— Погоди, — говорит Киара, хватая меня за запястье. — Дай мне свои ключи.
Черт. Сейчас она скажет мне, что не принадлежит мне, что она все еще влюблена в Майкла и хочет уйти. Или что она просто хотела, чтобы я сводил ее на танцы, а все остальное я сам себе придумал. И хотя я выпил всего одну банку пива и все еще абсолютно трезв, я не хочу везти ее домой. Я хочу, чтобы этот вечер длился как можно дольше.
— Мне нужна моя сумка, — объясняет она. — Она осталась в машине.
О, ее сумка. Я стою под дождем, ошарашенно глядя на девушку, которую мне хочется обнимать и никогда не отпускать, словно она мой спасательный круг. Мои эмоции чертовски пугают меня. По пути к причалу мы останавливаемся возле машины. Она берет свою сумку и сжимает ее в руках, пока мы идем по траве.
— Мои каблуки тонут в грязи, — говорит она мне.
Я передаю ей в руки одеяла и поднимаю ее.
— Только не урони меня, — просит она, стараясь уместить одеяла у себя на коленях и одновременно цепляясь за мою шею, словно от этого зависит ее жизнь.
— Доверься мне, — второй раз за вечер я прошу ее об этом. По правде говоря, ей не стоит мне доверять, потому что после сегодняшнего вечера все обещания обнулятся. Но я не хочу думать о том, что случится завтра. Сегодняшний день запомнится мне на всю оставшуюся жизнь. Сегодня… сегодня она может довериться мне, а я — ей.
Я опускаю ее у причала. Черные тучи скрывают свет луны, и от этого ночь кажется в два раза темнее. Верхнее одеяло успело промокнуть, и я рад, что захватил сразу несколько штук. Я забираю их у нее и раскладываю на деревянном полу, создавая нам теплое и сухое место для сна.
Правда, я не уверен, что сегодня ночью мы будем только спать.
— Киара? — зову ее я.
— Д-д-да? — ее голос эхом разносится в темноте.
— Иди ко мне.
50. Киара
МОЕ СЕРДЦЕ ПРОПУСКАЕТ удар, и я чувствую, как к щекам приливает румянец предвкушения.
— Здесь т-т-темно. Я ничего не вижу.
— Следуй за моим голосом, chica. Я не дам тебе упасть.
Я протягиваю руку в темноте, словно слепая, все это время дрожа от возбуждения и холода. Я не могу понять, что заставляет меня трястись сильнее. Когда наши руки соединяются в темноте ночи, он ведет меня к одеялам. Я опускаю на пол сумку с презервативом внутри и неловко подбираю подол платья, чтобы присесть рядом с ним.
Он обвивает меня своей сильной мускулистой рукой.
— Ты дрожишь, — говорит он, привлекая меня к груди.
— Не м-м-могу не…
— Тебе холодно? Я могу принести еще одеял, если…
— Нет, не уходи. Ост-т-т-танься со мной. — Я поворачиваюсь так, чтобы обхватить его руками. Я утыкаюсь в тепло его тела, не желая никуда его отпускать. — Я просто в-в-волнуюсь.
Он гладит меня по влажным от дождя волосам.
— Я тоже.
— Карлос?
— Да?
Я не вижу его, поэтому протягиваю руку и касаюсь его гладко выбритого подбородка.
— Расскажи мне о каком-нибудь воспоминании из своего детства. Что-нибудь х-х-хорошее.
Он долго ничего не отвечает. Неужели у него совсем нет счастливых воспоминаний о жизни в Чикаго?
— Мы с Алексом всегда устраивали разные пакости после школы, пока ма была на работе. Алекс оставался за старшего, но последнее, чего хочет тринадцатилетний мальчишка, — это садиться за домашнюю работу сразу после прихода домой. У нас были свои соревнования, которые мы называли Олимпийскими играми Фуэнтесов. Какие только глупости мы тогда ни вытворяли.
— Например?
— У Алекса однажды возникла ужасная идея отрезать верх у маминых колготок и засунуть в них по теннисному шарику. Он называл это колготочными метательными дисками. Мы раскручивали их, как лопасти ветряной мельницы, а потом кидали что есть мочи. Иногда побеждал тот, кто бросил дальше всех, иногда тот, кто выше. — Он тихонько посмеивается. — Мы были такими идиотами, засунув их потом обратно в комод ма. Думали, она никогда не поймет, кто их испортил.
— Сильно она разозлилась?
— Скажем так, моя задница до сих пор побаливает с того дня, а это было семь лет назад.
— Ох.
— Да. Тогда мы с Алексом много времени проводили вместе. Однажды мне захотелось поиграть в пирата. Я зашел в комнату к ма, взял ее шкатулку с украшениями и зарыл в лесу рядом с домом. Это была по большей части дешевая бижутерия и глупые значки, которые ей нужно было носить на работу. Я пришел домой и нарисовал карту с большим красным крестом на месте, где я зарыл шкатулку, и предложил Алексу найти ее.
— Он нашел?
— Нет. — Он смеется. — И я не смог.
— Твоя мама была в ярости?
— О, в ярости — это мягко сказано, chica. Каждый день после школы я ходил в лес и пытался отыскать ее украшения, но так и не смог. Хуже всего то, что в той шкатулке было ее обручальное кольцо… она никогда не носила его после смерти отца, потому что боялась потерять.
— О боже мой. Это ужасно.
— Да, у этой истории есть и печальная сторона, это точно. Но когда-нибудь я все же найду ту шкатулку, если кто-нибудь еще не наткнулся на нее за эти годы. Теперь твой черед. Что ты вытворяла, чтобы напакостить Его Светлости Профессору и Королеве-Матери Органических Чаев?
— Как-то раз я спрятала отцовские ключи от машины, чтобы он не мог уехать на работу, — говорю я.
— Недостаточно ужасная история. Расскажи мне что-нибудь еще.
— Я притворялась больной, чтобы не ходить в школу.
— Ой, умоляю тебя. Я был в этом чемпионом. Неужели у тебя нет ни одной истории похуже? Или ты всегда была пай-девочкой?
— Когда я злилась на своих родителей, я подливала им в тюбики с зубной пастой соус табаско.
— Вот что я хотел услышать. Отлично.
— Мои родители никогда не били меня — они не верят, что это работает. Но я частенько оказывалась под домашним арестом в свой бунтарский период, когда мне было двенадцать.
Он смеется.
— Мой бунтарский период так и не закончился. — Карлос легонько касается пальцами моей коленки и поднимает их выше. Когда он доходит до подвязки, дотрагивается до кружева. — Что это?
— Подвязка. Ты должен будешь забрать ее и сохранить как воспоминание. Ч-ч-что-то вроде трофея за то, что ты был близок с девушкой. Это глупо, правда. И немного у-у-унизительно, если я слишком м-м-много об этом думаю.
— Я знаю, что это, — говорит он с удивлением, отчетливо слышным в его голосе. — Я просто хотел услышать твое объяснение. — Он спускает подвязку по моей ноге, прослеживая губами тот же путь. — Мне нравится, — говорит он, снимая с меня туфли. Подвязка падает вслед за ними.
— Сейчас в тебе тоже говорит бунтарь? — спрашиваю его я.
— Sí. Да, самый настоящий.
— Помнишь, ты сказал мне, что когда-нибудь мы с тобой вместе угодим в неприятности?
— Да.
— Думаю, этот день пришел. — Я протягиваю дрожащие руки и начинаю расстегивать его рубашку. Я распахиваю ее и покрываю медленными поцелуями его широкую обнаженную грудь. Я спускаюсь все ниже и ниже, расстегивая пуговицу за пуговицей. — Хочешь угодить со мной в неприятности, Карлос?
51. Карлос
УГОДИТЬ С НЕЙ В НЕПРИЯТНОСТИ? Да с первой минуты, как я увидел ее во «Флэтайрон», я уже в них попал. А теперь я потерян в ощущениях от прикосновений ее мягких теплых губ к моей коже. Я позволяю ей контролировать происходящее. Я сдерживаю себя, хоть мое тело просит большего. Бриттани сказала не идти сегодня на поводу у своего самолюбия. Проблема в том, что оно мне сейчас вообще не подвластно.
Ее влажный язык дотрагивается до моего левого соска.
— Так п-п-приятно? — спрашивает она.
Ни одна девушка прежде не делала этого со мной. Черт, да я даже не знаю, позволил бы еще кому-нибудь это сделать. Но это не кто-нибудь, это Киара. Она могла бы делать сейчас со мной что угодно, я был бы не против.
— Да. Просто отлично, chica. Жду не дождусь, когда смогу сделать то же самое с тобой.
Мое дыхание сбивается, и я изо всех сил стараюсь совладать со своим телом, когда она перемещается к другому моему соску. Мне нужно почувствовать ее кожу на своей. Я никогда не отличался терпеливостью.
— Эй, — говорю я, приподнимая ее голову за подбородок. Я мягко целую ее, ничего так не желая, как ощутить ее тело рядом с моим. — Моя очередь.
Я спускаю с ее плеч свой пиджак и отбрасываю в сторону. Мои пальцы следуют вверх по молнии на ее спине, останавливаясь у шеи. Пока я опускаю собачку ниже и ниже, обнажая ее тело, которое мечтаю увидеть, Киара расстегивает мои брюки и дотрагивается до моей плоти через боксеры.
— Что ты делаешь? — шепчу я.
— Прости. — Она быстро убирает свою руку. — Мне н-н-нужно было к-к-куда-то деть руки и я хотела узнать, з-з-завожу ли я тебя.
Я смеюсь. Конечно же, Киара решила искать ответ на свой вопрос у меня в штанах.
— Ну и как, убедилась? — спрашиваю я, усмехаясь.
— Да, — шепчет она. — Да, ты возбужден.
— Просто, чтобы ты знала… — Я беру ее руку и снова кладу ее поверх себя. — Я завожусь от одних только мыслей о тебе.
Я чувствую ее улыбку, хоть и не вижу. Я представляю, как ее густые ресницы обрамляют ее глаза, которые сейчас, вероятно, стали светло-серыми.
Я спускаю платье с ее плеч, но не останавливаюсь до тех пор, пока оно окончательно не спадает.
— Теперь ты, — шепчет она, отстраняясь, когда я протягиваю руку, чтобы дотронуться до нее. Я скидываю всю одежду, оставаясь в одном лишь белье, и притягиваю ее к себе под одеяло.
— Холодно? — спрашиваю я, замечая, что ее руки немного дрожат, когда она дотрагивается ими до моего лица.
— Нет.
Я придвигаюсь ближе и целую ее.
— Давай сюда свои микробы, — говорю я ей, вспоминая комментарий Брэндона о французских поцелуях.
— Только если ты отдашь мне свои, — отвечает Киара, не отрываясь от моих губ. Она подается мне навстречу, и наши языки соприкасаются, возбуждая меняя сильнее прежнего — настолько, насколько это вообще возможно.
Мы прижимаемся друг к другу, и я опускаю пальцы в ее трусики, касаясь ее в тот же момент, как она обхватывает меня своей рукой.