Уво Далта передернуло:
«Не шути таким, идиот!»
Пять лет назад на Ирдакие будто сошла с ума сама земля; огонь, пепел и огромные волны изуродовали поверхность острова, стерли с нее людские города. Повторения Катастрофы боялись все: служители Солнцеликого и лорды, бродяги и оседлые, на Шине и на Ардже… Быть может, даже двуглавым рудокопам с Рааги она являлась в кошмарах — если эти чудища могли видеть сны.
— Я страшусь повторения Катастрофы, Зах, — неохотно признал Уво Далт. — Как и все. Но не собираюсь из-за этого заниматься ерундой. Не нужно лезть, куда не следует. Так ты ничего не….
— Этот ответ написан у тебя на лице, Уво, — перебил магистр Орто; в его голосе смотрителю послышалась неподдельная горечь. — Как у всех. «Не лезть, куда не следует»: осталось только прибить этот девиз над воротами каждой резиденции Ордена! Вы возвели себе трон из лжи и недомолвок и поклоняетесь идолу. У Солнцеликого бесконечное терпение, раз он до сих пор сносит подобное.
— Вы возвели?.. — нахмурился смотритель Далт. — Думай, что говоришь, Зах. Мы здесь делаем одно дело, и разногласия не должны…
— Я собираюсь оставить Орден, — снова перебил магистр.
«Что?!» — Ошеломленный Уво Далт уставился на него во все глаза.
— Раз я не могу убедить даже тебя — кого-то другого бесполезно даже и пытаться. — Зах Орто говорил блекло и монотонно, будто начитывал заученную проповедь. — Обманывайте себя и других, коли вам так угодно… Я не так хорош, чтоб искать ответы в одиночку. Пусть этим занимаются белые жрецы, да хоть тот же Стефан. Что бы я ни делал здесь, Уво — хорошо, если все остается по-прежнему, а не становится хуже. Я больше не могу! Хватит с меня. Отработаю положенный срок и подам прошение об отставке, вернусь в Валкан, женюсь. Помирюсь с братом. Доживу в собственных стенах, сколько отмерено судьбой.
«Ах ты!..» — Смотритель стиснул края столешницы, так, что побелели пальцы.
Зах Орто ездил в столицу не за рукописью — треклятой рукописью тряклятого жреца! — а за назначением на новую должность; на хорошую должность, которая пришлась бы по вкусу и самому Далту — однако кто-то наверху рассудил иначе и оставил его здесь, в Валкане. Зато Зах Орто, намеренный все бросить, показался этому «кому-то» подходящим человеком.
«Женится, доживет!» — Смотритель заскрипел зубами. Он, Уво Далт, может, и был трусом, прячущимся за традициями и правилами — и все же трусом куда меньшим, чем Зах, способный разве что языком трепать о своих сомнениях. Даже приснопамятный Арджанский Лжец — и тот был достоин большего уважения: в конечном счете, жрец больше века в одиночку рыл землю и марал бумагу в поисках неизвестно чего, не жалуясь на непонимание и бессилие. И ему хватало ума не кричать о своих находках и фантазиях на каждом углу, подрывая веру и разрушая то, что не должно было быть разрушено. Так, рассказывал сказки от случая к случаю…
Тогда как Заху мечталось обо всем и сразу.
Уво Далту до зуда в кистях хотелось его ударить; но, вспыльчивый в мелочах, смотритель умел справляться с собой. Поэтому вслух сказал только:
— Что ж, Зах. Учитывая твои заслуги перед Орденом — думаю, тебе позволят уйти, если таково твое решение.
— Я на это надеюсь, — кивнул пока-еще-магистр Зах Орто.
— Тогда, будь добр, начни с малого. — Уво Далт откинулся на спинку кресла. — Уйди из моего кабинета.
Магистр вежливо поклонился и вышел.
— Чтоб ты подавился своей «мирной жизнью»! — выкрикнул смотритель Далт в захлопнутую бывшим другом дверь; его с головой захлестнула бессильная злость и обида. — Своими треклятыми вопросами. Да чтоб ты сдох, проклятый болван!
Ответом была звонкая, бьющая по ушам тишина.
Смотритель затушил лишние свечи и, взяв себя в руки, попытался вернуться к обычным делам. Но мысли путались. Память безжалостно возвращала его назад, в их общую с Захом Орто юность, во времена понятные и — как казалось теперь — счастливые; взгляд то и дело соскальзывал на позабытую магистром рукопись.
Как бы ни хотелось Уво Далту твердо верить в Книгу, он не мог не понимать: в аргументах искателей «скрытой правды» был некоторый смысл, смысл тревожный и угрожающий. Но в том, чтобы, несмотря ни на что, строго придерживаться существующей доктрины — смысла было никак не меньше…
Сорокадвухлетний магистр ордена пламени Зах Орто брел по размокшей от дождей тропинке. В вечерних шорохах ему слышался смех бывшего товарища, трескучий, как испорченная свеча. В Валкане шутили, что проще отыскать Пятый остров, чем переубедить смотрителя Далта, если тот что-то вбил в себе в голову — и были правы; но всегда находились те, кто, вопреки разуму, пытались совершить невозможное — и терпели неудачу…
Четыре острова поднималось из вод безбрежного океана. Ардж, разрушенный теперь Ирдакий и родной для магистра Орто остров Шин принадлежали людям; Раага, таинственная железная земля — рудокопам, странным существам, чье сходство с людьми придавало их облику еще больше уродства. А Пятого острова не было на свете, как не было свободной от Закона земли.
На заре времен — так учила Книга, современная Книга — человечество было едино. Мир был хорош и прост. Но волею Господина Солнцеликого Абхи однажды стало иначе. Как время разделилось на ночь и день, так и жизнь людская разделилась надвое; в мир пришли незримые и непостижимые астши, «вторые тени», и принесли с собой то, что невежественные люди сперва посчитали чудесами. Хьорхи, живая и своенравная сила, и была чудом, но искусство управления им всегда оставалось наукой, строгой и непростой. Хьорхи шло от союза человека и астши — а союз этот существовал в согласии с законом, названным людьми «Законом шагов». Как гласила Седьмая Песнь Книги в современной трактовке:
VII
Всякому, кто стены выберет и
Кров домашний —
Позволят астши путь открыть Непостижимому,
Но не дадут дом оставить
Позади
Больше, чем на трижды десять тысяч
Шагов.
Всякому, кто дорогу выберет —
Помогут до конца ее пройти и
Не дадут отступиться,
Не позволят под кровом провести
Дольше трех
Ночей.
Закон шагов навсегда разделил людей на «оседлых» и «бродяг»; Орден, объединявший сильнейших, хранил и приумножал знания, нес службу во славу Господина Солнцеликого Абхи и по воле защищал тех, кто нуждался в защите.
Гримуары основателей Ордена разъясняли, что астши — словно саженцы, пускающие корни: прирастают к человеческим жилищам, и с течением времени связь эта становится крепче связи между астши и человеком; уже спустя три ночи способен ее разрушить был лишь такой огонь, что уничтожит и стены. Или — но этот метод годился лишь для тех, кто был силен и правильно обучен — особый, многие века хранимый Орденом, ритуал отделения астши от стен.
А неосторожный человек, который без должной подготовки покидал обжитый дом и удалялся от него дальше, чем на пятнадцать шаговых миль, утрачивал со своим астши связь — и погибал на месте…
Бродяги — те, кто выбирал дорогу — дорого платили за свободу: хьорхи их было слабо и беспомощно, многие вовсе не могли пробудить его к жизни; даже хьорхи адептов Ордена в дороге значительно слабело. Тогда как прочно связанные с домашними стенами астши многократно приумножали силу оседлых: запертые Законом в городах и деревнях, они могли творить невероятные вещи.
Особняком стояли те, кого за выцветшую до меловой белизны кожу и волосы называли белыми жрецами: люди, получившие огромную силу через окончательное слияние с астши — и на том, по мнению многих, утратившие право называться людьми.
Жрецов не связывал Закон, а силы их чрезвычайно разнились между собой; но неизменно были велики. С течением времени белые жрецы овладевали своими способностями одним лишь им известными способами. А послушников в Ордене опытные адепты учили проводить ритуал отделения и управлять хьорхи; чтить старших, Книгу и орденский устав. Магистр-наставник Зах Орто и учил — до недавнего времени…
Промозглый ночной мрак, окутавший Валканскую резиденцию Ордена, прокрадывался под плащ. В городах, где вечерами распускались огненные цветы хьорхи на уличных фонарях и поднимались в небо рыбы осветительных аэростатов, магистр Орто теперь ощущал себя куда уютнее, чем в Ордене или на дороге; а раньше — раньше было наоборот.
«Солнцеликий, как же я устал…» — Он вздохнул. Все вышло так, как он и предполагал. Действительно ли он пытался убедить Уво? Или же искал лишний повод все бросить?
Из темноты выступили очертания исполинской статуи у фонтана, потому он повернул налево, к амбару: мысль о том, что придется проходить мимо памятника, сейчас почему-то внушала особенное отвращение. Вытесанный из камня двуглавый рудокоп, скалящийся обоими ртами, у многих вызывал желание расколотить его вторым давним подарком железодобытчиков с Рааги — хорошей, добротной кувалдой; одному Солнцеликому было ведомо, почему за те столетия, что статуя «украшала» главную улицу в Валканской резиденции, никто этого не сделал.
«Тебя это уже не касается. Не касается!» — Магистр Орто ускорил шаг, будто бы статуя могла слезть с постамента и погнаться за ним.
«Чтобы понять мир, нужно полюбить его» — год назад обронила Джара-«Поводырь» Баред, когда они случайно столкнулись в книгохранилище. Ирдакийская девчонка, которой не исполнилось еще двух десятков лет, но чьи глаза видели больше, чем способен выдержать рассудок; потомственная белая жрица с разрушенного острова — и единственная, кто смог близко сойтись с живым воплощением беспорядка, старейшим белым жрецом и старейшим человеческим существом в мире, Стефаном с Арджа по прозвищу Лжец.
«Нужно полюбить…» Слова, глупые и бесполезные слова! Джара-Поводырь, видевшая своими глазами, ощущавшая обостренными чувствами жрицы десятки и сотни тысяч смертей на родине, а на Шине за свою жестокость заслужившая, пусть и отложенный милостью суда, смертный приговор — должна была понимать это лучше других. Как и Стефан, почти два столетия со стороны наблюдавший за смертельным потоком времени.