— Слушай, парень, ты с-случаем не пидарок? — заговорщически шепнул Хамуцо какой-то беззубый старик, находящийся, по-видимому, явно не в ясном уме.
— Нет! — отмахнулась Хамуцо.
Старик рассердился.
— Как ты со старшими разговариваешь?! Позор — молодёжь стариков обижает!
Несколько человек неодобрительно загудели, Хамуцо поспешила извиниться и поближе подошла к Бирюзе — всё-таки он старше… Хотя не понять, он может быть и младше, но по крайней мере его считают достойным мужчиной.
— Если вы не хотите себе ничего взять перекусить, можем пройти в зал, — предложил Бирюза.
— А что тут можно пожевать? — спросила Меркурия, пытаясь сохранить твёрдость духа, хотя в толпе ей было очень некомфортно. Вообще всем троим было некомфортно, и они удивлялись, как их слепой провожатый не боится, что на него случайно налетят, собьют и затопчут насмерть. Но до него хотя бы не домогались…
— Можно кукурузные хлопья взять, они недорогие и вполне съедобные.
— Эх… — вздохнула Меркурия. — У меня аллергия.
— А я возьму! — Эмань крепко зажала в руке монеты. — Муцо, будешь?
— Не могу… — пробормотала Хамуцо. — Меня тошнит…
— Ну как хочешь, — сказала Эмань, на пару минут исчезла из поля зрения и вернулась с бумажным кульком. — А вообще неплохо. Не чипсы, но всё же. Жаль, пиво, по-видимому, полный отстой.
В это время к ним и к компании по соседству подошла наряженная женщина в ярком бумажном ципао и в высоких гэта[1], украшенных дешёвыми блестяшками. Она обворожительно улыбнулась, демонстрируя вставленные металлические зубы.
— Проходите в зал! Всё веселье только начинается!
Взгляд Эмань задержался дольше, и женщина это заметила.
— Неприлично пялиться, моя юная подруга.
Тёмный зал, освещаемый сбоку коптящими лампами, был, по-видимому, большой комнатой, где все устраивались на ночлег, но потом комнату расширили и углубили, у стены возвели сцену, а на остальном пространстве сделали ряды скамеек и — для особо везучих — диванов. Но кто-то тащил свои лежаки. Народу уже набилось порядочно, человек пятьдесят. Люди шумели, кто-то доедал и допивал, слышался наигранный женский смех и непристойный хрипловатый мужской хохот.
— На всех у меня оскорблений не хватит, — вздохнула Эмань. — Разве что коленки оголить.
— Не надо! — быстро осадила её Хамуцо.
— Я вас рассажу, а потом пойду, мне нужно будет поработать. — Бирюза провёл девушек на относительно неплохую скамейку ровно посередине условного партера. — Пожалуйста, не вступайте в пререкания ни с кем из присутствующих, они могут сильно обидеться.
— Дыра, — выразила общую мысль Эмань, когда Бирюза ушёл. — Небесная страна — место для избранных? Что ж, коммунистам здесь самое место.
Хамуцо была слишком напряжена, чтобы придумывать ответочки, тем более спорили они уже больше для галочки, обеих мучили вопросы посущественнее. Дочь генерала куда больше удивило, что тайванька не стала грешить на Бирюзу за то, что привёл их сюда. Зато начала грешить Меркурия:
— Мне здесь не нравится, я не хочу никого обидеть, давайте уйдём обратно в Дом.
— У здешних людей просто нет денег, — хрустнула хлопьями Эмань. — Вот и развлекаются как могут. Интересно, кто владелец?
— Вот тебе и капитализм: одни за двумя стенами, другие здесь, — придумала Хамуцо.
Эмань хмыкнула.
— При капитализме здесь бы отгрохали зал на тыщу человек, всюду запустили бы рекламу и приглашали лучших народных артистов, чтобы рубить на представлениях кучу бабок.
— Не надо бабушек рубить, — отозвалась Меркурия.
— Пф-ф-ф, тут единицы бабушками становятся! — Эмань поправила чистой рукой волосы и с тоской посмотрела на запачканный пиджак. — Остальные либо дохнут раньше, либо не стареют. Вот взять Сушилку. Ей лет двести, а она ведёт себя так, точно ни разу не ебалась. Хотя я точно знаю, что у неё есть дети, на которых ей похуй так же, как и на нас.
В это время на Эмань с соседней лавки прищурился какой-то несвежий мужчина в заляпанной рубахе.
— Какой позор для отца — девушка, что сквернословит!
— Сосни хуйца, — отмахнулась тайванька.
— Простите её, она пьяна, — быстро сделала короткий поклон Хамуцо.
— Какой позор… — повторил мужчина. — Надеюсь, что такое будет наказано.
— Ля-а-а, когда же начнётся это представление? — Эмань заставила себя проигнорировать последнюю фразу.
И в этот же миг словно невидимая тень по очереди быстро затушила огни сначала слева, потом справа. Зрители восхищённо загудели, очутившись во мраке.
"Бирюза?" — удивилась Хамуцо.
Сцену осветил узкий луч света. На полу лежал молодой человек в грязно-белом рубище, которое выдавалось за ханьфу. Зрители немного похлопали, актёр вскочил и завопил:
— Что это за странный мир?! Куда я попал?!
Тут из-за кулисы вышел актёр-старик с длинной накладной бородой.
— О мой юный друг, как твоё имя? — продекламировал он.
— А Чо! — снова завопил молодой актёр. — Я шёл по дороге на земной земле, и меня сбил поезд! Я был самым обычным человеком, который работал секретарём помощника председателя партии всех народов и городов Китая, а также был его личным охранником, прошедшим войну с Японией! А теперь открыл глаза и не знаю, где я! И я почему-то снова молодой!
Народ радостно зааплодировал такому признанию. Хамуцо не отводила взгляд со сцены, но брови её недовольно поднимались. А Эмань зевнула:
— И тут попаданцы, спасу от них нет. Дай угадаю: он избран и ему нужно победить Тёмного Лорда — Повелителя Меча Демона, а дед будет ему учитель, потом его убьют.
— Ты избран, мой юный друг, — произнёс старик. — Тебе нужно сразить Тёмного Императора — Повелителя копья Дракона. Я стану твоим учителем и помогу тебе овладеть твоей ци.
— Почти угадала, — улыбнулась Эмань.
Хамуцо вытаращилась на неё.
— Ты, блин, сценарий им писала?
Эмань потянулась, хрустя суставами.
— Когда мне было двенадцать, — она зевнула, да так, что и Меркурия к ней обернулась, — я писала отвратительные гейские фанфики. Когда мне было пятнадцать, я поняла, что писать всякое дерьмо и выкладывать это на всеобщее обозрение — удел имбецилов. А сценарист с маленьким членом, написавший очередную историю про избранного попаданца, видимо, из двенадцатилетнего прыщавого возраста не вышел.
Тут на неё зашикали, кто-то обещал побить палкой, так пришлось извиниться перед старшими и замолчать. Представление развивалось не то чтобы скучно, но как-то наивно: старик тренировал А Чо, потом налетели люди в чёрных трико, убили старика, герой сказал, что отомстит, а сам пошёл в город, встретил красотку и спас её от бандита.
В это время у ухо раздалось:
— Не желаете бесплатного напитка?
Местный бармен в белой маске персонажа Цао Цао разносил на подносе чаши.
— А что за напиток? — спросила сидевшая как на иголках Меркурия.
— Чай, просто чай, мой юный друг! — ответил разносчик в маске, скрывшей ухмылку. Видимо, в темноте из-за полноты он принял Меркурию за толстого мальчика.
Меркурия потянулась к чашке, но внезапно Эмань хлопнула её по руке.
— Мер, не тупи, это разводилово.
Разносчик обернулся на неё.
— Юную подругу что-то не устраивает?
— Не устраивает, что ты нам никаких гарантий не дашь по поводу отсутствия снотворного в чашке, — небрежно бросила девушка.
— Приму это за оскорбление, дешёвая ты проститутка, — гордо сказал разносчик и ушёл от них, благо ему уже махали рукой.
— Дорогая… — ядовито протянула вслед Эмань.
Хамуцо посмотрела по сторонам: таких разносчиков было ещё четверо, так что спустя минут двадцать, когда герой спас ещё нескольких красоток, почти все были с чаем.
Кошмар начался, когда актёры — парень и пять девушек — прямо на сцене внезапно скинули с себя одежду, спровоцировав оглушительный вой. Эмань аж подавилась хлопьями.
— Во дают! Стриптиз для прошаренных!
Но дальше стало гораздо хуже. От непоставленных эротических танцев актёры перешли к столь же непоставленным действиям. А со зрителями тоже начало твориться невообразимое: многие попадали со скамеек, кто-то в исступлении побежал к артистам, на ходу пытаясь освободиться от тряпья, на галёрке, по-видимому, решили закатить свою оргию, а тем временем свету в зале прибавилась и между лавок быстро заскользили сотрудники театра, высматривая, чего бы стащить. Одна из девушек-официанток схватила было рюкзак Эмань, но та без сожалений двинула ей в нос. К Хамуцо пытались залезть в карман, но вовремя заметили, что она смотрит на них с таким разочарованием, точно на её глазах уничтожили собрание сочинений Ленина. Меркурия попросту спряталась от всего ужаса в свитер.
— Великий Мао… — пробормотала багровая от испанского стыда Хамуцо, закрывая руками глаза. — Что же это такое происходит…
Эмань перегнулась через соседнюю лавку, выхватила у полуразмякшего тощего мужчины чашку и поднесла её к носу.
— Точно не скажу, что за вещество, но какой-то местный аналог… — она обмакнула палец чашку и лизнула его, отчего глаза Хамуцо стали круглые как монеты. Почти в ту же секунду Эмань передёрнуло. — Ах! Чёрт! Мощная хрень! Слышь, Муцо, это походу не что-то местное простое типа опиума или там конопли — мне Софи говорила, где народ курит — а что-то из подпольной лабы. У меня очень много вопросов к твоему другу.
— У меня тоже… — пробормотала Хамуцо. — Давайте пойдём отсюда, это не театр, а наркопритон какой-то…
Точно в подтверждение её слов у кого-то недалеко от них начались судороги и пошла пена изо рта. Работники театра быстро подбежали к нему, накрыли каким-то тряпьём и поспешили вынести, чтобы не смущать остальных, кто ещё был в сознании.
— Отец всех убеждал, что за такое надо расстреливать, даже если нет точных доказательств, — завершила Хамуцо, отряхиваясь.