Всю неделю Вальшпиген ходил тихий и понурый. За всю неделю ни разу не выступил на заседаниях. «Не заболел ли, Стас?» — дважды интересовался здоровьем своего заместителя Хоттабыч, и Вальшпиген ссылался на магнитные бури. Всю неделю его терзал только один-единственный вопрос: не списал ли кто-либо информацию с диска компьютера? А на диске было такое… Впрочем, вскоре Вальшпиген успокоился: подозрительных звонков в комитет фракции не наблюдалось, никто не предпринимал попыток шантажа. «Значит, — заключил он, — найдя удостоверение, деньги, кредитки и чемоданчик, честный официант сразу принес их в думу».
Хоттабыч оглядел своих заместителей.
— Ну что, приступим к работе? — спросил он через микрофон одновременно своих соседей и депутатов думы, рассевшихся в заде. И, не дожидаясь ответа, взял со стола газету и поднял ее вверх.
— Все, надеюсь, читали субботний номер?
В зале сразу же поднялся неодобрительный шум:
— Клевета! Надо составить и опубликовать опровержение!
— Это плевок в лицо не только депутатам, но и их избирателям!
— Необходимо сию минуту принять постановление о закрытии порочащей власть газеты, а автора — за решетку!
Когда накал эмоций в зале стал стихать, Хоттабыч поднялся с кресла.
— Тихо! — призвал он своих коллег и, дождавшись полной тишины, сказал: — Как тут не крути, а нам постоянно напоминают, что мы должны внести изменения в закон «О статусе». Настало время. Попрошу голосовать, кто за принятие постановления…
В который раз Хоттабыч выносил давно разработанный проект постановления «О статусе неприкосновенности депутата» на голосование; но все его усилия принять закон так и не принесли положительных результатов. Проект был разработан специальной депутатской комиссией еще три года назад. И если бы он был утвержден, то прокуратуре уже не приходилось бы выпрашивать разрешение на передачу в руки правосудия нарушившего уголовный кодекс депутата. Ставить областных законодателей в известность о своих действиях следственные органы могли уже после ареста нарушителя.
Последний раз вопрос «О статусе» обсуждался пол года назад, но из 140 законодателей только 47 оказались заинтересованы в чистоте своих рядов, 81 — высказались против, остальные воздержались. Вопрос тогда в который раз повис в воздухе.
Наконец, на огромном электронном табло высветились цифры. Взглянув на них, Хоттабыч опустил голову и снова сел в свое кресло. За принятие закона проголосовало только сорок человек, остальные, как и в прошлый раз, были против или воздержались…
— С честью и совестью все понятно, — пробубнил себе под нос Хоттабыч и, повысив голос, обратился к залу: — И еще раз вернемся к нашим баранам. Вот уже вторую неделю на повестке дня все тот же вопрос: приватизация водообъектов области. От губернатора и областной администрации по этому поводу поступили новые соображения…
Правила приличия требовали ознакомить с этими соображениями депутатов, а затем выслушать их возражения. Поэтому Хоттабыч передал слово своему заместителю Вальшпигену, который очень громко, но без какой бы то ни было интонации зачитал проект дополнений. В нем говорилось, что приватизация насосных станций, теплоцентралей и самого водохранилища послужит новым толчком для развития промышленности, рачительного хозяйствования, увеличения зарплаты, а значит, сократятся волнения и забастовки среди водников.
За исключением нескольких одобрительных возгласов, которые подавали представители фракции предпринимателей, все молчали. Большинство депутатов, не обращая внимания на громкий голос Вальшпигена, откровенно спали. Причиной тому была не только усталость, накопленная во время выходных дней, но и защитная реакция депутатского организма, автоматически выключавшегося перед лицом опасности. А их организмы категорически отказывались воспринимать ситуацию, описанную в обращении губернатора к думцам. Да и сам Хоттабыч, слушая выступающего, отлично понимал, что если будет принят закон о приватизации водообъектов, то многие нынешние законодатели лишатся своих теплых мест на предстоящих выборах. Не только руководители крупных предприятий, но и избиратели догадывались: если водообъекты попадут в чьи-то руки, то купивший их предприниматель сможет основательно вмешаться не только в экономическую, но и в политическую жизнь области. Вода — не нефть и не уголь, ее не купишь за рубежом и не завезешь из соседней области.
Хоттабыч понимал, откуда дует ветер, и также был против поспешной приватизации, но Егерь настаивал. Почти каждый вечер он даже не просил, а вызывал спикера в свою резиденцию и требовал ускоренного решения этого вопроса. А в начале прошедшей недели даже пригрозил: если закон не будет принят, то депутаты расстанутся со многими привилегиями. И вот в этот понедельник угроза отчасти начала сбываться: руководители думских комитетов лишились персональных машин, а вместо роскошного автобуса марки «мерседес», который доставлял думцев к зданию парламента, администрацией губернатора был выделен видавший виды «пазик». В конце своего послания к депутатам губернатор пообещал использовать и другие способы воздействия, если в кратчайшие сроки закон о приватизации не будет принят.
Когда Вальшпиген, отложив в сторону проект, стал перечислять «другие способы воздействия», грозя залу указательным пальцем, депутаты враз проснулись. Никому не хотелось ездить на старом автобусе, лишаться просторных квартир и служебных дач. Но и терять депутатский статус тоже не хотелось.
— Надо во что бы то ни стало быстрее принимать закон, — поспешил подвести итог Вальшпиген.
— Вам-то в этом какой интерес, господин Вальш… Фальш, извините, Пиген? — прокричал кто-то из зала.
— Вальшпиген, — поправил заместитель председателя выскочку. — А интерес мой — народный. Если область не имеет денег на реконструкцию этих объектов, не может вовремя платить зарплату рабочим, то станции просто необходимо приватизировать. Уверен, найдется рачительный хозяин, который вложит свой капитал в этот бизнес.
К микрофону подошел Сердюков.
— Полноте, Фальшпиген! Вы отлично понимаете, что приватизация водообъектов выгодна нескольким лихим людям нашей области, которые, скупив эти предприятия, постараются нажить неплохой капиталец. Конечно, и вас в стороне не оставят…
Вальшпиген, с обиженным лицом, словно прося защиты, посмотрел на Хоттабыча:
— Александр Серафимович, оградите меня от оскорблений…
— Ну что ж, — повернул к себе микрофон Хоттабыч и, сделав тайком одобрительный жест Сердюкову, под дружный хохот депутатов объявил: — В виду труднопроизносимой фамилии докладчика, представившего программу приватизации, решение этого вопроса откладывается до лучших времен.
— А поэтому мы теперь все на «пазике» должны потеть и трястись?
— У вас же имеется личный автомобиль, господин Пантов. Если мне не изменяет память — «Мерседес», — Хоттабыч изобразил удивление, — я не жду, когда меня лишат персоналки, давно использую личную «Волгу». Что ж, если мы сложные вопросы будем решать только в угоду своим привилегиям, то давайте примем закон. Но только в таком случае предлагаю ставить вопрос на голосование поименно…
В зале в который раз воцарилась тишина.
7
Генеральный директор городского Центра знакомств и планирования семьи Виолетта Павловна Петяева была вне себя от негодования. К концу дня из травматологической клиники вернулась Светка Марутаева, которая, как и многие смазливые девчонки, числилась в центре агентом рекламной службы, а на самом деле с недавних пор выполняла обязанности обыкновенной проститутки. Симпатичное лицо девушки, совсем недавно угодившей в сети госпожи Петяевой, на этот раз украшали свежие ссадины и царапины, обильно смазанные бриллиантовой зеленью. Правая рука была забинтована, а на опухшем колене красовался здоровенный синяк.
Теперь семнадцатилетняя Светка Марутаева, носившая за иссиня-черный цвет волос кличку Клякса, сидела перед Петяевой, низко опустив Голову.
— Ну что, сучка, отличилась?! — сверлила ее глазами Виолетта Павловна. — Завтра же забирай свои манатки и освобождай комнату! Вали на свою хер-р-рсонщину, и чтобы духу твоего в этом городе не было!
В Кляксе тут же нашлись новые слезы. Возвращаться обратно в поселок, где она разносила почту и получала за это жалкие гроши, не хотелось. Она пусть немного, но уже успела вкусить праздной жизни, ощутить шелест настоящих долларовых купюр, и хотя считалась ее нынешняя профессия рискованной и опасной, все же Светка была благодарна своей работодательнице за предоставленную комнату в общежитии и огромный — по херсонским меркам — доход.
— В чем же я виновата, Виолетта Павловна?
— Еще спрашиваешь? Какого черта ты поехала с этими дегенератами в дом отдыха? Разве не знала, что это областной административный санаторий?
— Откуда мне было знать, куда едем? — подняла глаза Клякса. — Они заехали в центр, выбрали меня, расплатились за всю ночь, посадили в машину, и мы поехали. Евнух, который дежурил в центре в эту ночь, предлагал им взять еще одну подружку, но они отказались. Этот прыткий, маленького росточка, сказал, что девчонка нужна только одному из них.
Петяева в раздумье забарабанила пальцами по столу:
— А когда вы уединились в номере, они начали приставать к тебе вдвоем?
— Угу, — кивнула Светка.
— И тут ты взбрыкнула?
— Ну что вы, Виолетта Павловна! Я же понимала, что нахожусь в общественном месте.
— Ну почему же тогда они тебя выбросили из окна? Чем ты их так допекла?
— Да это все маленький… Вован его зовут. Крепыш даже пробовал за меня заступиться, — Клякса умоляюще посмотрела на Петяеву. — Понимаете, Виолетта Павловна, мы несколько раз занимались любовью с Бобаном. И все было хорошо. А этот, маленький, как ни залезет — все у него не получается. Или лишнего перепил, или полный импотент. Ну и когда мы с Бобаном… я на нем была… последний раз делали это, низенький озверел. Откуда у него только сила взялась! Схватил меня под мышки и потащил к окну. Сама теперь не понимаю, как я не смогла-то в подоконник ногами упереться…