– Ха, – сказал Подберезский. – Что я, по-твоему, слепой? Висит, как консервная банка на собачьем хвосте.
– А где повисла, заметил? – спросил Комбат.
– Конечно. Там, где ты с ментами сцепился.
– Ничего подобного, – с довольным видом констатировал Борис Иванович. Сейчас он напоминал добряка-профессора, которому наконец-то удалось провалить на госэкзамене своего любимого ученика. – От самого Баклана за нами едет. Она стояла там же, во дворе, когда мы уезжали. Так что не гони, Андрюха, не то, чего доброго, оторвешься.
– И ты молчал? – обиженно спросил Подберезский.
– А чего зря языком чесать? Я с ментами на три дня вперед наговорился. Очень мне было интересно; дождется он нас или не дождется?
– Ну, Иваныч, – Подберезский покрутил головой, – ну, ей-богу, с тобой никакого цирка не надо!
Ты, значит, дурака валял, шпионские страсти разводил, а я за это ментам двадцатку отдал?
– Зато получилось вполне натурально, а главное, с этим клоуном, – Комбат кивнул на зеркало заднего вида, в котором мелькал, то приближаясь, то отставая, неприметный серебристо-серый «гольф», – все стало ясно и понятно. А двадцатку я могу вернуть.
– От тебя дождешься, – проворчал Подберезский.
Они выехали на прямую широкую улицу с вялым по случаю жары и позднего часа движением, Андрей снова посмотрел в зеркало, подмигнул Комбату и плавно утопил педаль акселератора. Двигатель «тойоты» бархатисто рыкнул, и та пулей понеслась по проспекту, объезжая редкий попутный транспорт с такой легкостью, словно тот стоял на месте.
Впереди показался перекресток. Подберезский вопросительно посмотрел на Комбата.
– Чего смотришь? – сказал тот. – Ты за рулем, ты и командуй. Ну, давай!
Подберезский дал. Он аккуратно перестроился в крайний левый ряд, дисциплинированно включил указатель левого поворота и, резко крутанув руль, повернул направо под прямым углом, проскочив в сантиметре от переднего бампера экстренно затормозившего троллейбуса. От внезапного толчка штанги сорвались с проводов, троллейбус замер, напоминая таракана, который, принюхиваясь и шевеля усами, сидит на краю обеденного стола, выясняя обстановку.
Комбат, перекрутившись на сиденье винтом, смотрел назад.
– Ну как? – спросил Подберезский.
– Нормально, – ответил Борис Иванович. – Ни одной разбитой фары.
– А этот?..
– А этот тут как тут, – успокоил его Комбат. – И правда, как привязанный.
– Оч хор, – сказал Андрей. – Ну что, будем брать?
– Твоя машина, тебе и решать, – пожал плечами Рублев. – Но потолковать с этим парнем не мешало бы, И вообще, у меня весь вечер руки чешутся. К чему бы это?
– К чесотке, – снова разгоняя машину, ответил Подберезский. – Я же тебе говорил, что в Оке вода какая-то подозрительная…
Он слегка притормозил и, бешено вертя руль, свернул направо, в узкую, застроенную почерневшими бревенчатыми домишками тихую улочку. Из-под колес с истеричным лаем шарахнулась лохматая дворняжка, ехавший навстречу на высоком взрослом велосипеде мальчишка лет двенадцати испуганно вильнул в сторону, наехал на кочку, потерял равновесие и боком завалился в крапиву.
– Черт! – сказал Подберезский.
– Ты все-таки поаккуратнее, – напомнил Комбат. – Без жертв среди мирного населения.
– Не каркай под руку! – огрызнулся Подберезский и свернул на внезапно открывшийся по правую руку поросший короткой густой травой кочковатый пустырь. Посреди пустыря паслась корова, которая уставилась на джип с тупым недоумением. – Ты еще тут, – сквозь зубы добавил Андрей, далеко объезжая корову.
Машину немилосердно трясло и швыряло на кочках.
Безжалостно убивая подвеску, Подберезский на бешеной скорости описал круг, в центре которого осталась так ничего и не понявшая корова, и выскочил обратно на дорогу. Впереди сквозь мягкую синеву сумерек блеснули фары, и он еще немного увеличил скорость, чтобы встретиться с преследователем там, где тому будет некуда свернуть.
– Вот и все, парень, – процедил он сквозь зубы. – Если ты не каскадер и не волшебник, значит, ты у нас в кармане.
Он утопил педаль газа до конца, с острым злорадством наблюдая за тем, как растерянно виляет по дороге серебристо-серый «гольф», и вдруг увидел то, чего не заметил раньше.
– А-а-а, черт!!! – в ярости крикнул он и резко вывернул руль.
Вильнув задом и подняв густое облако пыли, юркий «гольф» нырнул в узенький проулок по правую сторону от машины Подберезского. Для мчавшейся с огромной скоростью тяжелой «тойоты» радиус поворота был слишком мал, но Подберезский понял это с большим опозданием. Высокие колеса джипа на мгновение оторвались от земли, когда Андрей попытался вписаться в крутой поворот, потом «тойота» подпрыгнула на каком-то бугре, с леденящим душу грохотом зацепилась передним бампером за кусок двутавровой балки, еще раз тяжело подпрыгнула, словно пытаясь вытряхнуть из своих пассажиров душу, со страшным треском вломилась в высоченные запертые ворота углового дома, разнесла их вдребезги, влетела во двор и остановилась, уперевшись бампером в угол курятника.
– Твою мать, – сказал Подберезский, выключая зажигание.
– Нет, – откликнулся Борис Иванович, осторожно трогая разбитый лоб, – твою.
Он выбрался из машины, оглянулся на сорванные С петель ворота, превратившиеся в груду переломанных, расщепленных досок, и протяжно присвистнул.
На крыльцо дома, вытирая о пестрый фартук выпачканные мукой руки, выскочила дородная тетка лет шестидесяти.
– Вы что делаете, ироды? – неожиданно тонким голосом запричитала она. – Вы что творите, бандюки?! Чертово семя, креста на вас нет! Идиеты!
– Тише, мамаша, – разводя руками, сказал Борис Иванович., – Правда ваша. Что идиоты, то идиоты.
Подберезский, глубоко вздохнув, молча полез под приборную панель – искать свалившийся на пол бумажник.
Анна Бакланова вырулила из путаницы узких, стремительно погружавшихся в темноту проездов и переулков на относительно широкую асфальтированную дорогу, еще раз посмотрела в зеркало заднего вида и немного перевела дух.
Сердце бешено колотилось у нее в груди. Удары пульса сотрясали все ее тело, по спине, противно щекоча, сползали струйки холодного пота.
Она старалась пореже смотреть назад, но ее взгляд, как намагниченный, все время перебегал с одного зеркала на другое. Когда далеко за ее спиной блеснули фары выехавшего из-за поворота автомобиля, Анна едва сдержала готовый сорваться с губ крик, но это оказался всего лишь дряхлый грузовик, возвращавшийся в гараж с поздней халтуры. Темно-синего джипа нигде не было видно, и Анна стала мало-помалу успокаиваться. Ей удалось целой и невредимой вырваться из ловушки, в которую она загнала себя по собственному почину, и теперь все было позади.
Все ли? Если на джипе с московскими номерами ехали бандиты, то эта история могла иметь далеко идущие последствия, но здесь, на пустынной, освещенной ярким светом фонарей улице, думать о последствиях не хотелось. «Какого дьявола, – мысленно сказала себе Анна. – Черта с два они успели разглядеть номер, да и на что я им сдалась? Нечего было за ними увязываться – не пришлось бы теперь трястись как овечий хвост. А ну, спокойно!» – приказала она себе и действительно успокоилась.
Машина, словно только того и дожидалась, принялась дергаться, несколько раз чихнула и заглохла.
– Нет, – не в силах поверить в такое предательство, выговорила Анна. – Нет, Варечка, миленькая, прошу тебя, только не сейчас!
Варечкой она назвала свой «фольксваген» почти сразу, успев поездить на нем какую-то неделю. У юркого «гольфа» был покладистый веселый нрав, и, несмотря на свое истинно арийское происхождение, машина действительно напоминала ей Варечку – работящую и заводную, в любой момент готовую хоть баню топить, хоть пироги испечь, хоть плясать. В последнее время, впрочем, Варечка стала капризничать – сказывался возраст, к этому моменту переваливший за полтора десятка лет.
Несколько раз повернув ключ зажигания, Анна поняла, что напрасно сажает аккумулятор: когда Варечка объявляла забастовку, это было всерьез и надолго.
– Сука! – сказала она и изо всех сил хватила кулаком по ободу рулевого колеса. Варечка в ответ промолчала, и новая попытка запустить заглохший двигатель ровным счетом ничего не дала. – Прекрасно! – воскликнула Анна, окончательно убедившись в тщетности своих усилий. – И что прикажете теперь делать?
Она выключила фары и вышла из машины, в сердцах хлопнув дверцей. Дважды обойдя упрямую Варечку кругом и от души пнув ее в переднее колесо, Анна подняла капот, невольно вспомнив многочисленные анекдоты про «новых русских» и их шестисотые «мерседесы».
При свете уличного фонаря она пошевелила провода и подергала шланги, отлично сознавая, что только даром теряет время и пачкает руки. Варечка равнодушно стояла у обочины, и Анне показалось, что на ее жестяной морде застыло выражение тупого упрямства.
Анна с лязгом захлопнула капот, вернулась на водительское место и еще раз попыталась завести машину.
Варечка немного поквохтала стартером, но двигатель оставался мертвым, как кусок гранита. Нужно было искать буксир, но при мысли о множестве связанных с этим телодвижений Анна ощутила приступ самой настоящей тошноты. Вот если бы Бакланов был рядом! У него Варечка завелась бы с пол-оборота, поскольку в одном Михаил был прав: в автомобильных двигателях он действительно разбирался куда лучше, чем в собственных семейных отношениях.
Ладно, сказала она себе, хватит. Завела свою шарманку… Можно подумать, ты лучше. Ну-ка, если ты такая умная, попытайся четко и обоснованно, а главное, честно сформулировать причину, по которой ты ушла от мужа. Ну давай, давай! Не получается? Тогда вот тебе задачка попроще: какого черта, уйдя от мужа и более или менее наладив свою жизнь, ты впуталась в эту темную историю с Зойкой? А в том, что история темная, можно не сомневаться. Иначе откуда могла взяться печать на двери баклановской квартиры? Да еще эти два мордоворота на московском джипе…