е, кому бы за него проломить голову, и впопыхах созванные «почетные гости», ведущие себя, как на праздничном приеме. Химмел Аун даже по сомнительным стандартам Райнберга слыл редкостным мерзавцем, так что оплакивать его высшее общество не собиралось.
Вэл такую оценку целиком и полностью разделял, и все же, пиршество под видом поминок внушало отвращение. Но уехать он пока не мог: нужно было дождаться пристава Шерпта, который где-то задерживался — так что просто вышел из зала, вдохнуть свежего воздуха и размять ноги.
Где-то в южном крыле дворца располагался зимний сад, но найти его сразу не получилось: коридоров и тупиков в многократно достраивавшемся и перестраивавшемся здании было несчетное количество. А охрана и слуги здесь оставляли желать лучшего: те, кто не ушел со службы после смерти предыдущего лорда, почти открыто игнорировали приказы нового «лорда-доходяги» и пьянствовали на кухне или в своих каморках…
Но стоило Вэлу остановиться на пороге следующей проходной комнаты, пытаясь припомнить план дворца, как он услышал за портьерой у окна тихое дыхание.
Вэл немедленно отступил на полшага назад, за угол стены.
«Проклятье! — Вэл высвободил из повязки правую руку, выпустил из сустава хьорхи и обмотал ощерившейся шипами нитью загипсованную ладонь. — Хорошо бы просто уйти: но нельзя — получу арбалетный болт в спину».
Левую, почти здоровую руку, он приберег на потом — мало ли, что потребуется делать… За портьерой по прежнему дышали, сбивчиво и сдавленно.
«Обычный грабитель сразу же удрал бы в окно. — Вэл не сомневался, что невидимый противник тоже его заметил. — Но если напасть первым, надежно — я его, скорее всего, убью, и толку мне еще от одного мертвеца? Толку Райнбергу и Рине от двух мертвецов, если и он окажется хорош, и меня достанет».
— Выходи! — выкрикнул Вэл. — Я тебя слышу! Попробуем договориться… Даю слово: если сдашься — я тебя не трону.
Ответа не последовало; даже дыхание стихло.
Вэл, готовый в любой миг отпрянуть назад, осторожно высунулся из-за угла. Портьера, свисавшая до самого пола, достаточно близко подходила к окну, но человек за ней не просматривался: очевидно, убийца был совсем щуплого сложения и остерегался рукопашной схватки.
— Выходи, — повторил Вэл. — Или я сожгу тебя вместе с этой проклятой тряпкой.
«И ведь действительно сожгу — своя жизнь, знаешь ли, дороже, — подумал Вэл. — На счет три. Раз, два…».
Он ожидал чего угодно, но не того, что последовало дальше.
— Вы пришли меня убить? — тихо спросили из-за портьеры.
Голос был детский.
Вэл выпустил из ветви хьорхи боковой побег и отдернул портьеру. Младшая дочь лорда Бека спокойно смотрела на него круглыми карими глазами:
— Делайте свое дело, господин смотритель.
— Нет, с чего ты взяла, я… — Вэл осекся. С обмотанной боевым хьорхи рукой любые его слова звучали… как-то не слишком убедительно. — Нет, конечно!
«Солнцеликий, да я ведь действительно чуть ее не убил!»
— Только, пожалуйста, быстрее, господин смотритель. Если я описаюсь от страха, это будет недостойно. — Восьмилетняя Дармина Аун смотрела грустно и серьезно. — Пожалуйста… Господин смотритель?
Вэл сполз по стене на пол. Хьорхи вспыхнуло и исчезло, опалив бинты.
— Господин смотритель?! — Теперь в голосе девочки слышался весь сдерживаемый до того страх. К тому, что ее придут убивать, она была готова, но пытающийся свалиться в обморок «убийца» — это в ее картину мира не вписывалось.
— Дара, я случайно проходил мимо, — Вэл кое-как сфокусировал взгляд на ее лице. — Честное слово. Почему ты решила, что кто-то собирается тебя убить?
— Нил обязательно меня убьет. Он уже убил Химмела, значит. теперь я. Так все говорят.
«Нил», Нилкан Аун — так звали среднего отпрыска лорда Бека. И, если Вэл хоть что-то понимал в политике и в людях — даже если Нилкан умрет следующим, все равно, Дармина Аун в предсказании своей судьбы была совершенно права. Восьмилетние принцессы на Шине выживали, только если у них был такой брат, как Милт Нодаб. Поделать с этим Вэл ничего не мог.
«Правило третье. Если мир катится к теням, то нужно больше думать о работе… — Вэл отсчитал про себя до десяти. — Правило третье, смотритель. Правило третье».
— Почему ты считаешь, что твоего брата убил Нилкан? — спросил Вэл.
— Все так говорят. Я… Мне… Мне страшно, господин смотритель… Господин… Прости… Забыла, как тебя звать… — девочка расплакалась.
«Правило третье. Правило третье. Правило третье».
— Вэл-гьон. Можно просто «Вэл». Ну же, не реви, — Вэл кое-как нащупал левой рукой платок и протянул ей. — Кроме того, что говорят, ты что-нибудь сама видела или слышала?
Конечно же, закон запрещал допрашивать дочь лорд-канцлера без дозволения лорд-канцлера. Но убивать без суда закон тоже запрещал, и кому это мешало?
— Нет… Я не помню…. Спасибо, Вэл-гьон, — девочка утерла раскрасневшиеся глаза. Успокоилась она на удивление быстро.
— Пожалуйста! Сейчас мы пойдем и разыщем пристава Шерпта. Он порядочный человек. Ты знаешь его?
— Да.
— Хорошо, — улыбнулся Вэл. — Тогда сейчас сообразим что-нибудь насчет твоей охраны…
Третья, определившая течение этого и всех последующих дней, встреча состоялась на входе в церемониальный зал. Вместо Шерпта там стоял его заместитель, на рыбьем лице которого читалось: «Случилось новое дерьмо, и мы не знаем, что с этим делать».
Вэл передал девочку под опеку знакомому стражнику, наказав глаз с нее не спускать, и выслушал ксэн-пристава.
«Что, смотритель, жаловался — слишком много мертвецов? Нате, получите и распишитесь! И все-таки Джара была права — совести у тебя нет, Солнцеликий», — с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, Вэл вышел за стражником из дворца.
Семь. В больнице Райнберга за последние два часа доставили семь тел, свежих, но уже со следами гниения…
Днем позже лорд Бек Аун ерзал в тронном кресле, слишком большом для его ссохшегося старого тела. Шурх-шурх. И задавал по третьему кругу те же вопросы. Шурх-шурх, шурх-шурх.
— Вы уверены, что у нас все-таки, — шурх-шурх, — Не эпидемия? — Шурх-шурх. — Зачем кому-то нужно, — шурх-шурх, — травить горожан? Не понимаю…
«Затем, чтоб такие идиоты, как ты, поверили в „эпидемию“, старый козел!» — Вэл как никогда был близок к тому, чтобы высказать Беку в лицо все, что о нем думает.
— С твоего позволения, я объясню еще раз, лорд Бек, — невозмутимо сказал — в четвертый раз! — пристав. — Все умершие пили вино из одних бочек, а больше никто не погиб: такого не может быть при эпидемии. Наш враг хочет усилить беспорядки в городе. Для этого сеет панику. Вы должны издать указ…
В Райнберге было множество бед, и одна из них, увы, протирала задом тронное кресло. Именно сейчас, когда городу как никогда был нужен нормальный правитель.
Впервые со времени подземных толчков задерживалась отправка галер: докеры и перевозчики, заявляя, что боятся «гнилой смерти, которую завезли проклятые двухголовые», запирались в своих лачугах и срывали план погрузок; а по лачугам обсуждали, не пора ли галеры и дворец сжечь — в свете факелов гнилая смерть им почему-то была уже не страшна… Город готов был вспыхнуть, а те, кто жаждал пожара, только и ждали удобного момента, чтобы выбить роковую искру.
«Гнилую смерть» вызывала отрава, распространение которой по городу даже удалось частично отследить. Увы, последовательно и доходчиво объяснить лорду Беку Ауну, как шло расследование, они с приставом не могли. Слишком уж запутанным получился бы доклад, и слишком много там было бы того, о чем лорду слышать не следовало.
«Лорд Аун, дело в том, что один мой подчиненный, уважаемый хьор-командор Гент, знает половину городских поставщиков дешевой выпивки и многих их клиентов в лицо.
Что вы, мой лорд, это не потому, что командор оставляет все свое довольствие в игорных домах в день получки! Просто он старается быть ближе к простому люду.
В первой полусотне погибших Гент опознал дюжину знакомцев, что навело нас на некоторые подозрения. Пристав задержал нескольких уличных торговцев, и у троих из них оказалось по бочонку с отравленным вином. Несомненно, отравленным, мы знаем это наверняка.
Нет, не потому, что стражники смекнули — если слить половину вина и разбавить остатки водой, проблемы будут не у них, а у торговцев! — и проверили качество пойла на себе. Просто мы и лекари работали, не покладая рук, смочили в вине хлеб и проверили на крысах. А что среди умерших шестеро стражников, дежуривших в ту ночь — так это чистая случайность…
Пристав Шерпт тщательно допросил торговцев, после чего они вспомнили — эти бочонки им продали люди в форме городской стражи, по дешевке, под видом краденного со складов. Не подумайте дурного: торговцев так впечатлило благородство пристава, что их замучила совесть, только и всего.
Что ж до того, что в середине беседы инспектор Чед приколотил ножом одному низ них ладонь к стенке камеры и час отрезал по кусочкам палец, а второму выбил половину зубов и поджарил стопу раскаленной кочергой — так не было ничего подобного, как вы могли подумать?! Они ведь не осужденные, а задержанные, умышленное их преступление сводится к сущей мелочи, законы Райнбеерга запрещают пытки в подобных случаях! Узнай я о чем-то подобном, непременно бы остановил инспектора, а не пристава, который пытался остановить инспектора, не сомневайтесь, мой лорд!
И, ни в коем случае не спрашивайте — почему граф Чед, инспектор Верховного лорда, называет пытки „особыми методами допроса“ и сбривает людям пальцы до кости так же ловко, как управляется со сметами: я и сам хотел бы это знать.
Лучше подумайте вот над чем, мой лорд: если вы не введете чрезвычайное положение и не дадите Шерпту „особые полномочия“, чтобы мы могли узаконить задним числом „особые методы допроса“ — нам придется либо вместе с инспектором отправиться под суд, либо налить по бокалу того самого вина очень многим. Не только самим торговцам, но и другим задержанным, и страже — всем, кто видел „работу“ достопочтимого господина инспектора, графа Дихана Чеда… А потом пристав — такой уж он человек, хороший человек, без лукавства — зальет бокал в глотку самому себе. Докеры, под присмотром тех, кто все это подстроил, разнесут Райнберг по бревнышку — но навряд ли вы это увидите, мой лорд, потому что до того я сам убью вас, болезный вы идиот!»