Мама ушла давно и надолго. А у него в рюкзак кроме учебников и конфет больше ничего не влезло: ни мобильник, ни планшет. Оставалось только смотреть в окно.
На Зелёной площадке были качели в виде самолётика. По-английски такие называются «a see-saw». Витя это на уроке проходил, а папа вообще не знал. Качельный самолёт не был похож на настоящий. Но раньше он нравился.
По коридору приближались каблуки.
Сперва раздался голос Софьи Семёновны:
— Ну, значит, после обеда придёте и заберёте, ничего страшного. Вы же не сегодня улетаете?
Потом Витя услышал, как мама вздыхает:
— Послезавтра.
— Тогда тем более не надо волноваться, у вас времени вагон. — Софья Семёновна вошла в библиотеку, мама — за ней.
— Мам! Ну можно я уже к своим пойду! — Витя знал, что третий урок тоже скоро кончится. Сейчас математика. А четвёртым — окружайка. Вите расписание больше не было нужно, а он всё равно помнил. — Мать?
Мама смотрела на библиотекаршу. Та махнула рукой:
— Пусть идёт. Что мы, без него не справимся?
Витя пошёл к двери. За его спиной библиотекарша говорила маме совсем не по-школьному:
— Я вообще не понимаю, зачем вам так переживать. У вас есть интернет, есть мессенджеры, вы можете ездить туда-сюда. Границы открыты! Вы просто не знаете, как раньше люди уезжали. Как на тот свет.
Мама отвечала тихо:
— Я помню. У меня одноклассники так. Соседи в Германию уезжали, все плакали, как на поминках. Всем подъездом. Я же в Союзе родилась, я всё помню.
— Ну тогда тем более. Знаете, как у меня брат уезжал в восемьдесят девятом? В никуда, навсегда, с тремя детьми и ста долларами. А у вас, вы говорите, муж там давно и получает нормально. Хватит себя жалеть и ребёнка дёргать… Запомните уже: дети любят нас железными.
— Он всё слышит. — Мама всхлипнула.
— Ну и хорошо. Пусть слышит. Ему полезно и вам полезно. Витя, ты слышишь? Это не конец света.
Витя обернулся. Библиотекарша смотрела на него и держалась за очки — по-маминому. И сказала тоже как мама:
— Всё, беги к своим.
Витя вошёл в свой класс на следующей перемене — без сменки, без рюкзака и без домашки. И с большим пакетом конфет. Как будто у него сегодня был ещё один день рождения. Витя помнил, что Юлия Юрьевна двойки никому в день рождения не ставит. Но всё равно было неправильно.
Юлия Юрьевна сидела за столом, с тетрадями. Вокруг толпились девчонки, не протолкнёшься.
Витя хотел сесть на своё место, рядом с Асей. А она положила ногу на его стул.
— А ты с нами больше не учишься.
Они уже всё знали, оказывается. И Юлия Юрьевна тоже. Сказала добрым голосом:
— Вить, ну иди сюда, прощаться будем.
Он пошёл обратно к доске, а тут как раз звонок. Но никто на место не сел. Все Витю дёргали, расспрашивали. Кто-то заорал:
— А мы думали, ты тоже в больнице!
— Как Ярик!
Оказывается, Ярик в больницу попал. Ещё в пятницу. Они с дедушкой вдвоём поехали на дачу. Дедушке в пробке стало плохо, он прямо в машине умер. Машина не разбилась, но Ярика всё равно забрали в больницу, потому что он сильно испугался.
Витя про это не знал. И не понимал, как с Яриком теперь попрощаться, тот же в Сети почти не бывает, у него никаких аккаунтов нет.
Юлия Юрьевна сказала:
— Мы ему всё передадим. Особенно конфеты!
Всем стало смешно. Вите — первый раз за сегодня, за вчера, за поза… Короче, первый раз с середины пятницы.
Он шёл по рядам и раздавал конфеты. Как на дне рождения. Только ему желали не «расти большой, не будь лапшой», а «счастливого пути» и «удачи». Серый пожал Вите руку, и потом остальные пацаны тоже стали жать. Серый сказал:
— Я когда приеду в Америку чемпионат играть, напишу тебе, пересечёмся.
Ася спросила:
— А ты в Москву ещё вернешься?
— Папа обещал, что однажды на каникулах. Посмотрим.
Он сердился за занятый стул.
Юлия Юрьевна попросила писать ей на электронную почту. Оставила Вите свой адрес на липком жёлтом листочке. Красной ручкой, которой в тетрадях замечания делала: «Плохо стараешься» или «Почти молодец». А сейчас просто адрес, даже не школьный.
Витя убрал листочек в тот карман рюкзака, в котором всегда пенал носил.
Юлия Юрьевна Витю обняла ещё раз, а потом зачем-то перекрестила.
— Ну, с Богом…
Витя смотрел на линолеум. Он был серым и солнечным.
Все шелестели фантиками. У Вити в пакете ещё оставалось немного конфет, но ему не хотелось больше.
Он отдал пакет Юлии Юрьевне:
— Это вам и Ярику. Вы с ним поделитесь, ладно?
— Да. Ну всё, Вить. У тебя теперь своя жизнь, а у нас по расписанию окружающий мир.
Все завыли. Витя обернулся. Ася теперь сидела одна за их партой.
— Витя яйцо забыл!
Кажется, это Ася сказала. А может, одна из Сонь. Не важно, кто именно. Хорошо, что напомнили.
Расписные деревянные яйца стояли в шкафу, где учебники. Это был такой проект на Пасху. Старшеклассники на технологии наточили заготовок, а младшие классы расписывали, кто как хочет. Витя не помнил, что он на своём нарисовал. Он даже не помнил, какое там — его. Хорошо, что Юлия Юрьевна к каждому записку приклеила.
Оказалось, что Витино — глобус. Он хотел земной шар сделать, такой, где с одной стороны Россия, а на обороте — Америка. Но краски растеклись, и материки стали на себя не похожи. С одной стороны яйца был как будто сплошной океан. А с другой — всего один континент. В завитушках, как раковина улитки. Витя сунул яйцо в рюкзак, решил, что увезёт его в самолёте.
Он шёл от шкафа к выходу из класса. А ему вдруг начали хлопать. Кажется, это Серый придумал. А Юлия Юрьевна опять сказала:
— Ну всё, с Богом.
Он спускался по лестнице, а пустое яйцо каталось внутри рюкзака.
Пропущенный день
Будильник зазвенел в семь, как в школу. Они забыли отключить будильники на обоих телефонах, у Вити и у мамы.
Всё вчера сдали, всё забрали, попрощались… А будильники оставили. И теперь непонятно, что делать в такую рань. Смотреть в окно, как через двор люди идут. Мелкотня в сад, мимо Зелёной площадки, старшие в школу, вдоль зелёного забора.
Вот ему сегодня в школу не надо, а у забора всё равно неправильный цвет. Тревожный, унылый. И мама на кухне тоже такая же. И… Вещи они уже собрали. Игра в планшете виснет, там ни Ярика сейчас, ни Лёхи. Лёха вчера на сообщение не ответил. На три. Ярик в больнице. Игра тоже какая-то… Как их квартира, где всё вроде на месте, но хозяева уже решили, что это и то с собой не возьмут, оно ненужное теперь. И кажется, что день тоже таким будет.
— А поехали куда-нибудь? Витька, хочешь? Куда угодно. Сегодня наш день.
Мама стояла на пороге. Рядом с тем местом, где раньше был ящик с игрушками. Не плакала, улыбалась. Как её в школьной библиотеке научили.
— Виктор! Алло, просыпайся! У нас до вечера два вагона времени.
— А потом?
— А потом я в кино хочу сходить. На Миядзаки.
В школу не надо. Уроки не надо. Совсем никакие. А надо гулять и в кино. Вдвоём. Нет, не надо, а можно!
Получалось, будто они сейчас в Москве совсем одни. Будто это новый город, они в него только приехали и совсем никого тут не знают. Гуляют вот, фотографируются на Красной площади. Туристы.
И мама будто экскурсовод. Про Москву рассказывает.
— Вот тут мы с твоим папой встречались, после лекций. Вот тут клуб был, мы туда на концерты ходили, а днём просто сидели, когда холодно. Витька, мы там пожениться решили, в клубе. А вот тут ты толкнулся.
— Чего?
— Ну, я бежала в институт, опаздывала на экзамен. А ты меня в живот тырк!
И мама прикрыла ладонью карман куртки, показала место.
— А как я туда дотянулся? Я что, на цыпочках стоял?
— Ты внутри лежал! Я…
— Мать! Я уже понял, спасибо. Дальше не объясняй.
— А вот тут ты Санта-Клауса испугался. Мы в гости поехали, к Але и Оле. И в вагоне был мужик, в костюме. Ты так испугался, что мы из метро вышли, я тут тебя успокаивала!
— И чего я испугался? Мне что, годик был?
— Нет. Пять, кажется. Просто это в марте было. Ты решил, что опять зима начнётся. Раз Санта ходит.
— Ну офигеть теперь. Ты же могла это забыть, а ты…
— Витька! А вот тут мы с твоим папой на парад святого Патрика ходили… И нас в метро из-за костюмов остановили, думали, что мы…
— А мы можем в метро? К Наутилусу? Помнишь, как Ярик нам его показал? Когда мы вместе на квест ездили?
Мама кивнула. Медленно, будто вспоминала то, что очень давно случилось.
У колонны стояли двое. Парень высокий, как взрослый дурак Дима. Девушка ему до плеча была. Лицом в плечо.
— Извините, пожалуйста. Вы не могли бы отодвинуться? Тут след улитки.
— Нам надо посмотреть на Наутилуса.
Девушка повернулась. У неё лицо было очень розовым, пухлым и мокрым. Она повернулась и побежала. Парень закричал:
— Вы что, не видите? У человека проблемы, а вы тут со своими улитками! Надо хоть иногда о других людях думать!
И выругался. Как Лёха.
Лицо у него тоже стало розовым. Он побежал за девушкой.
А Наутилус оставался на месте. Там, где его Ярик и дедушка нашли. Этого дедушки больше не было. Всё как Ярик говорил. А сам Ярик был в больнице.
— Мать, когда мы с Серым, Яриком и Лёхой во дворе играли, в карты… ну не важно… И вот, короче, у Серого пропал плеер. Как у меня тогда кошелёк. С нами взрослый дурак был. Он подошёл перед этим. До пропажи. Но дома у нас дурака не было. А Лёха сказал… Что это он, раз он кошку Ярькину своровал. Мама, я ничего не понимаю. Там либо Лёха, либо Ярик… Я не хочу вычислять, кто это, оно само как-то. И я не знаю, на кого я больше хочу думать. Ни на кого. Ты меня слышишь вообще?
Мама на Наутилуса смотрела. Так, будто он что-то знал про них всех.
Они шли домой. Мимо Зелёной площадки, мимо забора, мимо Лёхиного дома. Привычно так шли, как всегда. А мама всё время останавливалась, фотографировала — так, будто они тут идут в первый раз. На самом деле — в последний. Ну, или вернутся очень не скоро. В будущем станет понятно, в последний или нет.