В кресле напротив сидел Пучеглазый и с тревогой смотрел на Ивана. Меч по-прежнему торчал в полу. В воздухе все еще пахло озоном, как в лесу после грозы, – устойчивый запах, похоже, и не думал выветриваться, несмотря на распахнутые окна.
Иван приподнялся на руках и сел, прислонясь спиной к стене. Попытался вдохнуть полной грудью. Сразу же острая боль саданула по рёбрам. Было такое впечатление, будто у него с груди только что сняли наковальню, по которой дюжий кузнец нехило прошёлся своим молотом. Кончики пальцев покалывало, руки онемели, как это бывает после хорошего удара током. Словом, то ещё состояние. Кот, будто чувствуя, как плохо хозяину, и будучи не в силах помочь, тоже начал ходить кругами, мучая уши Ивана противным, полным отчаяния мявом. Пучеглазый вскочил с кресла, подбежал:
– Иван, как вы себя чувствуете?
Это мельтешение вокруг начинало действовать на нервы. Боль, по обыкновению, стала утихать довольно быстро, и Иван попытался встать. Со второй попытки это удалось. Парень, поддерживаемый Пучеглазым с одного бока, кое-как доплелся до дивана и рухнул на него.
– Как вы, Иван? Вам лучше? Вы видели его? Кто он, как выглядит?
Иван прикрыл глаза.
Перед ним явственно встала увиденная картина. Та же, что и тогда в метро. Бледное лицо с пылающими, словно угли, глазами. Чёрные дыры зрачков, плотно сжатые бледные губы, изуродованные кривой, ехидной ухмылкой. Какое-то подобие алтаря в глубине комнаты, крест над ним… Живой, шевелящийся крест…
Иван резко поднялся. Всё поплыло перед глазами, но парень, схватившись за спинку дивана, восстановил равновесие.
– Куда ты? В таком состоянии… – заволновался Пучеглазый.
Иван оторвался от диванной спинки, подошел к торчащему из ковролина мечу и, поднатужившись, выдернул клинок из пола.
– Слушай, Пуче… Как тебя зовут, кстати?
– Валерием…
– Валер, ты уж определись. Ты ко мне или на вы? А то, когда волнуешься сильно, – путаешь.
– Да я… А как можно?
– Думаю, давно уже можно на «ты». Вообще, не люблю я это обозначалово – «ты», «вы», погоняла всякие. По привычке тебя Пучеглазым звал, так что не обессудь.
– Да я как-то… Конечно-конечно…
– В общем, Валер, будь другом, придержи кота до моего возвращения. Он ведь за мной кинется. Погибнуть может животинка ни за что.
– А ты – к нему… Ясно… – сказал Пучеглазый и вздохнул. – Может, помочь чем? У меня здесь связи…
– Да нет, спасибо, старина. Это моя разборка. Совсем озверела нечисть, пора её кончать раз и навсегда.
– Ну, удачи вам… то есть тебе.
Иван спрятал меч под пальто и шагнул к выходу.
– Скажи хоть, куда ты? Где искать в случае чего… – бросил вслед уходящему учёный.
– В случае чего искать будет нечего, – усмехнулся Иван. – Вот разве только на всякий случай… В гостинице на набережной тварь окопалась… Ну пока, ребята.
– Ни пуха ни пера.
– К Сетху.
Дверь закрылась. И долго ещё тоскливо смотрел на неё кот, ожидая, не вернётся ли назад хозяин, снова бросивший его на произвол судьбы.
– Вот он. Быстрее, за ним!
Макаренко рванул ручку двери. Из подъезда посольского дома выходил тот самый тип со снимка из архива СИЗО.
– Подожди.
На плечо следователя легла жёсткая ладонь американца.
– Я думать… или нет… как это… чувствовать, что, если мы немного следим, он привести нас к тому, кого я искать.
– А вдруг упустим? – простонал Андрей. – Сто пудов это он кореша моего на рельсы бросил…
– Это есть мой единственный шанс.
Томпсон взглянул Андрею в глаза:
– Так мы возьмем два зайца. И твой, и мой.
– Ладно, – кивнул Макаренко. – Но если он уйдет, это будет на твоей совести.
…Иван сразу почувствовал, что за ним наблюдают. В его голове с недавнего времени имелся как бы специальный отдел, фиксирующий чужие мысли, имеющие к нему непосредственное отношение.
За ним следили двое. Один искал его. Другой… В голове другого попеременно сменялись жуткие картины, которыми последнее время жил этот человек. Церковь. Распятые тела на стенах. Изуродованный труп ребенка. И над всем этим – ухмыляющийся лик красноглазого демона. Немного изменённый человеческим воображением, но, несомненно, тот самый, увиденный Иваном только что в его неожиданном кошмаре.
В другое время он бы непременно разузнал поподробнее, кто это столь навязчиво интересуется его персоной. Но только в другое время. Сейчас у него этого времени не было. Его ждали. Последователь древнего культа бога Сетха уже творил свою чёрную мессу. И он знал, как заставить своего врага не отвлекаться по пути на всякие мелочи.
Иван поднял руку, и первый же водитель, мчащийся мимо на своем автомобиле, тормознул и распахнул дверцу, подчиняясь мысленному приказу Меченосца, воина Бога Солнца, давным-давно забытого людьми.
Лифт мягко остановился и с тихим шелестом распахнул перед ним двери, обитые серебристыми панелями. Иван вышел из кабины. Тихое жужжание за спиной заставило его обернуться. Лифт пытался захлопнуться, но что-то мешало ему. Створки дверей беспомощно дёргались, словно в конвульсиях, и вновь разъезжались в стороны.
Ивану показалось на мгновение, что из лифтовой шахты вылезли и зацепились за створки черные, гибкие стебли какого-то растения, похожие на щупальца. Парень зажмурился, мотнул головой, открыл глаза…
Нет, конечно, показалось. Просто, наверное, какая-то неисправность.
Иван повернулся на каблуках и шагнул в коридор, оставив за спиной жалобно визжащий в агонии механизм.
…Он шёл по длинному, безлюдному коридору. Странно, но похоже, что на этаже действительно никого не было. Может быть, люди попрятались в своих номерах, скрываясь от возможных последствий уличных беспорядков, а может, ушлые иностранцы, вовремя сориентировавшись в обстановке, быстренько собрали свои дорогие кожаные чемоданы и сейчас мчались по дороге в ближайший аэропорт, спеша поскорее сбежать из Москвы, отгородясь сотнями километров океана от этой сумасшедшей России с её вечными политическими кризисами.
С высоченных потолков лился мёртвый белый свет люминесцентных ламп, которые периодически гасли, мигали и снова вспыхивали каким-то неестественным, потусторонним светом, отчего казалось, будто коридор ежесекундно преображается, сокращается и пульсирует, словно чрево какого-то гигантского червя. Высоченные, под стать потолкам, деревянные двери с обеих сторон нависали над головой, и в хитрых завитушках багета чудились чьи-то глаза, следящие за человеком, медленно идущим вдоль длинной череды безмолвных гостиничных номеров.
Ботинки утопали по щиколотку в мягкой ковровой дорожке, которая бесконечной лентой текла по полу. Вдруг Иван увидел, как впереди зашевелился высокий ворс и, словно сгибаемая ураганом трава, стал приминаться и ложиться, вдавливаемый невидимой глазу массой.
Гигантская – судя по площади примятой её весом дорожки – волна катилась из глубины коридора навстречу Ивану. Но ни ветра, ни шелеста, ни звука не было слышно – лишь ворс, немилосердно втаптываемый в джутовую основу, свидетельствовал о её приближении. Вот она докатилась до Ивана и… остановилась у его ног, будто невидимая граница, означающая переход от одной реальности к другой, неведомой и опасной.
Иван остановился в некотором замешательстве и, немного поразмыслив, вытащил из-за спины вибрирующий меч. Дедово наследство ещё при выходе из лифта начало проявлять беспокойство, мелкой дрожью и слабым покалыванием электрических разрядов напоминая о своём существовании. Теперь же вибрация усилилась, и Иван с удивлением заметил, как на конце рукояти засверкала драгоценными камнями и, будто сердце живого существа, вдруг начала пульсировать серебряная звезда, изнутри наливаясь тёмно-багровым, кровавым светом. Теперь непонятные магические знаки на ней стали выпуклыми, рельефными и… живыми. В такт пульсации звезды зашевелились и… поползли. Часть – к центру, а часть – ближе к подрагивающим серебряным крыльям. На глазах Ивана из разрозненных символов сам собой на рукояти меча формировался узор, вязь, а может быть, текст какого-то древнего, могущественного заклинания.
Иван оторвал взгляд от рукояти и вдруг неожиданно для самого себя ткнул мечом вперед, пронзая вибрирующим металлом пространство перед собой.
Впереди шёл самый настоящий бой. Призывы к порядку, усиленные мегафонами, тонули в возмущенном реве толпы, из которой в милицейское оцепление летели бутылки, камни и всякая дрянь.
– Нет, ну не твою мать, а? – зло сплюнул Макаренко. – И чего не живется-то? Войны нет, очередей нет, хочешь – работай, не хочешь – не работай, никто не заставляет. Я, например, очень хорошо помню – когда я школьником был, с мамкой в выходные по несколько часов в очередях стояли за несчастной курицей и десятком яиц. И войны локальные помню… Вот бы этих демонстрантов туда, под пули, чтоб понюхали, что такое плохо на самом деле.
– Это бывает, – философски заметил Томпсон. – Народ никогда не доволен властью, которая не создавать для него трудностей. Тогда у народа появляется много свободный время и энергий, который надо куда-то деть…
Не доезжая несколько кварталов до гостиницы, машину Андрея и Томпсона тормознул наряд ОМОН.
– На тачке нельзя туда, ребята. По-любому не проедете. Или колеса проколют, или камнями закидают, – сказал усатый капитан после того, как Макаренко предъявил удостоверение.
Макаренко с Томпсоном вылезли из «форда» и побежали по тротуару. Омоновский кордон остался позади. До высотной гостиницы на набережной оставалось не меньше километра. На соседней улице, судя по доносящимся оттуда крикам, шла неслабая бойня, а здесь…
Здесь грабили. Пустой магазин скалился острыми стеклянными краями разбитой витрины. Здоровый мужик, абсолютно ничего не боясь и даже не оглянувшись по сторонам, вылез оттуда и попёр вперёд, как танкетка, прижимая к животу большую коробку с импортным телевизором.