам с Эми досталась единственная кровать.
— Спокойной ночи, ребята!
— Спокойной ночи! — хором рявкнули из палатки бравые студенты.
Я слушал тишину и ждал, когда кто-нибудь из ребят слегка захрапит, как это бывало в поле.
— Подожди, — шепнула мне Эми, — они еще не спят.
Было утро. Я потихоньку открыл глаза. Рядом с кроватью стоял начальник Жуков и внимательно разглядывал нас. О чем он думал, глядя на нас, спящих, пока я не проснулся от тяжести его взгляда?
Потихоньку, чтобы не будить Эми, я выскользнул из-под одеяла, и пошел за ним на кухню.
Он молча курил. Чай уже был готов. Он всегда вставал раньше нас и успевал приготовить чай.
— Что решил с Москвой? — спросил я его в лоб.
— Нелетная погода, — вздохнул он и улыбнулся грустно.
Я взглянул в окно. Было чистое, безоблачное небо, синий спокойный океан и ясное полярное незаходящее солнце.
Обедать все решили в ресторане. Но Эми повела нас на берег моря, она там заметила что-то. Это оказалась лодка Керго. Сам, он радостно приветствовал нас и предложил Эми собираться и переходить в лодку.
— Он боится, что ты увезешь меня в город, — шепнула мне Эми. — А что мне в городе делать? Мне без тундры нельзя… С тобой хорошо, а без Керго и Имаклик я не могу.
Она объясняла мне все, как ребенку.
— Вот если б ты остался здесь, а? — спросила она.
— А куда же мне без них? — кивнул я на ребят.
— Вот видишь, — она улыбнулась. — Закончишь дело, приезжай, а?
«Великий, охотник не может быть одновременно… — вспомнилось мне. — Да что, они, сговорились, что ли, все? Наягнек, и Керго, и Эми!»
Она передала свою сумку старику. Он аккуратно положил ее в лодку, сел, закурил, молча глядя в океан. Потом что-то начал говорить по-эскимосски. Я удивился. Старик прекрасно, без акцента, говорил по-русски, знал английский, чукотский само собой. Зачем ему сейчас говорить по-эскимосски?
— Он тебе что-то говорит? — спросил я тихо Эми. Она покачала головой и начала тихо переводить:
— …верьте солнцу… верьте ночи… верьте словам любимой… мы не умрем… мы не исчезнем.
— Это заклинание?
— Скорее совет… что-то родовое то ли старых гренландцев, то ли аляскинцев… я уже слышала это где-то. Ну да, ты прав, это заклинание… для нас с тобой, кто знает? Зря старик не будет вспоминать старые песни.
Она собрала на берегу много сухих щепок, плавника, дощечек. Подожгла.
— Пообещай, что он будет гореть до тех пор, пока ты не потеряешь из виду меня и лодку, — сказала она.
Лодка отчалила. Эми стоя махала рукой. Мы разожгли огонь поярче.
Ребята ушли, я сидел у костра один.
Костер горел долго.
Странные дни Хан-Гирея
…в награду от Аллаха, а у Аллаха — хорошая награда.
Молодой татарин Ильдар Гиреев подался на Север на крупные заработки.
Его родители прожили в суровой любви и невысказанной нежности до самой старости.
К этому времени Ильдар на нелегко заработанные деньги построил им новый дом, и умерли его старики в новом доме, с именем Ильдара на устах. Умерли в один день, вернее, мать на день позже. Похоронил их Ильдар по русскому обычаю, продал дом и опять уехал на Чукотку, твердо решив жениться на русской женщине, красивой и молчаливой, которую он видел всего один раз.
Но русская женщина, оказалось, вот уже пять лет как замужем, и у нее двое детей, и это обилие невыясненных ранее фактов повергло Ильдара в уныние. Черная тоска съедала Ильдара Гиреева.
— Чего ты темный такой сердцем, Хан-Гирей? — спрашивал его главный бухгалтер Козлов.
На второй день грусть с Хан-Гирея как рукой сняло. Потому что знал Козлов Ильдара и знал, что лучше всех валокординов — хорошая работа.
— Поедешь на Мейнываам, — сказал Ильдару главный бухгалтер Козлов, оставшийся вместо председателя, — будешь бригадирить на рыбалке.
— Когда? — спросил Ильдар, кивнув на окно, за которым свистела снежная круговерть.
— Завтра. Завтра пурга кончится.
Козлов давно жил на Севере и знал, что южак в этих местах больше трех дней не дует.
Ильдар трудолюбив до пота, знал это Козлов, потому и доверял и не скупился на товары, особенно если они были позарез нужны тем, кто на подледном лове. А Ильдар в ответ никого не обидит — ни себя, ни ребят, ни главного бухгалтера. И за деньги, которые получали ребята, будет заплачено — ломотой в суставах, кряхтением от застарелого радикулита, тоской в пурговые ночи, усталостью. Все это знал Козлов, потому и был щедр.
Было у Ильдара шесть своих собак. Походил он по селу, занял еще четырех. Посадил их на цепь, покормил и начал собираться: утром в путь.
Если на Чукотке говорят «завтра», значит, все будет готово послезавтра. Чукотские каюры обычно на вопрос «когда?» отвечают без иносказаний: «рано-рано после обеда».
Ильдар тоже не очень спешил и уже к обеду пожалел об этом.
— Вот что, Хан-Гирей, — сказал ему Козлов, — подвезешь в бригаду Кунчи одного человека.
— Зачем?
— Не все ли тебе равно? Надо подвезти…
— Никого я не хочу везти!
— Это женщина…
— О аллах! Тем более женщину!.. Хорошая хоть?
— Кому как… посмотришь сам… новенькая.
— Кто?
— Учителка из красной яранги.
— А потом нельзя?
— Сам же знаешь, — вздохнул Козлов, — вездеход у нас разут, вертолет вызывать — ждать погоду надо, — да и влетит это удовольствие в копеечку, а остальные нарты все в тундре. Так что только на тебя и надежда. Тебе-то это по пути, ведь тут недалеко. Да ну тебя! Что я тебя уговариваю?!
Козлов повернулся и ушел медленным шагом человека, у которого полно забот.
Вскоре появилась и она, волоча за собой по снегу комплект меховой одежды.
— Здравствуйте! Мне сказали, что я поеду вместе с вами.
— Правильно сказали, — буркнул Ильдар.
Они помолчали.
Она вздохнула:
— А когда поедем?
— Я думаю, завтра.
— А мне сказали — сегодня…
Она сидела на крылечке Ильдарова дома, постелив под себя кухлянку, смотрела, как Ильдар возится с нартой, и в глазах ее было столько любопытства, наивности и детской доверчивости, что Ильдар отложил дела, сел на нарту и закурил.
— Меня зовут Ильдар, можно и Хан-Гирей, это Козлов придумал. А вас?
— Света… Светлана я, Иванова…
— Ну вот, Света Иванова, один я бы завтра был там, куда тебе надо, у Кунчи. — Ильдар сразу перешел на ты. — А с тобой и за два дня, наверное, не дойти.
— А почему?
— Потому что снег тяжелый. А еще — впереди только одна избушка, и сегодня мы до нее не дойдем, поздно уже, а в палатке ты не ночевала, кажись, никогда.
— Никогда-а… — тихо, нараспев сказала Светлана.
— Первый раз в тундре?
— Впервые. Еще никогда не была. Все мечтала.