ами мяса. Кошмары кружились перед Иваном, сплетаясь в клубки и скалясь из темноты пустыми черными провалами ртов.
Он уже боялся спать и лишь грезил по ночам, балансируя между сном и явью… И медленно сходя с ума. Несколько дней назад он дал себе слово не думать о происходящем, но, видимо, и его выдержке наступил предел.
– Почему вы хотите убить меня? – шептал он тёмным фигурам, толпящимся у его кровати. – Что я вам сделал? Меч этот проклятый вам нужен? Так забирайте его к чёрту и убирайтесь из моей жизни. Только оставьте меня в покое… оставьте в покое…
Но тени молчали. Молчала ночь. И лишь гроза бушевала за окном, выплескивая на землю накопившуюся в атмосфере ненависть…
Хлопнула форточка. Порыв ветра прошёлся по комнате, взметая кверху удушливую двухнедельную пыль.
– Мяу, – сказала вдруг темнота и мягкой лапой дотронулась до щеки.
Иван рывком вскочил с койки и хлопнул ладонью по выключателю. Вспыхнула лампа, разогнав по углам проклятые тени…
На одеяле сидела огромная кошка с кисточками на ушах, щурясь на свет зелёными глазами.
– Лютый! – заорал Иван не своим голосом и, схватив в охапку пахнущую дождём зверюгу, утопил лицо в мокрой шерсти.
Лютый выгнул спину и совсем по-собачьи лизнул парня в нос.
– Скотина такая, сволочь пушистая, где ж ты пропадал?..
Он, видимо, слишком сильно прижал к себе кота. Тот вдруг дернулся, как от тока, и коротко вякнул. Иван тут же отпустил животное.
– Ох ты, мама родная. Кто ж тебя так?
Кошачий бок зиял страшной раной. Четыре глубокие борозды пропороли кожу. Мех свалялся и засох коркой, из-под которой медленно сочилась кровь.
Иван подхватил зверюгу на руки и поволок на кухню. Обработка раны и перевязка заняла не менее получаса, в течение которых Лютый стоически переносил нешуточную боль, лишь жмурясь и жалобно мяукая.
От предложенного молока измученный зверь отказался. Тогда Иван отнес несчастное животное в комнату и положил на свою кровать, завернув в собственное одеяло.
– Спи, дружище. Умница, что вернулся, нашел меня. Теперь вместе нам сам чёрт не брат! А сейчас спать. И никаких гвоздей.
Кот и не собирался спорить. Он лишь благодарно посмотрел на хозяина, прикрыл глаза и тут же провалился в сон. Иван присел на диван, подложил под голову не понадобившуюся Лютому подушку и крепко задумался.
«Надо же, нашелся, змеёныш, не пропал. И не завшивел. Толстенький такой. Видать, Машка кормила, другому бы он не дался. Правду тогда сказал мент в КПЗ… Найти бы девчонку… Но кто ж ему так бочину-то располосовал? Похоже на птицу. Но раны больно здоровые. Орлы-то у нас, чай, не водятся. Будто снежный человек когтями прошелся. Или не снежный…»
Он вдруг ясно вспомнил длинные белые пальцы того странного типа в метро с крепкими, загнутыми остриями внутрь ногтями, свисавшие из широких рукавов чёрного пальто, и его змеиную – по-другому и не скажешь – улыбку.
«Он. Точно он. Больше некому. „Хозяин“, сука. А Лютый небось Машку защищал и нарвался. Всё сходится. Я ему нужен. Машку он, выходит, раньше меня нашёл… И Лютого чуть не убил».
– Так, – Иван стиснул зубы. – Всё, писец тебе, братан. Дай только встретиться… Но вот где ж искать-то тебя, родимый, ежели ты шкеришься, как крыса, и один на один у тебя кишка тонка. Москва-то – страна немереная…
Он посидел на месте ещё некоторое время, ковыряя ногтем лохматую от времени обивку дивана, потом вдруг с хрустом сжал кулак и нехорошо улыбнулся. Безумный план созрел в его голове.
Майор Рыков поднялся из-за стола и вкусно, с хрустом потянулся. Закончился ещё один рабочий день. Все, кому было суждено сесть, – сели, все, кому суждено освободиться, – освободились. Два человека умерли, четверых неясных завтра повезут на освидетельствование в Серпы. Стукачи стучат, косари косят, сотрудники тянут свою незавидную лямку за нищенскую, задерживаемую месяцами зарплату, добровольно отсиживая в коридорах казематов «Матросской тишины» пять лет чистого времени до пенсии. Словом, тюремная жизнь идёт своим чередом.
Рыков сложил в сейф документы, полил исхитрившийся зацвести осенью заморский кактус на подоконнике, полюбовался напоследок на осточертевший пейзаж за окном, забранным декоративной на вид, но весьма прочной по сути решёткой, и вышел из кабинета. Он запер дверь и спустился вниз, где ждала его подержанная, но ухоженная «девятка». В отличие от многих своих сослуживцев, майор предпочитал до пенсии особо не «светиться».
Машина выехала за ворота, и Рыков, в предвкушении горячего ужина и пахнущей французскими духами молодой жены, от души выжал педаль газа. Но наши родные машины имеют интересное свойство ломаться и портить настроение не только часто, но и в самый неподходящий момент, когда душа поёт… и всё такое прочее. «Девятка» взвыла дурниной и встала, словно напоровшись на невидимую стену.
Майор забористо выматерился и вылез из автомобиля. «Говорила же супруга – покупай иномарку. Чёрт дернул опять перестраховаться и связаться с этой развалюхой», – уже в который раз мелькнула мысль.
Он вздохнул, но – делать нечего – открыл капот и принялся копаться в грязных хитросплетениях деталей и проводов.
– Вот мы и встретились, кум, – сказал кто-то рядом.
Рыков удивленно поднял голову. По противоположной стороне улицы быстро семенили редкие прохожие, втягивая головы в поднятые от ветра воротники пальто. Рядом никого не было. Майор покрутил головой, пожал плечами и снова было полез в обнаженный мотор.
– Невежлив ты, однако, кум. В прошлый раз обещал мне кишки намотать на табурет. И сейчас не здороваешься.
Рыков пулей выскочил из-под капота и стал озираться по сторонам. Да, вблизи никого не было. Но там, на другой стороне улицы, под козырьком троллейбусно-автобусной остановки стоял смутно знакомый парень. У его ног тёрся громадный кот с кисточками на ушах, которому место было в зоопарке, а не на весьма оживлённой столичной улице. Однако две бабки, стоящие рядом, не обращали ни малейшего внимание на чудовище и продолжали спокойно трепаться о своём в ожидании общественного транспорта.
«Не удивляйся, майор, они не видят меня…»
Голос отчетливо звучал в голове Савельева. Он вдруг сразу вспомнил этого парня, который сейчас каким-то немыслимым образом говорил с ним на расстоянии, причём не раскрывая рта.
«Гипнотизёр… И следователя своего на расстоянии послал куда-нибудь к чёрту на кулички. И потерпевшего».
Крышка капота громко захлопнулась, словно пасть бегемота. Отсюда было видно, что парень улыбнулся. Кот у его ног сел на асфальт и застыл, уставившись в сторону майора и превратясь в статую, – лишь кисточки на ушах настороженно шевелятся.
«Да нет, майор, гипнотизёр из меня хреновый. Никудышный, прямо скажем, гипнотизёр. Я, похоже, из другой области. Ты лучше скажи мне, где сейчас Пучеглазый?»
– Какой такой «Пучеглазый»? – ошарашенно спросил Рыков. Мужик, проходящий мимо, поднял на него удивленные глаза. Ни хрена, мол, себе, дошёл человек через свою «девятку» – сам с собой разговаривает.
«Какой Пучеглазый?»
Перед глазами майора тут же услужливо нарисовался образ очкастого заключенного, проходящего по делу о краже антикварных рукописей астрономической стоимости.
– Понятия не имею, – быстро ответил майор, силясь отогнать нарисованную чужой волей картину.
Рыков сейчас поражался сам себе. Какого лешего он ещё разговаривает с этим уголовником, пусть даже таким необычным способом? Давно пора послать его подальше. Но какая-то неясная сила не давала майору сойти с места, и – хочешь не хочешь – надо было как-то реагировать на эту нелепую ситуацию.
«Значит, не скажешь? – задумчиво произнес голос в голове. – Ну что ж, я так и думал».
Майор вдруг почувствовал, как до его мозга – не кожи, не лица, а именно мозга – дотронулось что-то холодное. Это было странное, но даже чем-то приятное ощущение. Будто чьи-то прохладные пальцы осторожно возятся под черепной коробкой. Вдруг резкая боль заставила майора сжать виски руками. Он застонал. Секунда… и всё исчезло.
«Ну вот видишь, кум, лучше бы сразу сказал. А так пришлось мучиться. Но, может, оно и лучше для тебя. Так, по крайней мере, ты не выдал военной тайны».
Голос захохотал.
«А теперь садись в машину и катись к своей дражайшей супруге. Более ты мне не потребен».
Майор чисто автоматически сел на переднее сиденье и повернул ключ зажигания. Минуту назад наглухо умерший мотор преданно зарычал и сразу завелся.
«Срочно обратно в тюрьму за ОМОН, – в такт участившемуся пульсу застучала в голове мысль. – Группу быстрого реагирования ждать замаешься, уйдет! Лучше своими силами обойдемся. Задержать эту сволочь надо немедленно! Конечно, никто не поверит в весь этот бред, но я уж найду причину. А там разберемся, кто кому потребен».
Он круто вывернул руль и выжал педаль до пола. Автомобиль взвизгнул шинами и рванул обратно по направлению к тюрьме.
«Да, кум, и напоследок – одна избитая штучка. Сейчас ты резко забудешь про весь этот разговор. Хм, может, мне действительно податься в гипнотизеры?..»
Рыков с удивлением посмотрел на проносящееся мимо здание тюрьмы.
«Вот чёрт, – смущённо подумал он, – с этой работой совсем нюх потерял. Мне ж в обратную сторону… Голова ни с того ни с сего разболелась… А всё погода, итить её мать. Такие перепады – вчера, считай, лето было, а сегодня – ветер, тучи… Зима скоро. Надо будет в выходной напоследок на дачу съездить…»
Действительно, осень властно шагала по улицам столицы. Ветер срывал с деревьев ещё совсем зеленую листву и гнал перед собой, замешивая её в крутое тесто из пыли и мусора. Первые капли дождя ударили в асфальт, грозя через минуту превратить нелёгкую работу ветра в обыкновенную жидкую грязь. Громадный кот поморщился, отряхнул лапу, попавшую в мгновенно появившуюся лужицу, и с важным видом вошёл вслед за хозяином в наконец-то подошедший трамвай.
Автозак прогрохотал по рельсам, трясясь и качаясь из стороны в сторону, и снова обрёл былую плавность хода. Сержант Давыдов чертыхнулся, слегка приложившись головой о переборку, и поправил чуть не грохнувшийся с коленей на пол укороченный «калашников». Удобная игрушка, ничего не скажешь. Но капризная. Хрен из нее сдашь хоть один норматив – разброс бешеный, и чуть только станешь палить очередями – ствол тут же нагревается и начинает «плеваться». Но ничего, зэков пугать сойдет.