— Действительно, не надо, Виктор Иванович. Это нехорошо.
— Нехорошо то, что с тобой происходит. Вот это совсем нехорошо.
Он стоял совсем рядом — красивый, высокий. Она слышала его дыхание, непередаваемый мужской запах. Ощущала его силу. Перед глазами вдруг все поплыло. Ее стало трясти.
То чудовище было таким же мускулистым и сильным. Даже спрашивал, не больно ли ей, когда прижимал ее к земле. Она никому, ни единому человеку не рассказывала об этом. Потому что было страшно, потому что было стыдно. Потому что он не велел.
— Иначе, детка, ты пожалеешь, что не умерла вместе с этой девочкой, — пообещал он Арине шепотом, пока она еще была в сознании. — Тебе будет так больно…
— Что с тобой? — Хорошев еле успел подхватить ее — потому что она начала заваливаться на бок. — Да что же это с тобой происходит, Ариша? Врача?
Вот уж точно водевильная сцена. Неожиданно она почувствовала себя защищенной в его крепких руках. Захотелось, чтобы он так и держал ее, а она бы прижималась щекой к его груди и слушала отчаянный стук его сердца. И ничего бы, ничего не боялась.
У того чудовища сердце так не стучало, оно билось ровными сильными толчками. Он не волновался.
— Господи, Ариша! — Хорошев судорожно метался по кабинету с ней на руках.
Сцена будь здоров. Он и в коридор так выйти не мог, и здесь ее положить было некуда — одни стулья вдоль стены. Наконец пристроил Арину в ее же рабочем кресле, наклонился над ней, провел ладонью по щеке. Взгляд перепуганный, суматошный.
— Ты такая бледная. Что случилось? Что с тобой? Что-то болит? Ты сказала, что со здоровьем все в порядке, а сама в обморок падаешь! Арина, что? Давай, я вызову врача!
— Не надо врача, Виктор Иванович, — попросила она слабым голосом и, неожиданно смелея, тоже провела ладонью по его щеке. — Какой же ты хороший, Хорошев!
— Аришка. — Он поймал ее ладошку, прижал к губам. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
— Догадываюсь. Я вам симпатична, — улыбнулась она.
— Нет, не так, — тут же замотал он головой. Подтащил от стены стул, сел сбоку на безопасном расстоянии.
— Не симпатична? — притворно ужаснулась Арина, не переставая улыбаться. Или это просто судорога губы свела, а со стороны казалось, что она улыбается.
— Нет, не симпатична. Ты мне очень-очень нравишься, Арина, — выдавил генеральный как будто через силу. — И как женщина, и как человек. Понимаю, ты замужем, я не имею права. Но почему, черт побери, твой муж не занимается твоим здоровьем? Без дураков, Арина? Ему что, плевать?
— Не исключено, — кивнула она.
И прислушалась к себе. А ведь ей приятно слышать то, что он только что сказал.
— Так уйди от него! — Помолчав, добавил неуверенно: — Ко мне.
— А я и ушла. Пока в другую комнату. Но что-то подсказывает, что мое бегство на этом не закончится.
— Ариша, что за диагноз? Что говорят врачи? Поверь, я могу помочь. У меня такие связи! Это… — он покусал губы, боясь вслух выговорить самое страшное.
— Это не онкология, Виктор Иванович.
Слабость немного отступила. Даже нашлись силы сесть в кресле прямо и дотянуться до его руки, лежащей на столе. Арина погладила его пальцы. Покачала головой.
— Это не онкология, Виктор. Это кое-что пострашнее.
— СПИД? — В его глазах полыхнул ужас. — Это твой муж? Он виноват?
— Речь не идет о физическом недуге. Я абсолютно здорова, с моими физическими данными можно в космос, — скороговоркой выпалила Арина, опасаясь, что Хорошев перепугается и удерет от нее.
А так не хотелось. Так рядом с ним было хорошо. Даже перестало волновать, что они вот так сидят посреди рабочего дня, и кто-то может войти и увидеть.
— Тогда что, я не понимаю? — Он перехватил ее пальцы, поглаживающие его ладонь, легонько сжал. — Что с тобой? Что происходит?
— Не происходит, а произошло, — медленно, почти по слогам, произнесла Арина. Кивнула подбородком на выключенный монитор. — Ты был удивлен, что капитан Воронов проявляет ко мне интерес, шлет всякие глупые послания? Так вот, это не пустой интерес.
— А что же?
Он смотрел на нее внимательно, без опасения быть втянутым в какую-то нехорошую историю. Она в этом разбиралась. Она сразу поняла, что он не боится скандала.
— Капитан Воронов считает, что я могу помочь следствию поймать опасного преступника. — Ее губ коснулась горестная улыбка.
— Опасного преступника, ты? Но почему ты? Им нужны твои спортивные навыки, что ли? Они хотят сделать из тебя наживку? Я о таком слышал, и я… — Он запнулся, смотрел на нее с жалостью минуты две, потом решительно закончил: — И я категорически против. Это может быть опасным.
— Речь не об этом, Виктор. Никто не хочет сделать из меня наживку. Из меня хотят сделать важного свидетеля.
— Свидетеля? Ты что-то видела? Какое-то преступление?
— Воронов так считает, — ответила она уклончиво. — И уверен, что мое молчание преступно. Он просто не понимает. Если я начну говорить, меня может не быть в живых уже на следующий день!
— Господи, Арина! — Его красивое лицо сделалось почти прозрачным от бледности. — Во что ты влипла? Что за история?
— Очень скверная история, очень. Пока мне удается симулировать амнезию. Двадцать восемь дней я убеждаю Воронова, что ничего не помню. Но так не может продолжаться долго. Так может продолжаться до следующего убийства, Виктор. Потом я не выдержу.
И Арина снова заплакала.
Глава 8
Он был взбешен так, что даже желудок разболелся. Он все усилия прилагает, чтобы сберечь их с Ариной брак, можно сказать, из кожи лезет вон. Не спорит, не подначивает, не домогается. Не претендует на ее тело, хотя имеет на это все права. Он живет с ней под одной крышей как брат с сестрой. Как евнух какой-то!
А она что делает? А она, эта ненормальная, считает, что может позвонить ему в полдесятого вечера и сказать, что не явится ночевать. Чтобы он не ждал ее и не волновался. И что завтра, то есть в субботу, она, возможно, не приедет на день рождения их друзей Тани и Вити Разенковых. Заметьте: не его, Сашки Богданова, друзей, а общих. Друзей семьи, так сказать. А она…
— Попроси там за меня прощения, Саша. Скажи, что я заболела. Придумай что-нибудь, — проговорила Арина в трубку еле слышно.
— Ты на всю голову больная, Аринка! — заорал он не своим голосом. — Что я могу придумать? Что у тебя понос? Насморк?
— Не ори.
И Богданов ясно представил себе, как она сейчас недовольно поморщилась.
— Ты где вообще? — опомнился он. — Я что-то не понял.
«Если сейчас скажет, что у подруги и что ее зовут Валентина, — подумал со злым смешком, — тогда это конец». Нет, он не Олег, не станет носить рога.
Но его честная жена врать не умела.
— Я у друга, Саша. Не ищи меня.
— Ах, у друга!
Он так опешил от этой ее честности, от невозможности того, что сейчас услышал, что онемел на какое-то время. Он молчал, и она молчала.
— Ты прости меня, Саша, — попросила она без малейшего раскаяния в голосе. — Но так бывает.
— Как? — взревел он. — Как бывает? Бывает, что живешь размеренной жизнью, а потом в один прекрасный момент выясняется, что твоя жена шлюха?
— Прекрати, — попросила она спокойно. — Не нужно истерик, Саша. Не мне тебе говорить, что наш брак изжил себя. Мы же с тобой давно мучаемся.
— Ага! Вот, значит, как.
У него перед глазами все плыло и вертелось. Как если бы он нажрался в стельку. Как если бы заболел чем-то страшным.
Что, черт возьми, происходит? Его Аринка его бросает? Вернее, уже бросила? Пока он осторожничал, скрытничал, соблюдал конспирацию с Ольгой, эта сучка просто взяла и ушла от него?
Как такое возможно? Его, Сашку Богданова, перед которым любая сучка готова юбку задрать, какая-то средней паршивости Аринка бросила?
И он, проклиная себя за малодушие, задал тот самый вопрос, который задают в подобной ситуации миллионы мужчин:
— Так кто он?
— Это не имеет значения.
— Да ну! Как же не имеет, дорогая моя жена?
Он вдруг поймал себя на том, что стоит в кухне и дергает обеими ногами попеременно, будто подтанцовывает. Нервы, чертовы нервы. Он резко сел, положил мобильник перед собой, включил на громкую связь. Уперся подбородком в край стола, а руками обхватил колени, чтобы не плясали.
— Я жду ответа, Арина! — жестко потребовал он. — Кто этот человек? Не тот, кто оставил тебя голой на пустыре месяц назад, нет?
— Нет, — ответила она со вздохом.
— Ух ты! А откуда ты знаешь? Ты же говорила, что ничего не помнишь! — поймал он ее. — Врала? И тут врала?
Он громко витиевато выругался.
— Еще раз скажешь подобное, я положу трубку, — предупредила она.
— Нет, ты ответь, дорогая. Я имею право знать!
Он снова орал, и снова у него тряслись колени — от бешенства, от бессилия, от невозможности повернуть время вспять. Он не знал, что убивало больше: то, что он теперь станет жить без Аринки, или то, что она первой решилась на разрыв, не дожидаясь, пока он ее бросит?
— Что ты хочешь знать? — покорно спросила она и сразу стала той самой, как после этого страшного происшествия.
— Ты все помнила, да? То, что случилось с тобой той ночью, помнила?
Он даже рот приоткрыл в ожидании ее ответа.
— Да, помнила.
— Помнила, значит. Та-ак. А чего молчала?
Он вспомнил, какой увидел ее сразу, как только его допустили в палату. Сердце, невзирая на безумную злость, защемило от жалости. Аринка, его непобедимая Аринка выглядела раздавленной, жалкой. И хотя врачи клялись, что на ней нет ни единого синяка, он сразу заподозрил физическое воздействие. Знал же, что ее дух ничем не сломить, только физическим поражением.
Он тогда промучился неделю, потом остыл. Раз она ничего не помнит, раз нет синяков, ссадин, следов сексуального насилия, чего переживать? Просто какая-то ерунда с ней стряслась, не имеющая особого значения. Рассосется. Тем более она все равно ничего не помнит.
А оно вон как.