— И что он им напел?
Пантов снова передернул плечами, выпятил нижнюю губу:
— Одному богу известно. Могу только сказать, что он ярый противник забастовки.
— Он выступает против закона о приватизации?
— Да.
— Мне хотелось бы уже сегодня к вечеру знать, о чем он разговаривал с рабочими.
— Это невозможно. Вчера он укатил в Марфино. В командировку.
— По какому поводу?
— Скорее всего, чтобы прояснить вопрос о задержках заработной платы.
Бурмистров, не сдержав гнев, стукнул кулаком по столу, поднялся и, засунув руки в карманы брюк, прошелся по кабинету. Остановившись рядом с креслом, на котором сидел Пантов, процедил сквозь зубы:
— Одно ясно: фракцию думских дураков, мною всячески поддерживаемую и финансируемую, возглавляет главный дебил. Его имя — Михаил Петрович Пантов.
Пантов, словно нашкодивший школьник, поднялся со своего места:
— Нельзя ли без оскорблений, Денис Карлович?
Бурмистров развел руками:
— Других слов нет. Ты хотя бы задаешь себе такой вопрос: а ну как этот Сердюков докопается и выяснит, кто задерживает зарплату рабочим?
— Хоть он и доктор наук, но ума у него не хватит. Он ведь не финансист, а технарь и разбирается только в чертежах, — постарался успокоить банкира Пантов.
— Не надо других считать дурнее себя. — Бурмистров снова прошел в дальний угол кабинета и, словно о чем-то вспомнив, спросил: — Я надеюсь, он не прихватил с собой налогового инспектора или работника службы экономической безопасности?
Пантов осклабился:
— Он прихватил с собой любовницу.
Бурмистров оживился:
— У него есть любовница?
— По совместительству занимающая должность помощника депутата.
— Ах, да! Как-то приходилось читать в газете. — Он снова заходил по кабинету. — А что, если журналистам подбросить жареный факт: депутат с любовницей прогуливает деньги избирателей в курортной зоне заповедных марфинских озер?
— Гениально, Денис Карлович! Это будет настоящая бомба. С Сердюковым в Марфино и разговаривать-то никто не станет. Я поручу подготовить статью своему помощнику — он в вопросах служебного интима парень очень смышленый. Дело только за местом на газетной полосе, бляха-муха.
— Я сам об этом попрошу главного редактора. Пусть отрабатывает деньги, которые ему выделяет наш банк в качестве спонсорской помощи. Но только учти, Пантов: не более чем через неделю лагерь пикетчиков должен быть снова развернут на площади около думы!
— Я сам поеду в Марфино и проведу с рабочими беседу. Я свободен?
— Пожалуй, — ответил Бурмистров и поинтересовался: — Вы уже работаете со своим имиджмейкером?
Пантов заулыбался:
— Конечно. Толковый парень. По его заданию учу русские народные поговорки и пословицы. Скоро пойдем, как говорится, в народ. Добывать голоса избирателей. Он нисколько не сомневается в моей победе.
— Да, вот еще что. Мне стало известно, что на прошедшем заседании усилиями спикера вопрос о приватизации снова был снят с повестки дня.
— Отложен, — поправил банкира Пантов.
— Это не имеет особого значения. Послушайте, Пантов, а вы не задумывались, как бы подобрать ключики к самому спикеру? Ведь тогда не нужно было бы устраивать этот забастовочный маскарад…
— Никак не подобрать, — цокнул Пантов. — Хоттабыч принципиален и неподкупен. Мне приходится бывать в его доме. Не раз вели беседу на тему приватизации. Упрется, как бык, и трудно что-либо доказать.
— Я слышал, у него красавица-дочка? Может быть, вам приударить за ней?
— Она стара для меня, Денис Карлович. Ей уж под тридцать. Да и жених у нее имеется — журналист Агейко. Тот самый, что в пух и прах разнес депутатский корпус, в том числе и Сердюкова, — пояснил Пантов, забыв упомянуть, что в статье гораздо чаще склонялось его имя.
— Стара, говоришь? Так вот, Пантов, ради дела ты у меня и на Бабу-Ягу полезешь. А за спикерской дочкой тебе сам бог велел приударить. Авось как-нибудь и удастся добиться расположения вашего Хоттабыча и поменять его точку зрения на вопросы приватизации водообъектов. Задача ясна?
— Может быть, кому-нибудь другому поручить этот вопрос? — с мольбой заглянул в глаза Бурмистрову депутат.
— Да нет, Пантов, ты у нас, как мне известно, не только опытный ловелас, но и предприимчивый торговец женскими сердцами. Сколько уже русских баб ты продал в ночные заведения Германии?
— И вы верите этому проходимцу Агейко? — Пантов до сей минуты надеялся, что Бурмистров не вспомнит о жареных фактах в газете.
— Ему-то я действительно верю. И молю Бога, чтобы его перо никогда, не вывело на бумаге мое имя. И тебе впредь советую. Свободен…
6
Телефон звонил не переставая, как будто на другом конце линии кто-то забыл положить трубку на аппарат.
Морщась от надоедливого трезвона, Агейко скинул ноги с кровати, посмотрел на часы: было около двенадцати дня. Голова раскалывалась. Накануне вечером они с коллегой по редакции изрядно накачались спиртным, и теперь он даже не мог припомнить, в каком часу ночи возвратился домой. Товарищ поднимал стопку за стопкой с радости: вышла статья, в которой он обличал правоохранительные органы области во взяточничестве и мздоимстве. Агейко, как он сам себя уверял, надрался с горя. Он все еще не мог простить свою горячность и невыдержанность в доме Эдиты, отчего помолвка с ней, как он теперь думал, передвинулась на неопределенный срок. Он понимал, что поступил отвратительно и по отношению к своей невесте, и к ее отцу. Какой бес только в него вселился в тот вечер! Правда, на другой день он самому себе поклялся, что непременно должен извиниться перед Эдитой. Однако снова случилась задержка: не хотел просить прощения по телефону, надеясь выкроить свободную минутку и лично встретиться с невестой. Но редакционная газетная суета поглотила его с головой.
Он все же кое-как дотянулся до трубки радиотелефона и, сняв ее с аппарата, плюхнулся на постель.
— Слушаю, — выдавил он, облизывая пересохшие губы.
— Вы любите сюрпризы? — поинтересовался незнакомый голос.
— Кто вы? С кем я разговариваю? — без всякого интереса спросил Агейко.
— Я? — переспросила трубка. — Будем говорить так: это ваш доброжелатель и, если хотите, помощник.
— Ну и что же вы от меня хотите, господин доброжелатель? — Юрий настороженно приподнялся на локте и глазами поискал на журнальном столике карандаш.
— Я? — Словно не веря в то, что обращаются именно к нему, опять переспросил абонент. — Ах, да! У вас ручка рядом? — словно угадал его мысли незнакомец.
— Что вы хотели мне продиктовать?
— Вы бывали в Купинске?
— Приходилось. Два часа езды на машине.
— Совершенно верно. Так вот, на автодорожном вокзале в ящике камеры хранения, номер которого соответствует двум последним цифрам года вашего рождения, лежит представляющая для вас большой интерес папка с документами. Ознакомившись с ними, вы узнаете много познавательных фактов из жизни некоторых высокопоставленных личностей нашей области.
— О ком конкретно? — не удержался от вопроса Агейко.
— Не стоит их имена произносить по телефону. Тем. более я не совсем уверен, что нашу беседу не прослушивают.
— Хорошо, — заволновался Агейко. — А код ячейки камеры вы мне назовете?
— Код ячейки? Конечно. Это год рождения вашей зазнобы. Вы его, надеюсь, помните? Только прошу вас — не медлите. Ведь после нашего телефонного разговора папка может оказаться и в чужих руках.
— Но мы-то с вами когда-нибудь встретимся?
— Со мной? Очень даже может быть, — произнес незнакомец, и в трубке раздались короткие гудки.
Юрий тут же соскочил с кровати и запрыгнул в джинсы.
По дороге в Купинск, куда он гнал, используя всю мощность двигателя своей «восьмерки», ему показалось, что «Ауди» темно-вишневого цвета уже однажды обгоняла его, когда он выезжал из города. «Неужели беседу кто-то мог подслушивать?» — подумал он и приказал себе быть осторожнее и осмотрительнее.
Он специально на глазах у местного гаишника, дежурившего на площади, оставил свою машину рядом со входом в здание вокзала, прямо под знаком «Стоянка запрещена», быстро поднялся по лестнице и направился в сторону камеры хранения. Незнакомец-доброжелатель не блефовал: папка, о которой он говорил, находилась на месте. Не вынимая ее из ячейки, Агейко расстегнул дипломат, достал из него старые документы, которые уже использовал при написании статьи «Про власти», и, переложив за пазуху содержимое папки, сунул в нее отработанный материал. После чего достал папку из ячейки и, не торопясь, положил ее в дипломат.
Гаишник стоял рядом с его машиной, которую спереди подпирала темно-вишневая «ауди», а сзади патрульная милицейская машина. Агейко, как ни в чем не бывало, подошел к двери своей «восьмерки».
— Одну минуточку, гражданин, — обратился к нему страж дорог, когда он сунул ключ в замочную скважину.
Агейко, казалось, только теперь обративший внимание на запрещающий дорожный знак, рассыпался в извинениях:
— Прости, командир, не заметил. Очень торопился.
— Куда ж так спешил?
Агейко склонился к уху гаишника:
— С любовницей мы здесь договорились встретиться. А она обманула — не пришла. Какой штраф возьмешь за неправильную парковку?
Гаишник деланно закатил глаза:
— Да не только в парковке, парень, дело. Пока ты на встречу с любовницей бегал, сообщение поступило, что машинка твоя в угоне числится. Досмотр нужен. Открой-ка капот и багажничек. Кстати, и портфельчик твой проверить не мешало бы. На предмет хранения в нем огнестрельного оружия. Всякое, знаешь ли, бывает.
Агейко тут же щелкнул замками дипломата, открыл крышку.
— Какое здесь оружие?
— Давай-давай его сюда. Всякие портфели бывают. Даже с двойным дном. — Милиционер взял из рук Агейко дипломат. — Пусть мой напарник его внимательно осмотрит.
Он небрежно бросил дипломат в открытую дверь патрульной машины, на заднем сиденье которой сидели два человека в штатском, подошел к капоту «восьмерки» и низко склонился над ним, всем своим видом показывая, что изучает заводские номера.