— Да ладно тебе, Пантов, — под общий смех сказал кто-то из коллег по команде. — Хоть увидел, как в настоящий баскетбол играют. А то сам мяч не то что в кольцо забросить, а в руки поймать не можешь.
— Вальшпиген! Рыхлая ты блевотина! — Пантов тут же стащил кроссовку с ноги и запустил ею в оппонента. — Заткнись, ептыть! От тебя и в думе, и в команде — никакой пользы.
— Да-а-а, — протянул Алистратов, глядя на своего подопечного. — Ну и подарочек!
— И я о том, — согласно кивнул в ответ Бурмистров, поднялся со скамейки и, словно вспомнив о самом главном, спросил: — Так ты прилетел один? А где же остальная имиджмейкерская команда?
— Кое-кого подберу из местных — пусть проникаются симпатией к своему выдвиженцу. Глядишь, молва о его перевоспитании пойдет гулять в народ. Ну а если кого-то будет не хватать — вызовем из столицы. Дел-то, купить билет на самолет… Мои люди на подъем быстрые. Да и кое-какие материалы о вашем избраннике нужно будет в центральных газетах пропихнуть. Значит, не стоит тратить лишние деньги и гонять агентов из области в центр и обратно.
— А ты мне нравишься, Роман, — без какой-либо интонации в голосе сказал Бурмистров и, не прощаясь, направился к лавочке, где игроки потягивали из банок импортное «Хейнекен».
2
Картошка уже кипела. Эдита открыла дверцы огромного серванта, где с незапамятных времен, словно в музее, хранился столовый сервиз, и аккуратно, боясь задеть за стекло и уронить какую-нибудь супницу или блюдо, постаралась вытащить груду тарелок. Через несколько секунд она поняла, что ее усилия тщетны.
Ей все-таки удалось приподнять и вытянуть из серванта стопку тарелок, но не успела она повернуться к обеденному столу, как задребезжала злосчастная соусница, стоявшая поверх тарелок и готовая вот-вот опрокинуться.
— Юрка, да помоги же! — в отчаянии позвала жениха Эдита. И Агейко не замедлил явиться.
Правда, оказывать помощь он не спешил: обняв Эдиту за талию, положил подбородок ей на плечо.
— Клянись! — потребовал он.
— В чем?
— Что никогда не бросишь меня и будешь любить до гробовой доски.
— Юрка, мне уже надоели твои приколы. Отпусти, — Эдита начала сердиться. — Разве мало тебе того, что я дала согласие на нашу помолвку?
— Мало. Говори…
В это время дверь распахнулась и на пороге появился Хоттабыч. Увидев посреди комнаты дочь в объятиях журналиста с тарелками на вытянутых руках, спикер улыбнулся уголками губ.
— Прекрасная скульптурная композиция, — иронично сказал он и сделал шаг в сторону, освобождая дорогу гостю, стоящему за его спиной. — А я не один. Прошу любить и жаловать — депутат Михаил Петрович Пантов.
Агейко, смутившись, ослабил руки, Эдита, густо покраснев, нырнула под них, высвободилась из плена и, на ходу бросив дежурное «Здрасьте», унеслась на кухню, где разваривалась картошка.
— Кажется, мы вторглись не вовремя, — словно сожалея о случившемся, посмотрел на Хоттабыча гость, и, повернувшись к Агейко, который все еще держал на вытянутых руках тарелки, с деланным сожалением заметил: — Обидно, что я не могу вам подать руки.
Агейко наконец пришел в себя и, не скрывая враждебности к гостю, ответил:
— Иногда, чтобы не запачкаться, стоит держать в руках что-нибудь увесистое.
…Хоттабыч потянулся к запотевшему графинчику с водкой, открыл пробку, разлил по рюмкам. Он поднял свою, приглашая сделать то же самое и остальных:
— Что за праздник у нас сегодня в доме, дочка?
Эдита, разминая вилкой картошку, пожала плечами и покосилась на Пантова, который, не притрагиваясь к еде, буравил ее глазами.
— Да какой праздник! Так…
— Не скажи. А любимый мамин сервиз на столе? А несметное количество салатов? А…
— Мы с Эдитой решили пожениться, — чтобы снять дальнейшие вопросы, вступил в разговор Агейко. — Поэтому, как говорится, я пришел просить вашего родительского благословения…
Хоттабыч счастливо улыбнулся:
— Это так, дочка? Что же ты до сих пор молчала?
Эдита подняла рюмку, зажала ее в ладонях и, не сказав ни слова, с нежностью посмотрела на отца.
— Только мы хотели, — продолжал Агейко, взглянув на Пантова, — отметить это событие в тесном семейном кругу.
— Незваный гость хуже татарина, — с готовностью покинуть стол тут же привстал Пантов.
— Ну что вы, Михаил! — взял его под руку Хоттабыч. — Это даже хорошо, что вы оказались за этим столом. Будете сватом. Вы как смотрите на эту общественную должность, дети?
— На Руси есть такая пословица, — словно самому себе ответил Агейко, — холостого сватать не посылают. А как мне известно, Михаил Петрович в свои тридцать семь все еще не женат.
— Могу на ваш выпад тоже ответить пословицей, господин Агейко. На Руси также молвят, что худой жених сватается — и доброму путь кажет…
Эдита с неодобрением посмотрела на Агейко, а затем впервые с заметным интересом подняла глаза на Пантова, который словно только того и ждал, чтобы ему позволили остаться и присутствовать на застолье, да еще столь торжественном. Он снова опустился на свой стул.
— Ну что мы будем с вами пикетироваться, не в думе ведь, — совсем по-дружески обратился Пантов к Агейко. — Опять же, как говорится, пригож колчан стрелами, а обед пирогами. И у меня есть ради такого события гостинец. — Он засуетился, встал из-за стола и кинулся к дипломату, который лежал на кресле. Суетливо принялся крутить диски наборного замка, затем открыл крышку и, выбросив на журнальный столик несколько полиэтиленовых папок с документами, извлек французское шампанское «Мадам Клико», бутылку коньяка и небольшую коробочку «Зефир в шоколаде».
— Хотя и говорят, дескать, чужому товару цены не устанавливай, — но что же за сват без шампанского! Эдита Александровна, у вас найдутся фужеры?
Эдита, мило улыбнувшись в ответ на просьбу, поставила рюмку с водкой на стол, молча встала, направилась к буфету и сняла с полки четыре фужера на длинных ножках.
Пробка с грохотом улетела в потолок, и Пантов, наполнив фужеры, поднял свой:
— Дай бог с тем венчаться, с кем и кончаться!
Агейко к шампанскому не притронулся. Опрокинул водку в рот и поставил рюмку на стол. Эдита заботливо подвинула поближе к жениху салатницу. Но он и не взглянул на закуску.
— Сдается мне, господин Пантов, что в этот дом с такими подарками, — Агейко кивнул на бутылку «Мадам Клико», — вы готовились сегодня попасть вовсе не на сватовство…
— Конечно, нет. Откуда я мог знать о помолвке? — аккуратно цепляя вилочкой салат, простецки ответил Пантов. — Но рассчитывал, честно признаюсь, на чудесный ужин, какой может приготовить только Эдита Александровна. В прошлый раз она нас с Александром Серафимовичем накормила замечательными котлетами. Ну что, как говорится, между первой и второй даже муха не должна успеть пролететь…
Теперь он поднял рюмку с водкой и, чтобы чокнуться, потянулся к журналисту. Но Юрий демонстративно отвернулся, в мгновение поднял свою рюмку и быстро выпил.
— Извините, господин депутат. Ненавижу звон бокалов. Да и не рассчитывал я на вашу компанию.
— Юрка! — воскликнула Эдита. — Ну как тебе не стыдно!
— Мне кажется, что народный избранник Пантов, к тому же еще и заядлый фольклорист, вовсе не из-за ужина проторил дорожку в этот дом…
Хоттабыч, казалось, пропустил очередной выпад в сторону Пантова мимо ушей.
— С недавних пор у нас с Михаилом Петровичем — председателем фракции предпринимателей — возникла одна неразрешимая проблема. Вот и стараемся мы разрешить ее за чашкой чая, — обращаясь к Агейко, сказал будущий тесть, дипломатично пытаясь поменять тему разговора. — Ты, Юрий, уже, наверное, наслышан о готовящемся законе по приватизации водообъектов?
— Что-то слышал краем уха. Правда, пока толком не знаю, что даст народу такой закон и кому это нужно.
Хоттабыч потянулся за графинчиком.
— Депутаты из фракции предпринимателей, которую возглавляет Михаил Петрович, утверждают, что все областные водообъекты наконец обретут рачительного хозяина, который сможет не только провести их реконструкцию и модернизацию, но и позаботится о материальных и бытовых проблемах рабочих.
Агейко оценивающе посмотрел на Хоттабыча:
— Уж не сам ли господин Пантов хочет заграбастать водные ресурсы области?
— Ну что вы, Юрий! — Пантов деланно рассмеялся и стрельнул глазами в сторону Эдиты. — Хотя я и бывший бизнесмен и человек далеко не бедный, но у меня таких денег не водится. Да и противозаконно депутату заниматься предпринимательской деятельностью.
Агейко иронически хмыкнул:
— Только полный дурак, может быть, не поймет, что законы пишутся для населения. Но отнюдь не для самих депутатов.
— Ну и как пресса отнесется к закону о приватизации? — снова напомнил свой вопрос Хоттабыч, до сих пор тактично не вступавший в перепалку между журналистом и депутатом.
Агейко откинулся на спинку стула.
— Я не готов, Александр Серафимович, пока ответить на этот вопрос. И хотя я сторонник радикальных реформ, все-таки успел убедиться: не вся приватизация — благо. Вот вы, спикер, поясните мне, откуда ветер дует…
— Инициатива фракции предпринимателей…
— А кто стоит за ней, этой самой фракцией?
— Чудак вы, Агейко! Уж кому-кому, а журналисту вашего уровня должно быть известно, что за плечами каждого депутата стоят прежде всего избиратели, — сказал Пантов.
— Оставьте свой детский лепет для дураков. Большинство ваших избирателей — купленные за бутылку дешевой водки мужики и охмуренные льстивыми улыбками женщины, которым во время избирательной кампании за подпись под вашей фамилией платили по пять рублей. Да и то это были, как мне известно, не ваши личные деньги. Раскошеливались местные олигархи. Вот они, сдается мне, и заказывают музыку по вопросам выгодной им приватизации того или иного объекта.
— Выборы — это всегда праздник. Почему бы и не подарить мужикам в этот день по бутылке водки! Кстати, и нам бы не мешало пропустить по рюмочке, — непринужденно сказал Пантов и вежливо обратился к дочери спикера: — Вам подлить шампанского, Эдита Александровна?