— Всем хотелось бы получить ответ на один вопрос: лучше ли работают предприятия, которые уже перешли от государства в частные руки?
— Без сомнения, Николай Яковлевич, — виновато пролепетал председатель областного комитета. — Я ведь вам пару дней назад докладывал, что…
— Но я вас сюда пригласил не чай пить и, извините, не сопли жевать, а рассказать всем присутствующим то, о чем вы мне уже говорили два дня назад. Теперь расскажите об этом всем! По порядку. Начните с флагмана — металлургического комбината.
Докладчик повертел головой по сторонам. Из-за огромного стола послышались ехидные реплики:
— Вынь бублик изо рта, приватизатор!
Докладчик постарался взять себя в руки и не обращать внимания на обидные шпильки в его адрес. Переложив несколько страниц из одной стопки в другую, он робко сказал:
— После того как металлургический перешел к банковской группе, его производственные показатели повысились. Не намного, правда, но увеличились. На коксовом заводе — та же самая картина. План последнего месяца перевыполнен на три процента.
В зале воцарилась тишина, и докладчик, ободренный вниманием слушателей, обрел уверенность.
— Мы провели обследование свыше восьмидесяти производств. Кстати, экспертную комиссию возглавляла депутатская команда. Всесторонний анализ показал, что предприятия, перешедшие в частные руки, работают лучше, чем те, которые приватизированы частично. И гораздо лучше, чем областные, находящиеся в государственной собственности. И все потому, что частные инвесторы не жалеют средств на модернизацию и усовершенствование производств.
— Ну вот, видите, как вы славно справились с концовкой доклада, — похвалил подчиненного Егерь. — Теперь, как мне кажется, картина стала ясной для всех: приватизированные заводы работают лучше, а те, которыми командуют чиновники, — хуже. Осталось только вынести приговор объектам водоснабжения: стоит нам их продавать или нет? По-моему, ответ напрашивается однозначный…
Теперь Хоттабыч понял, на чью сторону перешел Егерь и какого решения он добивается от собравшихся в зале представителей законодательной и исполнительной власти.
— А что от этой сделки получат рабочие? — негромко, словно самому себе задал вопрос Хоттабыч.
До сего времени тихо сидевший председатель банка «Интерресурс» Бурмистров неторопливо отложил в сторону карандаш, которым он, пока все пили чай и закусывали бутербродами, что-то рисовал на листке, и устало посмотрел на Хоттабыча.
— Вы же отлично знаете, Александр Серафимович, в каком бедственном положении оказались водники. Сначала бастовали у нас, в областном центре. Теперь забастовочная акция перекинулась в Марфино. Люди недовольны тем, что полгода не получали денег. Все потому, что наш бюджет пуст и платить зарплату совершенно нечем. А приватизация водообъектов пополнит не только областную казну на сотни миллионов рублей, но и даст прибавку к зарплате. Вы не можете не знать, что на металлургическом заработки увеличились на десять процентов, на коксовом — на четырнадцать. К тому же всем водникам раздадут ценные бумаги, и они также станут владельцами собственности…
— Только не долго они будут храниться у тех, кто в мазуте крутил вентили на насосных станциях, — перебил Бурмистрова спикер. — Через несколько месяцев настоящие хозяева, а также областные чиновники скупят их у водников по цене чуть выше номинала. Облагодетельствуют. И тогда полностью отстранят рабочих от владения какой-либо собственностью. Вы прекрасно знаете, что именно так и случилось на тех же коксовом и металлургическом.
— Я понимаю вашу иронию. Но ведь рабочие не под дулом пистолета, а по собственной воле избавились от своих акций. Как говорят, хозяин — барин…
Хоттабыч, казалось, потеряв всякий интерес к доводам банкира, резко повернулся к губернатору:
— Николай Яковлевич, а какую сумму вы собираетесь выручить за водообъекты?
Неожиданный вопрос застал Егеря врасплох, чего и добивался спикер. Губернатор лишь передернул плечами и, взглянув на Бурмистрова, постарался уклониться от конкретного ответа:
— Разве можно говорить о какой-то стоимости, если дума еще не приняла закон о приватизации?
— И все-таки? — настаивал Хоттабыч. — Было бы смешно думать, что вы и ваши чиновники не имеете своего мнения по этому вопросу. Согласитесь, если уже завтра депутаты проголосуют за приватизацию, то, я уверен, появится и сумма начальной стоимости. Откуда она возьмется, с потолка?
— Ну почему же с потолка? Оценочная комиссия, как мне известно, пришла к выводу, что торги за водообъекты можно начинать с тридцати миллионов. Этих самых… «зеленых».
Хоттабыч был уверен, что стоимость водообъектов сильно занижена. Значит, кто-то готов купить, а кому-то выгодно продать их гораздо ниже номинала. Чиновники объясняли такую сделку интересами трудового населения, которое за минимальные деньги станет владельцем предприятия. Но с подобной арифметикой Хоттабычу сталкиваться уже приходилось. Он знал, что получит простой рабочий, не имеющий в кармане лишнего рубля, допустим, с десяти акций стоимостью по гривеннику, если ему в результате будут выплачивать даже по тысяче процентов годовых? Сотню рублей за год. И это в то время, когда основные держатели пакетов загребут миллионы! По такой же филькиной грамоте был продан за гроши металлургический завод, хотя некоторые независимые экономисты называли цифру его реальной стоимости в одиннадцать раз больше.
Словом, как думал Хоттабыч, кто был ничем, так и останется ни с чем. Удача, богатство, привилегии всегда стояли к простому народу задом, а к господствующему классу передом. Социального равенства никогда не дождешься: история показывала, что при капитализме справедливо делить пряники не только никто не будет, но даже и не планирует.
— Не многовато ли, тридцать миллионов? А ну как таких деньжищ ни у кого не найдется? — иронично поинтересовался Хоттабыч. — Ведь тогда окажется, что зря торопились, копья ломали — на заседаниях думы, да и на этом совещании.
— Купят, Александр Серафимович, купят, — снова вступил в разговор Бурмистров.
— По вашему тону, не терпящему возражений, я вижу, что «Интерресурс», которым вы командуете, готов уже выложить денежки. Но позвольте поинтересоваться, Денис Карлович, откуда у вас такие средства, если банк уже несколько месяцев задерживает зарплату тем же водникам?
— На то мы и «Интерресурс», — ухмыльнулся Бурмистров, — чтобы привлекать деньги со стороны и находить инвесторов.
— Зарубежных?
— А что в этом плохого? Они-то лучше нас знают, как поставить дело и извлечь прибыль.
— Тогда хотелось бы знать, чью воду после приватизации будут потреблять промышленность и пить жители области? Вы готовы назвать кандидатов?
— Успокойтесь. Вода по-прежнему останется нашей, российской. Ведь в руки инвесторов попадет меньшая часть акций. Большая будет распределена между рабочими и администрацией области. Поэтому, мне кажется, не стоит называть раньше времени тех, кто готов вложить деньги в развитие областной экономики. Закон о приватизации водообъектов пока не принят, дума топчется на месте. И лишний шум, который поднимут журналисты, ни к чему хорошему не приведет.
Хоттабыч хотел было задать ему последний вопрос: какую выгоду принесет банку приватизация, за которую двумя руками был готов голосовать Бурмистров, но губернатор вовремя пресек возникшую перепалку.
— Итак, все точки над «і» расставлены. Большинство здесь присутствующих, как мне кажется, высказываются в пользу приватизации. Что ж, остается дело за думой. — Егерь строго посмотрел на Хоттабыча. — Вы понимаете, Александр Серафимович, что именно из-за вашей депутатской нерасторопности область терпит убытки, в районах происходят беспорядки, народ волнуется…
— Может быть, такая ситуация кому-то выгодна? — поднял голову Хоттабыч.
— Кому? Мне? Вам? Всем здесь сидящим? — Егерь поднялся, оперся на стол и уже в категорическом тоне подвел итог: — В ближайшее время закон должен быть принят. Иначе нам придется идти к этому другим путем. Благодарю всех за присутствие.
Время приближалось к полуночи. В полном одиночестве Хоттабыч неторопливо спускался вниз по лестнице в раздевалку. Отвлекшись на секунду от своих мыслей, он заметил, что никто не решался подойти к нему. Даже в ответ на его «до свидания» хорошо знакомые ему чиновники лишь неохотно кивали головами, забыв о человеческой способности изъяснятся словами. «Как в сталинские времена», — пронеслось у него в голове, когда он, надев плащ, вышел на улицу.
Он уже открыл дверь своей черной «Волги», когда его дернул за рукав старый товарищ — директор целлюлозно-бумажного комбината.
— Чего тебе, Алексеевич? — с нескрываемым раздражением спросил спикер, удивленный тем, что кто-то все-таки решился в этот вечер подойти к нему.
— Ты меня извини, Александр Серафимович, но не только мое, а мнение многих директоров предприятий расходится с требованием Егеря. Водообъекты приватизировать нельзя. Подумай только: если кто-то начнет завинчивать краны, ограничивая в воде другие производства и требуя за нее дополнительной платы, остановятся многие предприятия. Топливо можно завезти с другого региона, а воду не навозишься. Встанет и наш комбинат, и металлургический, и коксовый… Приватизировать никак нельзя! Вода должна быть в ведении государства.
— Что же ты там молчал? — ткнул пальцем в сторону залитых светом окон Хоттабыч.
Директор грустно улыбнулся:
— По той же причине, друг мой. Ты не выставляешь проект закона на обсуждение в думе, боясь потерять место в парламенте. А я молчу, потому что боюсь лишиться должности у себя на предприятии. Только тебе гораздо легче. Твоя должность в руках избирателей. А моя — в руках Егеря. За твои прошлые заслуги тебя могут снова избрать и депутатом, и спикером. А меня просто снимут и выкинут за ворота. Каким бы хорошим директором я не был. Вот так.
— Но руку-то ты мне мог подать в раздевалке на прощание? — уже садясь в машину, спросил спикер.