— Жри!
Зинка ходила за Филином хвостом. И теперь, стоя напротив матери, повторила слабым эхом:
— Жри, а то срать нечем будет.
Женщина слабо улыбнулась. Встать сама она не смогла.
Бугор кормил ее, нарезая мясо мелкими кусочками. А когда баба наелась, заставил попить парного молока, которое Горилла каждый день приносил для Зинки.
Хозяйка пила его, давясь, а потом спросила едва слышно:
— Сколько я вам должна за все ваши хлопоты?
— Что?! — Бугор еле сдержался. Град отборной матерщины застрял в зубах. Не больную бабу, Зинку пожалел. Ей такое не стоило слышать. — Малахольный полудурок! — сорвалось последнее. И бугор сгреб свои тряпки, спешно заталкивая их в мешок.
Зинка, поняв все Ьез слов, ухватилась за ремень.
— Все, Зинка! Мамка прихиляла. Ты с ней кентуйся, я — отваливаю.
— И я с тобой. — не отпускала девчонка.
— Тебе дома надо примориться. Усекла?
— Не хочу!
— Кому ботаю?!
— Не пущу! — заплакала Зинка.
— Побудьте немного. Помогите мне. Если можно, — попросила хозяйка еле слышно. Она хотела встать, но не получилось.
Филин, глядя на бабу, сердцем вздрагивал. Как оставить девчонку на такую развалину? Она себя поднять не может, до ребенка ли такой?
— Сцасибо за дочку, — сказала женщина.
— О чем это? За такое разве надо пустое ботать? — смутился фартовый и спросил: — Что за болячка навязалась к тебе?
— Язва желудка. Уже вырезали. Одно плохо — сил мало. А скоро на работу. Выдержать бы мне.
— А дома побыть можешь?
— Не могу…
— Почему так?
— Зинку растить надо.
— Для того силы нужны. Может, с башлями жидко? Трехни. — Увидев непонимание, объяснил свой вопрос доступнее.
— С деньгами и впрямь плохо! Но мне обещали помочь в конторе. Дать сто рублей. На первое время хватит. А там — окрепну. Как-то надо жить.
— Ты вот чего, про башли не тужи, — достал бугор три сотенные. И, положив перед женщиной, добавил: — Я иногда навещать буду. Принесу грев. И бабу одну, очень файную, к тебе пришлю. Чтоб помогла на ноги встать, одыбаться. Мне на рыбалку скоро уходить. Но как в селе буду — нарисуюсь.
Филин, заметив, что Зинка отвлеклась на игрушки, наскоро попрощавшись, убежал из дома.
По дороге все удивлялся, как эта баба упрямо не хотела брать у него деньги. Еле заставил.
В бараке он узнал, что фартовые уехали на заимку. Обещали вернуться через два дня. Так что у бугра есть время отдохнуть немного, прийти в себя, забыться от чужих забот. Филин, завалившись на шконку, проспал до вечера. Как хорошо, что никто не дергает за рукав, не требует сказку иль молока! Никому не надо мыть сопливую рожицу и заставлять обуваться. Не надо кормить, баюкать, поить на ночь чаем. Сам себе хозяин! Свободен как ветер. Времени появилась прорва!
Филин пошел в столовую. Но что это? Рука сама потянулась вниз, ища по привычке детскую ручонку. Но там пусто, холодно, как раньше, как всегда…
Бугор сел за свой стол. Но стул Зинки пуст. И не полез кусок в горло.
«А хавала она? Да черт! Что это я, в самом деле? Привык, как сявка, к оплеухам! Уже и пожрать один не могу! — ругал себя бугор. И вспоминал: — За мамку, за меня, за кентов, за фартовых! — совал в рот девчонке кашу, ложку за ложкой. Та глотала, боясь перечить. — Кто ее нахарчит теперь? Эта развалина? Надо к Горилле. Он поймет. И Ольга… Хоть первое время поддержат. Приглядят».
И, не доев ужин, зашагал к знакомому дому.
Долго объяснять не пришлось. Филина поняли с полуслова, Ольга тут же поставила в сумку банки с молоком, сметаной, ряженкой. И, дав в руки бугру, сказала:
— Отнеси.
— Не могу я. Ты уж по-бабьи. А я там на что? Лишний, зачем девчонку беспокоить? Пусть отвыкает.
— Я завтра приду. А сегодня — сам занеси, — попросила Ольга.
Филин вошел в дом без стука. Как прежде. Тихо отворил дверь. Вдруг повезет и мать с дочерью спят? Оставит сумку и уйдет. Но не тут-то было.
Едва он появился в дверях, Зинка вихрем оторвалась от материной койки, повисла, подпрыгнув, на шее Филина.
— Я знала, что ты придешь! Я так ждала тебя! Я маме про тебя говорила! Это ж правда, что ты Дед Мороз? Только живой! Не из снега! Тебя мне тайга прислала. Насовсем! И ты не растаешь!
Филин поставил сумку. А Зинка все лопотала без устали. Она успела соскучиться…
Женщина сидела в кровати уже причесанная. Переоделась. Успела умыться. Увидев Филина, улыбнулась как доброму старому знакоМому:
— Знаете, я даже отдохнула. Оказывается, это совсем неплохо. Просто надо уметь беречь силы. А я того не знала.
«Откуда в тебе силы, дохлый хвост?» — подумал Филин. И, указав на банки, предложил:
— Тут вот харч. Бабный. И Зинке это надо. Каждый день приносить вам буду. От пуза. Ешьте до усеру. Чтоб силы были.
— А сколько мы должны будем? — испуганно смотрела на сумку баба.
— Захлопнись, дура! Кому твое надо? Нагуляй хоть кожу. Себя на парашу не дотащит, а тоже, про башли трехает!
— Послушайте, как вас зовут? Почему вы так грубите мне? Разве я обидела или унизила? Спасибо вам за помощь. Но не надо, не заслужила я оскорблений.
— А я и ничего! Кого я поливал? Ни разу не трехнул лишнего.
— За что же меня дурой назвали?
— А чтоб про башли не трепалась много! Ишь, заноза, обиделась, фря. Да иди ты… В верзоху, — ругнулся Филин и, вытащив деньги из сумки, повернулся к двери.
— Подождите. Я и так слишком обязана вам за дочь. Дополнительные заботы меня стесняют. Мне не на кого рассчитывать. И я не могу принимать помощь за спасибо. Не приучена так. Извините. Но больше не надо. Я сама…
— Что сама?! Когда одыбаешься — на здоровье! Не зайду! А пока вот ешьте, поправляйтесь и ни о чем не думайте, понятно?
— Много времени и средств отнимаем.
— А куда мне их девать? — рассмеялся бугор настырству женщины.
— Зина без вас не ест. Помогите, — попросила она.
— Зинка! А ну, шлёндрай сюда! — позвал Филин и открыл банку сметаны.
— Я мясо хочу, — запротестовала девчонка.
— Обожди! Сейчас будет! — захозяйничал бугор, как у себя в хазе.
Накрыв на стол, усадил обеих. Сам присел. Зинка по привычке открыла рот.
— За маму, — положил Филин ей в рот кусок мяса. Девчонка живо справилась с ним. — За тебя! — разинула рот вторично.
Женщина засмеялась тихо, искренне. Взглядом поблагодарила бугра.
В тот вечер он надолго задержался в доме почтальонки. Ее звали Марией. Они незаметно разговорились, разоткровенничались.
Успокоенная их беседой, уснула на руках фартового девчонка.
Пора было уходить. Время позднее. Но почему-то не хотелось.
«Экая хилая с виду. А гляди, сколько вынесла! И не спаску- дилась, не скурвилась! Выжила! И не уронила в грязь ни имя, ни честь свою. Вот это баба!» — молча удивлялся Филин.
Далеко за полночь он уложил Зинку в постель и ушел в барак, пообещав Марии наведываться как можно чаще.
Но следующие два дня готовился к предстоящему лову. Потом из заимки вернулись кенты. Пока поговорили, сдали пушнину, капканы, подкупили продукты, времени не осталось.
Ранним утром, едва чей-то охрипший петух прокричал зорю, поехали условники из Трудового на полуторке. Вместе с продуктами, палатками, котелками.
Машина проезжала по спящим улицам, вздрагивая бортами на выбоинах. Все занавески на окнах были плотно закрыты. Лишь старухи выходили подышать на воздухе, просушить сараи.
Когда вернется в село бригада? Всем ли повезет? Ведь работать на лову никому не приходилось. А раз туда послали условников, да еще фартовых, законников, значит, добра не жди…
Все ли они вернутся в село по осени? Оглядывались мужики и бугор.
Чья-то рука махала вслед машине. Значит, кого-то в селе будут ждать.
Глава 4
Филин никак не мог уснуть в промокшей палатке. Дождь лил который день! Серый, как слезы сявки. И небо без единого просвета. Оно, казалось, повисло на плечах. Мокрое, холодное, пузатое.
Корюшка… Навага… Даже мойву ловили условники. Сами насквозь пропахли рыбой. Казалось, вместо рук и ног от постоянной ухи у всех плавники вырастут.
Бугру даже тошно подумать о предстоящих обедах и ужинах. Сначала будет уха, потом рыба жареная. Напоследок чай. Тоже пропахший рыбой, как одежда и палатки.
Единственно, корюшка огурцами свежими пахла. Словно, прежде чем в мордухи попасть, в материковских ресторанах всю закусь схарчила. А потом дразнила мужиков запахами деликатесов. Оттого законники ночами просыпались.
Бугор, когда фартовые материли рыбу, предлагал им тюрю. И говорил:
— Не духаритесь, козлы! Любая хамовка на воле файней баланды. Землю рады были хавать, только бы на волю. А теперь хвосты подняли, фраера? Захлопнитесь, паскуды! И благодарите Бога, что жрете от пуза…
Тимофей взглядом одобрял Филина.
Бригадир и бугор с недавнего времени стали жить в одной палатке.
Произошло это само собой.
Еще в Трудовом перед отправкой на лов возник у Филина спор с кентами. Привезли они с зимовья продукты и медвежатину Филину и стукни в голову мысль: завернуть шмат мяса для Зинки. Законники смолчали. Но сявки и шныри хай подняли. Мол, самим раз в жизни обломилось. Тоже жрать хотим. Воровской общак, как и грев, и навар, на своих делится. К тому ж не бугор медведя завалил.
— Я свою долю отдаю. Сам жрать не стану! — рявкнул Филин.
Но кодла заорала:
— Может, ты и общак делить станешь?
Фартовые молчали. И лишь Полудурок сказал:
— Чего ты, Филин, базлаешь, иль та гнида твое кровное? Не ты делал, не тебе харчить.
Крутнул башкой бугор. Но не станешь из-за мяса разборку чинить. Вышел из барака, на душе тошно. Случай этот запомнил. И на лове, уже после работы, когда фартовые ужинали, Филин вместе с Тимкой делали отдельный замет.
Либо мордухами ловили корюшку. И весь улов передавали с машиной в Трудовое, Дарье и Марии с Зинкой.
— Ну, Тимка, дошло до нас. Бабу завел. Понятно, кого держит и для чего. А ты, бугор? Кому? Кого греешь? От себя отрываешь. А она, когда ты нарисуешься, на порог не пустит…