— Как удобно, — произнес тихо полковник.
И тут же вспомнил о своем друге юности, которому проходу не давали, когда у него обнаружилось какое-то венерическое заболевание. Из больницы, помнится, даже с участковым к нему домой приезжали, чтобы заставить лечиться. Разговоров тогда, разговоров было. Парню даже пришлось уехать, потому что ни одна приличная девушка не желала с ним встречаться. Если уж быть откровенным до конца, то и сам он начал друга сторониться. Боялся при встрече руку ему пожимать. А вдруг?..
— Это удобно, конечно, — встряхнулся он от воспоминаний. — Только я не могу понять, что тебе это даст? Зачем ты про эти лаборатории заговорил?
— Мои ребята методично начинают работать с персоналом, — ответил Воронов.
— Зачем? — округлил глаза полковник. — Я не понял, зачем тебе это? Лаборатории какие-то? Она анализы черт знает когда сдавала, а погибла только минувшей ночью. Ты зачем людей бросил на эту пустышку, капитан?
Наконец-то! Наконец у него появилась возможность выпустить пар по полной. И, встав с места, он принялся так орать, что секретарша в приемной испуганно время от времени вжимала голову в плечи.
— Сидят они, понимаешь, жопами кресла греют! Вместо того чтобы по городу рыскать в поисках преступника! По командировкам бесполезным катаются, бюджетные деньги тратят! — орал полковник в сторону Воронова, тут же перевел взгляд на Самохина. — Или хватают кого ни попадя, понимаешь! Всякого, кто на себя пальцем ткнет! Работнички! Что вот тебе, Воронов, дались эти лаборатории, что? Отвечать!
И он замолк на полуслове, заметив во взгляде капитана странное сочувствие. Не подобострастие, не боязнь, а именно сочувствие. Понимал, засранец, каково сегодня будет полковнику на совещании у губернатора. Понимал и жалел! Тоже еще…
— Я по-прежнему склоняюсь к мысли, что наш убийца имеет какое-то отношение к медицине, — ровным спокойным голосом отрапортовал Воронов.
— К мысли он, понимаешь, склоняется! — фыркнул полковник и медленно осел в кресло. — К версии, Воронов! К версии ты должен склоняться, а не к мыслям своим! Их у нас знаешь сколько! У каждого здесь присутствующего! А ты до сих пор… Кстати, ты поначалу нам дантиста сватал на роль подозреваемого. А теперь что же? На лаборанта поменял?
Воронов благоразумно промолчал.
— Отвечать! — крикнул снова полковник и кулаком свой приказ о стол пригвоздил.
— Вполне возможно, что ранее преступник имел какое-то отношение к зубоврачебному процессу. Он или кто-то из его близких, вполне возможно, умерших от онкологии. Это объясняет сложную по своему составу инъекцию, которую сделали нашей свидетельнице.
— А может, он сам болен, оттого и убивает? — со слабой надеждой спросил Самохин.
Он готов уже был Воронову помогать. И всех онкологических больных города проверить. Но Воронов разочаровал, он отрицательно мотнул головой и сказал, что вряд ли. Вряд ли убийца болен.
— Он в великолепной физической форме, товарищ полковник.
— Это тебе кто, снова твоя свидетельница по секрету сообщила? — поддел полковник.
— Так точно, товарищ полковник. Он великолепно сложен и силен. Если бы он был болен, она бы с ним справилась. Она владеет восточными единоборствами. И своего мужа, по слухам, неоднократно укладывала на обе лопатки.
— Кстати, а муж-то ее не нашелся? — вспомнил полковник и недобро глянул на Воронова.
— Нет, товарищ полковник.
— А может, это она его, а? Она его куда-нибудь припрятала, уложив на лопатки насовсем, а? Как считаешь, капитан?
— Исчезновением ее мужа занимается Сергеев Глеб Станиславович, товарищ полковник.
Воронов недоуменно поднял брови, давая понять, что не понимает: при чем тут муж Богдановой, если они ведут разговор о другом? Полковник решил ущипнуть его побольнее? Это ничего, конечно, он стерпит. Просто время идет. Время неумолимо утекает для следующей жертвы.
— Ладно… — ворчливо откликнулся полковник, завалившись на один подлокотник кресла и постукивая себя пальцами по колену. — Еще раз озвучь свои так называемые мысли, если версии у тебя ни черта нет!
— Убийца, по моим соображениям, — снова намеренно подчеркнул Воронов, — имеет отношение к медицине. То есть он хорошо разбирается в лекарствах. Умеет сделать укол. Умеет так обработать тело жертвы антисептиком, что на нем не остается ни единого следа. И антисептик, замечу, не бытовой. Мужчина высокий, сильный, замечательно сложен и, скорее всего, имеет привлекательное лицо, раз жертвы идут с ним добровольно. Он нравится женщинам. Но замечу… — и тут Воронов поднял вверх указательный палец. — Он нравится тихим, робким, несмелым женщинам. Или он выбирает именно таких женщин, расточая на них свое обаяние.
— Ах, он еще у нас и обаятельный! — фыркнул полковник. — Ты вот понимаешь, что сейчас делаешь, капитан?! Ты вот сейчас пункт за пунктом перечеркиваешь все соображения психологов, которые трудились над психологическим портретом этого убийцы! Это месть у тебя такая мозгоправам, да?! С чего это ты такой у нас один умный! Все, понимаешь, кругом дураки, а капитан Воронов умный! Чего же тогда не добрался до сих пор до убийцы, а?! Что вообще делается с тобой в настоящий момент?
Огарев понимал, что несправедлив. Который месяц ведется кропотливая работа: собирается информация, проверяется, отсеивается. Задействовано множество людей, но…
Но воз, как говорится, и ныне там. Преступник безнаказанно и с удовольствием, судя по всему, убивает. А его подчиненные, вместо того чтобы заниматься его поимкой, мямлят, черт бы их побрал! Самохин хоть кого-то в отдел притащил! Хоть кого-то. А у Воронова даже подозреваемого нет. То какой-то разжалованный стоматолог, случайно потерявший монетку, то теперь лаборант, да еще и красавчик! Тьфу! Его с такой информацией сегодня у губернатора просто засмеют.
— В общем, так, капитан.
Огарев выпрямился, расправил подлокотник кресла, под тяжестью его веса кожа пошла морщинами. Глянул на Воронова, нехорошо глянул, не по-доброму.
— Если к завтрашнему вечеру у тебя не будет никакой информации, версии, подозреваемого, то… То можешь передавать дела…
Он наткнулся взглядом на Самохина, сидевшего с пунцовым лицом. Шею вытянул, ждет! Нет, Самохин тоже не вариант. Этот таких дел наворочает, что самому придется рапорт писать. Поэтому Огарев не стал уточнять и снова повторил:
— То можешь передавать дела. Все понял?
— Так точно, товарищ полковник.
Воронов не смотрел на полковника. Он вообще ни на кого не смотрел. У него в кармане нервно дергался мобильник. Кто-то пытался до него дозвониться. И это могло быть важным. Поэтому он не мог дождаться, когда, наконец, Огарев закончит разнос и отпустит их. И как только очутился за дверью кабинета, сразу полез в карман за телефоном.
Странно, но ему звонили из дежурной части.
— Тут тебя одна дама преклонных лет дожидается, Володя. Утверждает, что по очень важному делу.
— О господи! — Воронов закатил глаза. — По какому еще важному делу?
— Связанному с убийством последней девушки. Утверждает, что обладает важной информацией. Прикинь, так и говорит: обладаю важной информацией.
Обладателей важной информации после обращения новостных ведущих появилось пруд пруди. И видели-то они что-то, и слышали, и знали. Носители информации — в основном, конечно же, дамы преклонного возраста — звонили, толпами ходили в отдел, только толку от этого не было никакого. Одна пустота!
— Ты это, спровадь ее кому-нибудь, идет? Мне ну просто некогда!
И он хотел добавить, что, если за сутки не раздобудет хоть какого-то подозреваемого, завтра Огарев его выгонит. Но промолчал.
— Я пытался, — признался дежурный. — Она настаивает. Говорит, что лично была знакома с девушкой, которую убили последней. И что видела ее молодого человека.
— Кого, кого она видела?! — насторожился Володя и скорым шагом пошел к дежурке.
— Парня девушки.
Насколько было известно Воронову, и брат ее утверждал, и подруги, у погибшей не было молодого человека. Уже больше полугода она ни с кем не встречалась. Дома, конечно же, тоже не сидела вечерами и в выходные дни, но о молодом человеке им было ничего не известно. Не было его!
— Ладно, я уже здесь.
Воронов отключился, убрал телефон, кивнул дежурному и уставился на пожилую женщину с большой сумкой, нервно прогуливающуюся по периметру помещения до турникета. Женщина была преклонных лет, сделал вывод Воронов, внимательно осмотрев морщинистое лицо, но шаг был легким и уверенным. Энергичная! Этих он особенно побаивался. Синюшные губы недовольно поджаты. Из-под темной вязаной шапочки на лоб выпущено три легкомысленные кудряшки. Широкое темное пальто из добротного драпа в елочку. Невысокие ботинки на плоской подошве. Она мало чем отличалась от многих других, осаждающих последние дни их отдел.
— Вы начальник? — спросила она, с сомнением рассматривая Воронова.
Слишком молодой, слишком смазливый, слишком несерьезный, сделала она вывод, который Воронов безошибочно угадал по ее вздоху.
— Тот, который занимается маньяком? Вы? — уточнила она.
И покачала головой. Будто упрекая его за молодость и смазливость. Будто это именно и мешало поимке опасного преступника.
— Так точно. — Он даже чуть оробел на какие-то пару минут. — Мне сказали, что у вас есть информация?
— Да, есть, — кивнула она, и три волосяных колечка, выпущенные из-под вязаной плотной шапочки, чуть шевельнулись.
— Я вас слушаю. — Он упер руки в бока, решив покончить с ее пустой болтовней еще на подступах к турникету, в который она вцепилась левой рукой.
— Вы хотите сказать, что станете со мной говорить прямо в коридоре?! — ужаснулась женщина. И кудряшки на лбу возмущенно задрожали. — А протокол? А художник?
— Какой художник? — нахмурился Воронов.
Подготовленность дамы нагнала на него еще больше тоски. Такой попробуй отказать, тут же побежит жаловаться.
— Я видела того козла, по милости которого она очутилась в больнице. Вот! — И узловатый палец, оставив в покое турникет, проткнул воздух между Вороновым и бабулей. — Я спрашиваю, чего домой-то? Сбегаешь? Лечиться надо. А она, полечусь, говорит, обязательно, только с козлом одним разберусь. Как там дальше-то она сказала?..